Сборник. Пот, смешанный с каплями дождя / 13+ /

Часть 1.
Большие шатры в красно-белую полоску, веселые жонглеры, с мелькающими мячиками в невероятно быстрых руках, и акробаты, выделывающие опасные трюки совсем без страховки на невообразимой высоте, и артисты с клоунами, одетые в красивые красочные костюмы, блестящие пайетками всех цветов радуги и танцующие прямо на улицах. Сладкая вата, множество детей и взрослых, попкорн, мороженное и куча других вредных для организма и кошелька вкусностей. Детские крики, испуганные или чаще – восторженные, счастливый смех влюбленных, родителей и их малолетних чад, площадь, залитая светом яркого весеннего солнца, сверкающего на лазурном небе.
Со всем этим у вас ассоциируется цирк, не правда ли?
В этом цирке все было совсем не так.
Большие шатры в красно-белую полоску, только вот жонглеры и артисты какие-то невеселые и подавленные, то и дело оглядывающиеся по сторонам и нервно сглатывающие. А в глазах – страх.
Их предупреждали, что не стоило ехать в этот тихий городок, о котором даже в больших прогрессивных городах, с совершенно неверующими во всякие суеверия жителями, говорили шепотом и со страхом в голосе.
Нет, пока ничего плохого не случилось. Пока.
Серое и тяжелое, словно свинец небо, давило, пыталось смять, подавить волю новоприбывших. Солнца не было, стоял рассеянный полумрак.«Вечные сумерки» - так назвал его их любимый директор цирка, которого, казалось, это нисколько не смутило. Его вообще мало что могло смутить. Даже странный обычай, который был в этом городе.
- Ну, среди нас же больных нет, верно? – весело он обратился к труппе, когда они только въехали в город и им пояснили, что больным тут делать нечего. Совершенно нечего. – А если кто-то болен, вылечим. А не вылечим… - Тут он сделал паузу. – Ну что ж, придется убивать. – И директор весело подмигнул. Послышались редкие смешки, не очень, впрочем, жизнерадостные.
И вот теперь, когда уже поставили шатры, пути назад не было. Пока не наберут достаточно прибыли, не выступят ровно сезон – т.е. две недели, никто с места не тронется.
А между тем, сумерки все сгущались…

Несмотря на обилие народу, обычных криков и смеха не слышалось. Стояла гробовая тишина, которую иногда прерывали музыка или искусственный смех клоунов, самых веселых, молодых и обаятельных парней в цирке, которых, казалось, как и директора, невозможно было смутить.
Лишь иногда толпа испуганно охала, когда одна из акробаток падала и у самой земли повисала на ленте, закрученной вокруг талии. Она спрыгивала на землю, кланялась, но ответом ей были лишь робкие, тихие аплодисменты двух или трех человек. Да и те быстро угасали в своем одиночестве.
В главном шатре, где выступали абсолютно все артисты, кроме тех, кто работал на улице, обычно наблюдался особый ажиотаж. Сегодняшняя же публика стояла тихо, не аплодировала, редко смеялась и вообще выглядела на редкость неживой. Но, за зрелище они заплатили, а как реагировать – это уже личное дело каждого, так что артисты выступали по обычной программе.
Представление заканчивалось. Шел финальный номер – номер директора цирка, дрессировщика зверей. Симпатичный мужчина, лет двадцати семи, со светлыми волосами и яркими, живыми голубыми глазами и лицом, с которого никогда, очевидно, не сползала широкая, искренняя улыбка, с помощью движения лишь рук, без кнута или каких-либо других приспособлений, заставлял зверей выделывать удивительные номера. Медведя ходить на задних лапах, в передних при этом лапах держа крупную мартышку, которая, в свою очередь, держала небольшую собаку, та, на своей спине – маленькую изящную кошечку с маленькой серенькой мышкой между ушками. Тигра танцевать с львицей. Лошадей ложится и вставать по очереди – так, что их гривы, всех оттенков от серого до черного, создавали какой-то неясный мираж, человеку с воображением напоминающего море. Все это сопровождалось музыкой, веселой либо неожиданно грустной, а так же всяческими спецэффектами вроде бенгальских огней или внезапно наплывшего тумана.
Когда кошка уронила мышку, собака – кошку, мартышка в свою очередь собаку, а перепугавшийся медведь выронил сразу всех, девочка, сидевшая в переднем ряду, все-таки засмеялась. На нее тут же зашикали ее старшая, очень красивая, сестра и брат, а старый человек, видимо, приглядывавший за всеми троими, лишь наградил ту суровым взглядом. Но внимательный взгляд дрессировщика уже метнулся к маленькой девочке, которую довели чуть ли не до слез. Дрессировщик снова улыбнулся, но теперь его улыбка предназначена только ей, этой маленькой девочке – и та, словно почувствовав это, вытерла слезы и улыбнулась в ответ. Старший брат девочки укоризненно покачал головой, заметив это, старшая сестра покраснела, но на ее губах дрессировщик заметил улыбку, которую та всячески старалась скрыть. Старик просто не обратил на это внимание.
Закончив представление, директор представил всю группу и ушел за кулисы.

