Конкурс прозы "Конец света". Голосование.

участник 3 - 2 балла 
участник 5 - 1 балл

Дорога на Белл Блисс.

      Впереди наконец-то показался дом. Выплыл из очередного поворота дороги, появился настолько внезапно, что его можно было бы счесть миражом, будь вокруг не бесконечная зелень кукурузовых полей, а столь же не имеющая конца, но – желтизна пустыни.
      Билли встрепенулся.
      После суток хода дорога, поначалу казавшаяся единственно верной и, несомненно, ведущей прямиком в Белл Блисс, сменилась с асфальтированной на грунтовую, а после и вовсе – полевую. По-хорошему, Билли надо было свернуть уже тогда, потратить еще одни сутки, но вернуться. Тогда бы сейчас его окружали знакомые высотки с искрящимися крышами и трескающимся фундаментом, из мусорного бака приветственно пищала крыса, а Большой Дэ – самый сильный и большой среди них – отвешивал мелкотне тумаков за дело, а может быть, просто так. Увидев его, Билли, Большой Дэ, конечно же, замолчал, отвлекся от воспитательного процесса, улыбнулся приветственно и, широко раскинув руки, подошел, обнял, сказал, что все волновались, что все любят его, а поэтому сегодня ему полагается двойной ужин, да и вообще с этого момента двойной ужин полагается ему всегда. Мелкотня, потирая шишки на затылках, смотрела на него восхищенными глазами, а Билли улыбнулся им, громко пошутил, и все смеялись, смеялись… Большой Дэ ухмыльнулся зло, ребра Билли затрещали и сломались, ужин оказался употребленным обедом Вонючки Джо, а мелкотня… да, она все так же смеялась – над ним.
     Нет, Билли нельзя было возвращаться. Никак нельзя.
     Мальчик заставил себя опустить от дома взгляд. На дорогу. Несколько секунд потерянно смотрел на замершего недалеко от его ног кузнечика, отчаянно зажмурился, и, кратко выдохнув, потер глаза, оставляя на руке черный след. Когда он их открыл, кузнечик – потерянно – смотрел на него, а после исчез, растворившись в сухой придорожной траве. Билли поднял глаза. Дом остался стоять на месте.
      С места, где он стоял, был виден лишь край крыши и стены-окна второго этажа, однако только по их виду уже становилось понятно: здание старо. Стекла, если не отсутствовали, были покрыты пылью и множественными кружевами паутин, а стены… в стенах мальчик явно различал небольшие черные провалы.
     Пусть дом и оказался явно заброшенным, он оставался домом, он продолжал иметь крышу, а значит, в нем можно было переждать надвигающуюся грозу, если повезет, поспать на хоть какой, но кровати, и, если сильно повезет, найти что-нибудь съестное.
     При мысли о еде желудок Билли, который, казалось, переварил сам себя за прошедшие в пути несколько дней, жалобно сжался – куда сильнее? – и заурчал, заставляя мальчика отмереть и сдвинуться с места. Подул ветер, принося с собой запах сырости и приближающегося ненастья природы, кукурузные леса вокруг зашевелились, зашептали страшно. Поежившись, Билли прибавил в шаге; темное, низкое небо обещало краткость отпущенного ему самим собой времени. Это было резкое место, цвета менялись – радикально. Зеленое – серое. Зеленое – желтое. Зеленое – стена.
     Мальчик на секунду приостановился. Сторона дома, к которой он вышел, не имела окон, и единственным, что нарушало монотонность деревянных, потемневших от времени досок, являлась дверь, ранее явно служившая черным входом. Это было странно, но дверь не казалась старой, ее материал выглядел более светлым, более плотным. Но Билли поднялся по небольшому деревянному крыльцу, повернул ручку, потянул на себя – и петли в жалобе заскрипели.
     За дверью его встретила темная комната-клетчушка, вся заполоненная разнообразным бытовым хламом: стальная пирамида ведер на грубо сколоченном деревянном столе, с вершины которой кокетливо выглядывал край рваной половой тряпки, занимала практически все пространство; мини-коллекция древних метел, черенки которых без угрозы целостности кожи взять в руки не представлялось возможным, приютилась в промежутке между перпендикулярной стеной и ведренным постаментом. Четвертая же, последняя стена, могла похвастаться лишь очередной проходом; мысленно запечатлев расположение дверной ручки, Билли позволил двери позади захлопнуться, оставляя его в темноте. Как по заказу на улице громыхнуло, и до слуха мальчика донесся отчаянный шелест избиваемых водяными лезвиями кукурузных листьев. Пальцам Билли внезапно стало холодно, страх просочился незаметной тенью, убийцей, что свершает свой суд и исчезает в ночи. Открывать ту, внутреннюю дверь, резко расхотелось, погода вне показалась не такой уж и отвратительной, и мальчик уже было хотел развернуться, как… вспомнил. «Ты уже не ребенок, – зло одернул он себя. – Глупо бояться дома. Призраков не существуют так же, как не существует монстров в темноте, не тебе ли этого не знать? Трус! Пацаны б померли со смеху!»
     Самовыговор помог. Страх отступил, забрав с собой холод, затаился в задней части головы крошечным сгустком. Билли нашел наощупь ручку, толкнул дверь…
     Он стоял в середине темного коридора, освещаемого лишь светом из виднеющейся в конце комнаты. И коридор, и комната отнюдь не казались заброшенными, пол застилал старый, потускневший со временем, и, может, немного пыльный, но целый красный ковер. В освещенной комнате( «Кухня», - решил мальчик) Билли видел часть стола и немногочисленный кухонный гарнитур. И музыка. По дому плыла музыка. Такая же, которая обычно раздается из проезжающих мимо старых драндулетов и что звучит в многочисленных придорожных забегаловках. Билли часто слышал ее, работая в подобных местах, и успел привыкнуть к ее звучанию. Страх испарился окончательно, оставляя вместо себя любопытство.
