Конкурс прозы "Цвет любви". Голосование.

Участник L = 4 балла
Участник М = 3 балла
Участник F = 2 балла
Участник K = 1 балл

Ты правда ждешь мой рассказ? Я не знаю как рассказывать и о чем.

Помнишь старый охотничий замок? Лес. Черные сосны, укутанные в туманную шаль. Дрожащую нежность ранних сумерек, доверчиво льнущих к лицу. Помнишь, как запах хвои шершавой горечью оседал на языке? А нашу первую встречу?

Тем утром на охоте я загнал лань с глянцевой шкурой и влажными вишневыми глазами. Она плакала, когда мое копье пробило ей сердце. Я мог бы поклясться, что плакала… А вечером на балу я встретил тебя. Такие же чудесно-испуганные глаза…

Я знаю, дорогая, знаю. Не лучшая тема — обсуждать за столом. Но ведь ты сегодня здесь ради этого. Ты сама спросила.

Посмотри в окно — какая восхитительная ночь. Скажи потом слугам погасить камин. Угли будут еще долго тлеть багровым янтарем. Зажги свечу с ладаном и пусть горит до утра. Усни в кресле с книгой в руках. Тебя же всегда очаровывали книги… Помнишь библиотеку в вашем поместье? Ты так рыдала, когда она горела. О, не смущайся. Признаюсь, мне тоже ее было немного жаль. Поверишь ли, но я до сих пор не знаю, когда по-настоящему влюбился в тебя. В бальной зале: в кружеве танца, в блеске бриллиантов или на том пепелище, когда ты простоволосая стояла передо мной на коленях, умоляя пощадить родителей. В том аду, что я учинил, ты была все так же прекрасна…

Тебе не по вкусу вино? Ты не притронулась к бокалу. Да, этим летом было много дождей. Лоза не набрала букет. Скажу слугам принести из подвалов другое. Не хочу тебя принуждать. Не пей. В конце концов, я никогда тебя ни к чему не принуждал.

Помнишь, как болтали потом по трактирам, что проклятый колдун сжег и варварски разграбил владения своих соседей, и только чудом их дочери удалось бежать? Не хмурься, ангел мой. Говорить подобное было смешно и глупо. Ты должна простить их: чернь — всегда чернь. Даже в своих мыслях, наедине с собой. Они оказались неспособны понять истину яснее безоблачного неба. Мне незачем было похищать тебя. Ты стала моей в ту минуту, как я приказал казнить твою семью. С того момента, как голова твоего отца упала на помост эшафота — отныне, сколько бы верст нас ни разделяло, ты всегда смотрела только на меня.

А тот граф… Или виконт — не помню. Который приютил тебя в своем замке. Он ведь тоже не понял. Я слышал про его неудачное сватовство. И как все в округе судачили, почему ты отказала ему после всего, что он для тебя сделал. Этот глупый влюбленный мальчик не понял, что в твоих мыслях не осталось места ни для кого кроме меня. Кровь твоих родных на топоре моего палача стала тому залогом. И отныне любая дорога, которую ты выбирала, неизменно вела ко мне.

Знаешь, я ликовал, слушая донесения о том, как твои друзья убивают моих солдат. Как твой огонь сжигает мои владения. Как ты подстрекаешь на бунт моих людей. Это означало, что я все сделал верно и достиг своей цели.

Любовь… Обычная любовь проходит. С годами страсть остывает, влюбленность испаряется из взгляда быстрее росы под полуденным солнцем. Вчерашние любовники начинают смотреть по сторонам и искать новых развлечений. А я смог навсегда завладеть твоими мыслями и остаться смыслом… Всего. Думаешь, я не прав? Охотничий кречет может лететь куда угодно, но он всегда возвращается к сокольничему. Есть вещи что держат надежней любой цепи и любой темницы.

Ты побледнела. Не надо. Бледность не пойдет к желтому атласу твоего платья. Если хочешь, можно открыть окно. Правда, боюсь, станет слишком прохладно. И ночные бабочки из сада слетятся на пламя свеч.

Прости. Длинные речи утомительны. В них тонет смысл. Но теперь ты понимаешь сама ответ на свой вопрос? Почему я рассмеялся, когда ты явилась в замок и предложила стать моей, если я открою темницы, отменю казни и выпущу этих мятежников… Твоих друзей? О, поверь, я мог бы разделаться с ними в одно биение сердца. Даже мертвый я буду их господином, а они — моими рабами. Просить для них свободы — все равно что просить ручей струиться снизу вверх. Подумай над моими словами и поймешь, насколько это смешно. А ты — предлагаешь себя, так искренне веря, что не будешь моей никогда, но на самом деле уже принадлежишь мне без остатка… Воистину, люди слепы вдвойне, когда сами желают этого.

Весь этот сброд… Эти нищие дураки, зовущие меня колдуном и убийцей, говорят, будто я воспылал к тебе черной страстью — сродни лихорадке. Я же назову этой новой, лучшей любовью. Антрацитовой, если угодно. Непреодолимый экстаз — царить в душе. Завладеть помыслами. Стать единственным смыслом и целью. Разве это не ценнее в тысячу раз, чем обладать жалкой плотью?