Часть 2.
- Сестла, сестличка, а мы зе есе придем? – отчаянно картавя, с улыбкой спрашивала у старшей сестры та самая девочка, которая засмеялась на представлении.
- Может быть, малышка. – Отвечала ей сестра, гладя младшую сестру по голове. Она знала, что больше они сюда не придут, но расстраивать маленькую не хотела. – Иса, идем, нас дедушка ждет! – и старшая потянула за руку младшую, успевшую уже отвлечься на какую-то пластмассовую игрушку. Вдруг глаза у девушки расширились, и она, притянув девочку к себе, закрыла той глаза. Закрыть их самой, что бы отрешится от происходящего, у нее не получалось.
А происходящее было более чем ужасно. Она так давно боялась этого момента, знала, что он наступит, но не сейчас, не сейчас! И вот он наступил.
Толпа замерла.
К ее дедушке подошли работники жандармерии. В темно синей форме с черными лацканами, в черных высоких сапогах, в высоких меховых шапках, не падающим только благодаря черным лаковым ремешкам, затянутым под подбородками. Лица жандармов полны безразличия, губы плотно сжаты, а где-то в глубине глаз – страх. Страх, что однажды придут и за ними. Только другие – молодые, здоровые…
- Мистер Элерс, вы арестованы. Нам стало известно, что уже пол года вы скрываете от властей боли в сердце. Вы приговорены в казни через повешенье. Пожалуйста, не оказывайте сопротивления. Пройдемте с нами…
- Ева, что плоисходит? Ева? Ева?.. – девушка не заметила, как ее руки безвольно опали. Малышка удивленно дергала ее за подол платья. – Только не говоли… Они хотят заблать дедуску, да? Да? – фиалковые глаза малышки налились слезами. – Заблать, как заблали маму с папой тогдя, дя?
Ева опустилась рядом с девочкой на колени, наплевав на платье и на все. В ее голубых глазах тоже стояли слезы:
- Не бойся, Ис… Так будет лучше. Они заберут дедушку туда, где ему будет лучше, понимаешь? У нас все будет хорошо, я обещаю. – Говорила, и сама не верила. Сделав над собой усилие, девушка продолжила: - Нас тоже заберут туда, малыш. Мы вырастем, проживем долгую и яркую жизнь, а потом нас тоже заберут к дедушке.
- Прости, деда… - Одними губами шепнула старшая сестра приговоренному. Тот, сгорбившись, кивнул. – Я позабочусь о ней… Я позабочусь о нас всех. – Прошептала она и отвернулась, прижав к себе сестру. Почувствовала, как подошел кто-то и обнял их с сестрой.
- Дир, все же будет хорошо, правда? – шепотом спросила она у брата.
- Да. – Прошептал тот ей в ответ. – Все будет хорошо. Мы уедем отсюда, и все будет хорошо…
За этой сценой, из-за тонкой стенки шатра, которую он откинул, что бы лучше видеть, наблюдал молодой человек в высокой шляпе с полосками – директор цирка.