     Кто мог жить здесь, столь далеко от населенных мест и в подобном доме, что уже трещит по швам?
     - Проходи уже, что застрял, - отвечая на его незаданный вопрос, разнеслось по коридору старческим кашляющим голосом. Билли вздрогнул: откуда?.. – Да проходи, не бойся. Может быть, марафоны мне уже не бегать, однако на слух мне жаловаться еще не приходилось. – На этот раз в голосе слышалась явная насмешка.
      Мальчик нерешительно прошел по коридору, отметив походя закрытую узкую дверь, ведущую, скорее всего, в уборную, и пустой проем, разглядеть в которым что-либо не представлялось из-за недостатка света возможным. Гостиная. Или спальня. Неважно.
     Комната действительно оказалась кухней. И, возможно, лет пятнадцать назад мебель в ней и сверкала белизной, но сейчас посверкать она могла лишь редкими художественными пятнами засохшего жира. Старенький холодильник цветом был под стать гарнитуру – желто-серый, с полуотвалившимся низом и практически нечитаемой надписью изготовителя («Аббревиатура, - решил Билли. – «О»… кажется. То ли «Р», то ли «П». Опять «О». О, а это точно «К»!»). Тут же была и раковина, на удивление совершенно чистая, но также пострадавшая от времени – грязно-оранжевые цветки ржавчины корью расстелились по некогда идеальной стальной поверхности. Собравшая в себе все прелести окружающих ее вещей плита скромно ютилась в противоположном углу комнату, разделенная с остальной кухонной мебелью широкой, но легкой дверью.
     Взгляд Билли скользнул дальше и моментально споткнулся. За деревянным столом, ничем не накрытым, сидел старик и внимательно смотрел на него. Их глаза встретились, и мальчик привычно отвел взгляд, начав внимательно изучать свои руки. Черные. Грязные. Помоечные. Билли внезапно засмущался и завел их за спину, надеясь, что старик не успел их разглядеть, но раздавшийся смешок его надежды опроверг. Господи, каким же отвратительным в глазах старика он, наверное, выглядел.
    - Умойся и садись, - голос, однако, был дружелюбным и ласковым. Подняв глаза обратно, Билли увидел, что старик улыбается и, кажется, совсем не собирается его ругать. – Давай, парень, ты как будто только что из шахты вылез, неужели самому не противно?
     Мальчик покраснел, что, правда, было практически незаметно, и поспешил к раковине. Кран недовольно пошипел, но вода потекла из него чистая и холодная. Мыла не было, и, как понял Билли, вместо него старик использовал моющее средство. Но после того, как грязь покинула его кожу, все это показалось абсолютно незначительным.
     Отряхнув руки – полотенце тоже отсутствовало – мальчик сел за стол. Пока он умывался, старик успел встать, и сейчас возился у плиты, тихо подпевая старенькому радиоприемнику. Билли он больше ничего не говорил, а сам Билли говорить боялся, однако, когда по кухоньке поплыл запах жарящихся яиц, заговорил его желудок, заговорил громко и долго. Успокоившийся было мальчик опять покраснел.
     - Потерпи пару минут, пацан, и поужинаем. – В голосе старика слышалась все та же улыбка.
    Ели они также в молчании. Точнее, ел старик – Билли смел свою порцию за секунды и теперь, чтобы не коситься тоскливо на чужую тарелку, изучал глазами старшего мужчину.
     Он был не таким уж и старым, как казалось на быстрый взгляд. Да, седина уже полностью захватила его волосы, но они оставались густыми и здоровыми на вид. Лицо, пусть и испещренное морщинами, не было обезображено ни старческими пятнами, ни общей дряблостью кожи. Ему было лет шестьдесят пять, может, семьдесят, но не больше, и фигура его оставалась крепкой, однако двигался он с трудом, как заметил Билли, пока тот перемещался по кухне. Одежда его была изрядно потрепанной и старой, но чистой и явно нетипичной для пожилых людей: клетчатая красно-черная рубашка нараспашку, под которой – застиранная белая майка. И спортивные штаны, растянутые до невозможности.
     - Так как, говоришь, тебя зовут? – слова заставили увлекшегося разглядыванием Билли вздрогнуть.
     - Я не говорил, сэр, - пробормотал он, а после уже громче добавил. – Я Билли.
     - Просто Билли? – старик опять улыбнулся. Как мальчик заметил, он любил улыбаться, и характерные морщинки подтверждали это наблюдение.
     Билли кивнул.
     - Хорошо, просто Билли, - старик неспешно встал, подошел. – Тогда я просто Энди, договорились? Не хочется, чтобы в последние дни меня звали «сэрами».
     Старик – Энди – протянул руку, и Билли несмело ее пожал.
     - Приятно познакомиться, мистер Эн…
     - Стой-стой-стой! – внезапно перебил его старик и замахал руками. – Мы же договорились, Энди! Просто Энди! Или ты хочешь меня обидеть? – грозно посмотрел он на опешившего от подобной реакции мальчика.
     - Н-не хочу. – Старик продолжал ожидающе смотреть на него. – Энди…
     Энди продолжал говорить, что-то рассказывал, его монотонный голос накладывался на тихо поющее радио, а за окном продолжал лить дождь, и поддакивания Билли звучали все реже и реже, пока не стихли вовсе вместе с упавшей на руки головой.
     Мальчик спал.

— Доктор! Вы определили, чем он болен?
— Боюсь, что время его заканчивается.
     Телевизор, наверное, был старше самого Билли, при работе он постоянно шипел, по краю экрана неустанно мелькали серо-белые волны, периодически совершая набеги на центр. Судя по слою пыли на экране, пользовались им нечасто, в отличие от радио, звуки которого встретили мальчика при пробуждении.
—Но почему? Что с ним не так?
— Его время заканчивается...
— А что ему нужно? Как его спасти?
     Дом вообще оказался довольно пыльным. С новым днем ушла непогода, сменившись чистым небом и теплым солнцем, в лучах которого, рассыпанных по комнате, виднелись миллионы парящих пылинок. Билли сидел на ковре, практически вплотную к старому сименсу, жадно следя за происходящим на экране.
— Ему нужно... Еще немного времени.
— Что же нам делать?
— Ну, возможно, поможет трансплантат времени...
     Мультик был странным, непохожим на те немногие, что мальчику удавалось посмотреть до этого – в окнах домов или в случайных кафешках. В нем много матерились, говорили плохие вещи, и Билли искренне не понимал, зачем подобное показывают детям из хороших семей, разве им может это нравится?
По экрану вновь поползли полосы, сименс зашипел особенно жалостливо и потух. Стало гораздо тише, и мальчик смог различить тяжелые неспешные шаги на кухне. Энди.
     Энди!
     Билли тихо застонал. Какой же он идиот. Проснулся, увидел телевизор и совсем забыл, где он и что он, в общем-то, тут гость. Он вчера уснул, прямо за столом, и Энди – старику! – пришлось относить его сюда.
     Мальчик легко вскочил на ноги, однако по коридору шел с некоторой опаской, пальцами изучая неровности деревянной стены.
     - Доброе утро, - пробормотал Билли, глядя на сидящего за столом старика.
     Энди, видимо, разобрал радио – мальчик и не заметил, как оно перестало петь – и сейчас увлеченно ковырялся в каких-то железках, отложив деревянный корпус на край стола. Услышав голос своего юного гостя, он поднял голову, сверкнув прямоугольными очками, и светло улыбнулся:
     - Уже почти вечер, молодой человек. Ты долго спал, да и телевизором увлекся. Я уж думал, ты весь день своих рисованных человечков смотреть будешь.
     Энди заглядывал в комнату, а Билли даже не заметил – опять.
     - Телевизор выключился… - виновато отозвался он.
     - Перегрелся, скорее всего, - пожал плечами Энди, возвращаясь к своему занятию. – Минут через двадцать остынет, и можешь смотреть дальше. Молоко в холодильнике, каша в кастрюле. Компанию не составлю, но ты не стесняйся, я уже говорил, чувствуй себя как дома.
      Билли, если честно, не помнил, чтобы тот так говорил. Все, что осталось наутро в его голове: Энди пятьдесят восемь, хотя на вид гораздо больше, он живет один и… да, вроде он говорил, что Белл Блисс рядом. Видимо, Билли изначально выбрал не ту дорогу, хотя с направлением угадал.
     Старик несомненно обладал редким кулинарным даром: каша была изумительно вкусной, хотя скорее всего дело было в редкостной неискушенности мальчика. Очень редкостной.
     - А что ты делаешь? – спросил Билли, допивая молоко.
     - Да, собственно, уже закончил, - весело ответил ему Энди. – Осталось только собрать. Не хочешь помочь?
     Мальчик округлил глаза.
     -  Я? А вдруг я что-нибудь сломаю?
     Старик только отмахнулся.
     - Что ты можешь тут сломать? Все, что можно, уже давно было мною сломано. Давай, попробуй.
     Приглашая, он протянул отвертку, ожидающе глядя в глаза.
     Билли неуверенно пересел на соседствующий Энди стул, немного дрожащей рукой взял предлагаемый ему предмет и в замешательстве уставился на запчасти радиоприемника. Старик, видимо, собрал большую часть, поскольку оставшиеся элементы было достаточно лишь вставить в корпус. Как конструктор. В детстве у Билли был конструктор, большой и цветной. Давно. Когда родители еще были живы. Их лица давно стерлись из его памяти, встреть он их на улице, наверное, не узнал бы… А они бы его узнали. Иначе не может быть.