Часть 3.
- Ээй… Просыпайтесь. Просыпайтесь же наконец, у нас не так много времени! – тормошил старика, скрючившегося на тонких нарах в одиночной камере, высокий молодой мужчина в высокой шляпе и сюртуке, цвет которых ради маскировки был сменен на черный.
- А, что? Как, уже? – вскочил еще не проснувшийся старик, вытаращив глаза.
- Нет, нет, тише, прошу Вас! – и мужчина прижал указательный палец правой руки, затянутой в черную перчатку, к губам. – Вы меня узнали?
- Да. – Старик протер глаза и прищурился, что бы получше разглядеть неожиданного гостя. – Откуда Вы здесь, и, самое главное – что Вы здесь делаете?
- Я хочу спасти Вас. Как вы отреагируете на такое? – голубые глаза гостя хитро сверкнули.
- Я скажу Вам, что вы псих, и что вам нужно поскорее уносить ноги отсюда. – Буркнул старик, садясь на нарах. Мужчина присел перед ним на корточки. – Убирайтесь отсюда, или на виселице буду болтаться не я один.
- Мне это пока не грозит. Но это легко исправить. Не хотели бы Вы до утра поменяться со мной? – спросил мужчина, раскачиваясь взад-вперед.
- Еще как хотел бы, но это невозможно. – Резко ответил старик. – Хотя бы потому, что мне восемьдесят три и я дряхлый лысый старик, а вам двадцать семь, и вы голубоглазый блондин.
- А еще… - Дрессировщик сделал многозначительную паузу. – Еще я волшебник. Давайте договоримся так: сейчас мы поменяемся местами. Вас я отправлю отсюда прямо к вам домой. Собирайте вещи и забирайте детей. А завтра утром вы должны будете срезать веревку, на которой я буду болтаться, сразу после моего повешения. Идет?
- Идет. Мне плевать на тебя, вместе так вместе… - Проскрипел старик. – Хоть веселее будет.
Вдруг его внешность стала меняться.
Он стал выше, стройнее. Лысина заросла волосами прекрасного пшеничного цвета, на ней появилась шляпа. Еще мгновение – и на нарах сидел директор цирка. От настоящего он отличался лишь цветом глаз – глаза были блекло-серые, водянистые. А перед ним, хитро улыбаясь, сидел… лысый старик с удивительно голубыми глазами.
- Я же сказал, что я волшебник. – Произнес он, и щелкнул пальцами. И остался в камере один.

Эпилог.
Светало. Небо было плотно затянуто серыми облаками, и солнца видно не было. Поле, укрытое прошлогодней травой, казалось грязно-желтым. Кое-где лежал талый грязный снег. Высокие темные деревья, при виде которых на ум почему-то приходило слово «мокрые», виднелись тут и там. Полноценной рощи не было – просто несколько кучек непонятно откуда взявшихся, словно по замыслу спившегося ландшафтного дизайнера, играющего в компьютерную игру «Создай свой город» натыканных кустиков и вышеупомянутые мокрые деревья.
На фоне всей этой красоты особенно выделялась виселица. Но внимание привлекало не это. На виселице болтался человек.
Где-то глухо каркали вороны.

Спустя три часа подошли жандармы, и сняли человека с виселицы. Очертания его поплыли, смазались – и вот уже на холодной земле лежал труп директора цирка, откуда недавно эти же двое жандармов забрали местного врача.
- Что за чертовщина? – Изумленно спросил один.
- Незнаю. Да ладно, неважно. Давай уже сбросим его в кучу и пойдем. – Безразлично отозвался один.
- Давай.
И труп наивного циркача присоединился к тысяче других повешенных.

- Дур-рак. – Сплюнул старик, пять минут назад превратившийся из высокого статного мужчины в дряхлого старика. – Настоящий дурак… Дети! Поезд отправляется, идемте…