     - Вот так, молодец, - тихо похвалил его Энди. – Теперь аккуратно вставь его в держатели, видишь, вот они. У тебя хорошо получается, парень! Уверен, из тебя бы получился отличный механик. Да-да, совершенно верно, это привинчивается сюда…
     «Интересно, - думал Билли, закручивая болт. – Почему Энди живет один? Где его дети? Жена? Он что, преступник, скрывающийся от полиции?»
     На преступника Энди не походил. У него были голубые, чистые глаза, из которых, казалось, лился свет.      Такие глаза не бывают у преступников. Нет, Энди определенно был хорошим человеком. Очень. Он не спросил, что здесь делает Билли, не спросил о его прошлом, не выгнал из дома, увидев его черное от грязи лицо и явно видавшие с десяток хозяев одежды, он его просто приютил. Принял. И относился к нему, как… У мальчика чуть заметно задрожали губы. Наверное, именно так относятся к своим внукам их деды.
     Радио в его руках пискнуло, затрещало и по кухне разлился почти-механический голос читательницы новостей.
     - …Вчерашнее заявление NASA взбудоражило население всех Штатов, жители спешно покидают дома, большинство магазинов прекратило свою работы, на улицах возникают локальные стычки. Все это привело к участив…
     Энди вдруг резко выкинул вперед руку, хлопнув по переключателю приемника. Радио стихло.
     - Ч-что это было? – Билли поднял на старика недоуменный взгляд. – О чем они говорят? Что вчера сказали NASA?
     Энди не ответил. Сняв очки, он как-то потерянно смотрел сквозь мальчика, машинально протирая линзы краем рубашки.
     - Энди? – подождав с полминуты, спросил еще раз Билли. – О чем они, Энди?
     Взгляд Энди сфокусировался на лице мальчика, он тихо вздохнул и проговорил, поднимаясь:
     - В верхнем ящике у холодильника должна стоять упаковка печенья. Бери его, и пойдем на веранду, посидим.
     Билли обиженно выпятил губу, но послушался. Шкафчик под его руками страдальчески заскрипел, но открылся. Печенье в нем нашлось, старик не соврал. По факту, кроме печенья и пыли в шкафчике ничего больше и не было.
     Энди ждал его на веранде. Он сидел, задумчивый, с устремленным куда-то вдаль взглядом, тихонько раскачиваясь в плетеном кресле-качалке. Веранда была небольшая, кресло – одно, и мальчик, недолго думая, прошел по поскрипывающим половицам и устроился на ступеньках. Ожидающе посмотрел на Энди, но тот, казалось, даже не заметил его прихода.
     - Не правда ли, отсюда открывается изумительный вид? – внезапно спросил он.
     Билли повернулся: дом стоял на пригорке, а веранда была где-то на метр выше земли, поэтому кукурузные леса не препятствовали взгляду и не казались чем-то страшным. Наоборот, сверху, они сияли золотом, сливаясь на горизонте с алыми, огненными и такими же золотыми полосами заходящего солнца.       Выше них небо был потрясающе, кристально-синим, таким, каким оно бывает в то краткое время, когда солнце уже не имеет сил пронизывать все его пространство, но все еще заставляет его гореть. На этом фоне выделялись дальние, но отчетливо различимые замысловатые черные пятна домов, и казалось, что даже эта чернота сейчас сияет золотым блеском.
     - Это Белл Блисс? – восторженно спросил у Энди Билли.
     - Ну а что еще, паренек. Конечно, он. Красив, не правда ли?
     - Очень…- прошептал мальчик, с несколько минут они оба молчали, просто любуясь пейзажем, а после      Билли фыркнул и обернулся. – Так что, Энди, о чем говорили по радио? Почему люди бегут? Почему бросают дома? Скажи мне!
     - Ты знаешь, что такое астрономия? – после непродолжительного молчания спросил старик.
     - Астро…номия? Ну… я знаю, что Земля – это планета, и что планет вроде бы девять, и все они крутятся вокруг Солнца. А что? Какое отношение это имеет к моим вопросам?
     Энди вздохнул и с силой оттолкнулся от досок. Кресло закачалось с едва слышным поскрипыванием, и этот звук гармонично вплетался в голос старика, когда он заговорил.
     - Вчера, незадолго до твоего прихода, по новостям сделали объявление, и оно было, скажем мягко, не очень хорошим, малец. Они сказали, что какие-то там вспышки на солнце, видите ли, спровоцировали изменение траектории пролетающих мимо Земли метеоров, и теперь они летят прямо сюда. Сюда, Билли, понимаешь? Не в Тихий Океан, не на какую-нибудь бесполезную Австралию или Африку, а сюда, в Штаты!
     - Метеор? – глупо переспросил Билли. – Но ведь на Землю часто падали метеоры. Вроде…
     - Ха! – выдохнул Энди. – Они были единичными, малец, единичными! И небольшими. А здесь… Это будет не просто метеор, Билли. Это будет целый метеоритный дождь. Содом и Гоморра, только в масштабах не маленьких городков, а половины мира! Да и какой половины… По этим их ссаным научным расчетам, вторая половина под воздействием «дождика» просто уйдет на дно. Или провалится. Или поднимется и упадет, чтоб их побрал черт!
     Внезапно Энди успокоился. Его лицо, еще только секунду назад полное гнева и отчаяния, разгладилось, приняло умиротворенный вид, и он улыбнулся:
     - Зато знаешь, Билли. Мы умрем. Но в отличие от других, мы умрем красиво.
      Билли не ответил. Он потерянно смотрел на дерево верандового покрытия и пытался переварить услышанное.
     - Мы… умрем? – его голом дрогнул и позорно дал петуха. Мальчик поднял взгляд, отчаянно глядя на старика. – Мы и правда умрем? Но… но…
     Перед его глазами пронеслись кварталы родного города, лица ребятни, Большого Дэ, Джо, Мистера Иглса, Джинджер, Ронни-боя, родите… Нет, он не помнил лица родителей.
     - Ээй, малец, ты чего приуныл? – вырвал его из себя восклик Энди. – Посмотри на меня! – Билли не отреагировал. – Посмотри на меня, Билли, - с нажимом повторил старик, и мальчик послушался.
     Энди… улыбался.
     - У меня нет семьи, Билли. Никакой. Не сложилось в свое время, не встретил ту, что была предназначена мне, а может, и встретил, да не узнал. Единственными людьми мне были мои родители, и они покинули меня еще с четверть века назад. – Билли не понимал, к чему старик заговорил об этом, но стоило ему было открыть рот, чтоб спросить, как тот перебил его – вопросом. – У тебя есть семья, Билли? Любимая? Друзья? Хотя бы собака?
     Билли моргнул.
     - Конечно!.. – что?
     Родители? Но ведь они умерли… Дэ, Иглс, Салли… но они не друзья… девочек среди них нет, собаку б они, скорее всего, съели б, если она забрела в их подворотни, но она не забредала, служба отлова животных не зря получала свои деньги.
     -…Нет…- неожиданно хриплым голосом ответил он; губы красноречиво задрожали.
     Энди продолжал улыбаться. Поднявшись в кресле, он протянул руку и положил ее на щеку мальчика. Рука была теплой и сухой, чуть шершавой. От нее, казалось, в Билли перетекли уверенность и спокойствие Энди.
     - Твои родители хотели бы тебя увидеть, Билли. Воспринимай это как… ожидание поезда, который отвезет тебя домой. Туда, где тебя любят. Хорошо?
     Это было странно, возможно, сидящий перед ним являлся каким-нибудь мифическим колдуном, но Билли не чувствовал в себе больше страха, будто они растворились в свете стариковского взгляда. Мальчик почувствовал, как в груди разливается теплый комок. Энди… Он… Возможно, сложись все иначе, родись они в другой, параллельной реальности, Энди действительно мог бы быть его дедом. Или даже отцом.
     Он положил свою ладонь поверх руки старика, и, улыбнувшись в ответ, сказал:
     - Я не боюсь, Энди. Уже не боюсь.
     Казалось, улыбка Энди стала еще шире. Его глаза засияли – Билли мог поклясться – золотым светом, он открыл рот, видимо, желая что-то сказать, но внезапно замер.
     Его лучистые глаза широко раскрылись, а в их глубине застыли божественный ужас и неземное восхищение.
     Билли скользнул взглядом по посиневшим губам и резко обернулся.
     Его взору открылась самая прекрасная картина, которую он когда-либо мог лицезреть.
     Которую когда-либо мог лицезреть, наверное, каждый человек, что жил на свете.
     Первый из огней достиг земли.