Нетронутое, белоснежное полотно. Хрустящий снег под ногами.
Шаг, шаг. Хрусть, хрусть.
Вы тоже любите этот звук?
Шаг за шагом, на снеге появляется елочка. Или круг. Или Ваше имя. Или же имя того человека, которого Вы любите, и с которым Вы сейчас смело шагаете за руку, весело смеясь.
Вдруг – цепочка маленький следов. Птица, собака, кошка – неважно, все равно это открытие приводит Вас в неописуемый восторг. Особенно интересно, откуда и куда эта цепочка ведет. Пусть даже она ведет в никуда – птица улетела, кошка прыгнула на машину и скрылась, пусть даже это вызовет у Вас грусть – это все равно чувство.
Если Вы все еще чувствуете – Вы человек.
Иногда результат превосходит всякие ожидания – и из щели, у которой оборвались следы, доносится тихое мяуканье, а после недолгого ожидания из щели выглянут два янтарных глаза. Надо же поприветствовать гостей, не правда ли?
Что сделаете Вы?
Будете громко жалеть их, сетуя на их трудную судьбу и нерадивых хозяев? А потом, после получасового нудного гудения, уйдете к себе домой и вскоре, за чашкой теплого чая, забудете об этом?
Или же заберете кошку с котятами в более теплое место жительство, возможно, к себе домой, пусть и временно? Оставите кого-то у себя и постараетесь найти хороший хозяев для остальных? Или, хотя бы, принесете им что-нибудь поесть, или утеплите их маленький домик?
Вы покормите птицу с перебитым крылом, умирающую на пороге Вашего дома? Или, начитавшись про птичий грипп, постараетесь отволочь ее подальше, или же просто постараетесь выкинуть мысли о ней из головы?
Сможете ли Вы после этого радоваться снегу?
Сегодня… Вы радовались снегу сегодня?

І падають, падають пухнасті білосніжні плямки снігу, кружляють, неначе шалені, у світлі казкових ліхтарів. Де-не-де пробивається сріблясте місячне світло, фарбує м’якеньки, неначе вата, хмарки у молочно-білий колір, преображаючи і до того неуявну картину.
А діти, які бігають навколо мене, так і норовлять спіймати плямки язиком, долонею, всім, чим завгодно, за що регулярно отримують стусани від стурбованих, неначе квочок, мам. Мами тривожно поглядають на небо, наче питають, за зо те послало їм таких неслухняних діток.
Але воно чомусь не дає відповіді. Тільки ніжиться так ніжно, і лукаво усміхається повне блюдечко місяця.

Холодные струи дождя бьют по лицу.
Сами собой закрываются глаза - какая неприятная защитная реакция.
Раньше она такой не казалось. Что ж, видимо, обстоятельства меняют все и везде. Ведь сейчас она может стоить жизни.
"Беги... Беги, человек..." - какой страшный шепот. Впрочем, дождь сейчас его заботит куда больше. Главное - не сбиться с пути. "Беги, ведь теперь ты - крыса. А они могут только бежать..."
Да. Бежать. Что есть силы, что есть мочи...
Только бы успеть. Только бы...
- Ох! - Вырвался из груди воздух, когда он, споткнувшись о корень дерева, упал. Звук прозвучал еле слышно - его заглушал неистовый шепот дождя. Он понимал этот шепот: "Беги... Беги быстрее... Не опоздай..."
Или ему только казалось?
Руки саднили. Не обращая внимание, он судорожно проверил карманы - ампула на месте. Не разбилась и не выпала. Мимолетное облегчение.
Одна ампула - одна жизнь.
Жизнь, которая важнее его собственной жизни.
Ампула, которая важнее его собственной жизни.
И снова бежать.
Свет.
Выход?
Нет. Фонари.
Люди.
Он зашипел, словно загнанный зверь, и, резко развернувшись, побежал.
Здесь пути нет.
Стоп. Может быть?..
Он замер. Закрыл глаза. Глубокий вдох, и...
Направо. Надо бежать туда. Там - выход. Там - спасение.
Неужели это надежда ?
Интересно, а крысы чувствуют надежду, когда бегут, спасая свою жизнь?
Могут ли они вообще чувствовать?
Неважно. Он - не крыса. Он бежит не для того, чтобы спастись. По крайней мере, не что бы спасти себя.
Вот и выход.
Облегченный вздох.
- Я помогу тебе. Только дождись.
- Опоздал. - Тонкий девичий голосок. Странно. Когда-то он находил его милым. Как же давно это было?..
- Как? - Слишком равнодушно прозвучал его голос. Слишком равнодушно для человека, у которого только что разбилась душа.
Ответ был неважен. Это не имеет значения теперь.
По виску скатилась капля. Пот? Дождь? Тоже неважно.
Пот, смешанный с каплями дождя...