Солнца больше не будет. Молодой человек вышел из здания, несмело оглядываясь, в нос сразу ударил въедчивый запах, будто открыли бутылку с ацетоном. Зажав нос и рот тканью толстовки, а затем, отойдя на приличное расстояние, оглянулся на дом, из которого только что вышел. Мрачное здание, убежище. Казалось бы, обычная постройка, но сейчас такое название, как "убежище" сюда подходило лучше всего. На панелях этого дома были ужасные подтёки. Бетонные плиты – панели, из которых был построен дом, внушали доверие и нерушимость, сейчас выглядели так, будто их смогли подплавить самой высочайшей температурой. Серо-коричневое здание, постепенно превращалось в груду бесполезных каменных плит. Отвернувшись от такого печального зрелища, молодой человек посмотрел перед собой, а затем глянул себе под ноги. Стукнул пару раз каблуком ботинка о землю - она была тверда, как тот холодный камень за спиной. Глубокие широкие трещины составляли чёрный узор везде, где раньше была земля или асфальт. Теперь никакие литры воды не оживят её. Далее взор молодого человека пал на растительность, точнее на её отсутствие, а затем в его памяти начали проявляться воспоминания. Это произошло несколько дней назад. Уже неделю стояла пасмурная погода. Дождь лил по несколько раз в день, а то и вообще несколько суток не переставая. Многие шутили, что грядет потоп, но это так и осталось на грани шутки. В этот день было то же самое, тучи сгущались, заполняя собой небо, и вскоре снова на землю обрушился дождь. Он шел несколько часов, но затем, он перестал быть обычным. Капли попадающие на что-либо оставляли небольшие вмятины, будто разъедали поверхность. Сначала это было незаметно, потому что всё смешивалось с обычной водой и растворялось в ней. Но после нескольких часов такого необычного дождя, стало видно, что с каждой каплей приходит и разрушение. Всё будто плавилось. Теперь казалось, с неба лилась не вода, а кислота, а капли заметно увеличились в размере, хотя жидкость всё так же оставалась прозрачной. Когда это стало заметно, поднялся хаос. Если одна небольшая капля попадала на руку, она разъедала кожу, до крови, до мяса, до кости, оставляя горячее жжение на месте раны. Обычные зонтики уже были бесполезны, ткань, из которой они были сделаны, плавилась быстрее всего. Единственным спасением от этого были лишь здания. Крупно повезло тем, кто успел там спрятаться, а кто нет, тех постигла печальная участь. Дождь несущий с собой страх, разрушение, смерть - накрыл собой всё, не давая и шанса на спасение. Молодой человек выдохнул и тут же закашлялся, воспоминания, несколькими днями ранее снова окунули его в ужасное событие. Ещё раз оглянувшись, вдалеке он заметил одинокое дерево среди этой "пустыни". Оно тоже было мёртвое, как и всё вокруг. Угольно-чёрное, казалось, если дотронуться до него, рассыплется как пепел. Рука сама потянулась прикоснуться и тут же отдёрнулась, обжигающе-горячо оно было. Всё было выжжено, убито, нет и шанса на спасение. Небо, затянутое тучами. Мир навечно погружённый во тьму. Планета будто пытается избавиться от надоедливых насекомых, с помощью специального вещества. Уничтожая их среду обитания и их самих.

«Два солнца»
После ужина дед Филипп вышел на улицу полюбоваться закатом, понюхать табачок, пообщаться с соседями и определить погоду на завтрашний день. Он сел на камень, лежащий перед домом, достал резную табакерочку и посмотрел на заходящее солнце. Услышав чьи-то шаги слева, он повернул голову и его взору предстало второе солнце. И слева, и справа были два солнца совершенно одинаковых размеров. Дед Филипп встал, стукнул в окно своей бабки и сказал:
- Полюх, выходи. Твой конец света пришёл!

Бабка Поля оставила мытьё посуды и вышла на улицу. С порога она посмотрела на лево, затем на право. Молча вошла в дом, взяла очки и Евангелие и быстро вышла на улицу, открыла Апокалипсис и начала читать. Задумавшись она сказала:

- Нет. Это что-то другое. Семь труб не звучало. Всадников не было. Где ангелы?
- Конец света! – уверенно говорил дед Филипп.
- Нет. Где предвестники?..

На их шумный спор стали собираться жители села и тоже вступили в спор:
- Это же летающая тарелка! Видите, она летит параллельно полям, а солнце на западе идёт по наклонной траектории…
- Не говорите глупости! Тарелки летают, когда муж с женой ругаются, а здесь новое оружие испытывают. Я как герой трёх войн говорю…
- Да нет, это мираж – природное явление, я такое в пустыни видел. Когда в армии служил…
Тётя Маша запела частушку:
Пить буду,
Гулять буду,
А смерть придёт –
Умирать буду!

- Молодёжь! Не лезьте в споры старших!
- Как мы решим. Так и будет…
- Всё-таки это – не конец света.
- Жить ещё хочется. – сказала баба Матрона, поправляя яркий платок на голове. Ей скоро сто лет будет.
- Я тоже так думаю… - задумчиво сказала баба Поля, снимая свои очки и закрывая Евангелие.

За шумным спором никто не видел всадников Апокалипсиса, спускавшихся с неба, и не слышал гласа семи труб. Даже громогласный хохот сфинкса не коснулся их ушей. Небесное воинство с удивлением взирало на шумящих людей. Бог, восседавший на троне с улыбкой сказал:
- Мне они нравятся! Пусть живут. – и задумчиво добавил, - А нужен ли вообще конец света?..

На западе солнце упало за горизонт, а левое солнце всадники забрали с собой. На небе появилась Луна и начали зажигаться звёзды. Односельчане стали расходится по домам, раздумывая над интересным явлением.

- Хвиля! А какая завтра погода будет? Я хотела бельё стирать.
- Полюх, завтра, думаю, будет «вёдра*». Спи, Полюх.
Утром многие не вышли на работу, накрыли столы и стали праздновать, что конец света не наступил. Богомольные старушки пошли в храм и благодарили Бога. Другие старушки пели частушки. Дети танцевали.
В очередной газете было написано: «… жители нашего села стали свидетелями необычного природного явления, не свойственного для нашей местности…».

*Вёдра – на местном диалекте солнечная погода без осадков, с ветром, которая может гнать по земле песок.