Когда все закончится — оставайся. Увидишь, как прекрасен весенний сад. Я приказал посадить кусты сирени под окнами спальни. А рано утром бледно-розовый рассвет окрасит линию горизонта. Небо поцелует землю, как робкий юноша перед побегом из постели возлюбленной нежно целует ее локон, пока она, утомленная ночными ласками, еще спит…

Ты дрожишь? Что тебя испугало? Неужели простой стук в дверь? Это всего лишь слуга — принес для тебя бутылку вина… Но я понимаю. Сегодня весь день плотники стучали топорами, пока возводили виселицы на дворцовой площади. Этот стук, должно быть, засел у тебя в ушах. Ты бросаешь затравленный взгляд в окно — хочешь убедиться, что ночная мгла не поредела? Что до утра далеко, и казнь еще не скоро? Или ты уже видишь своих друзей мертвыми, в петле, и вороны скачут у них по плечам? Думаешь, я хотел покарать их? Нет. Я выказал им уважение, приговорив к смерти. Если ты не готов умереть за свое дело, значит сам признаешь, что тратишь время на полную ерунду. Но разве об этом сейчас стоит тревожиться? Скажи, чего ты боишься больше: рассвета или что яд не подействует?..

Не бойся. Я специально пью уже третий бокал. Порошок цикуты на языке почти не горчит. Ты не рискнула подсыпать в бутыль большую дозу, верно? Боялась, что замечу… Не удивляйся. Я знал с самого начала. Ведь поэтому ты сама не притронулась к бокалу?

Красивый замысел: убить меня в собственном доме. Обложить как медведя — в его же берлоге… В красоте тебе никогда не было равных. Но я был бы плохим охотником, если позволил бы такой финал. Вместо проклятий, угроз и бессильной ярости — я пью яд из твоих рук добровольно. Я отберу твой триумф. Не будет чувства отмщения и ощущения торжества. Я не дам тебе этого. Я не позволю тебе все забыть со временем и начать жить с чистого листа. Я тебя не отпущу.

Теперь, до конца жизни, тебя не покинет чувство, будто я сам, из жалости, позволил убить себя. Ты не смогла защитить родителей, ты не сберегла друзей, ты не смогла даже отнять мою жизнь — я отдал ее тебе добровольно.

Свершить грозную месть — значит расплатиться с обидчиком той же монетой. Но ты не смогла причинить мне ни боли, ни отчаяния. Я умираю с улыбкой на губах. Я навсегда останусь твоим незавершенным делом. Твоим бессильем.

Людская жизнь быстротечна. Даже из-за гроба я тебя не отпущу. А ты… На грани жизни и смерти будущее видится кристально ясно. И я вижу, как ты будешь вспоминать этот вечер снова и снова. Стоя перед этим самым окном, ибо моя тень не даст тебе уйти из замка. Только здесь ты будешь ближе всего ко мне. Ты попытаешься убедить себя, что все в прошлом. Попытаешься сбежать. Возможно, пойдешь под венец, и денно и нощно будешь твердить себе, что счастлива. Но память — проклятая память — начнет будить тебя по ночам и нашептывать, как я поднимал в твою честь бокал с ядом. И, зная обо всем, пил до дна. И умер не потому что получил по заслугам, а по своей воле. Потому что сам так решил.

И ты начнешь сомневаться, было ли хоть что-то сделано тобой не зря. Были ли принесенные жертвы не напрасны… Люди скажут, что тебя мучают призраки прошлого. Близкие не смогут смотреть в твои запавшие от бессонницы глаза. Раздираемая сомнениями, больше всего на свете ты захочешь увидеть меня снова, чтобы спросить. Почему вместо имени мужа ты шепчешь мое имя. Почему твоя жизнь стала вдруг пустой. И ты вернешься. Сюда. В этот старый замок. Ко мне. Чтобы однажды. В этой самой зале. Выпить. Того же ядовитого вина… Догнать меня за чертой… И тогда… Я вновь скажу тебе… «Здравств…»

Меня будит озноб. Утренний туман и мерзкая морось. Разжигаю костер под навесом и смотрю в сторону моря. Смотрю как там, в черноте бездны поднимается солнце. Сегодня небо необычно. Оно темно-красное, с пурпурным отливом, как разлитое вино. Тянусь за кружкой и делаю глоток. Замечаю, что двухстворчатые врата града открываются.

Я вижу шесть мужчин и блеск наконечников копий. Они идут медленно, словно пересекают течение реки. Щиты подняты. На каждом красуется герб – морда дракона, местного божества. Они останавливаются в десяти шагах от меня. Я жду. Они тоже.
Через какое-то время из града выходит еще один человек. Он движется легко и быстро. Он оглядывает меня с головы до пят. Кивает воинам, и они обступают меня. Я собираю вещи и иду с ними в град.

Главный дом мрачен и черен. Над ним уже распростерло лучи солнце и бордовый цвет неба кажется слишком грязным даже при свете наступающего дня.
Пол в доме холодный, каменный. На нем мозаикой выложен рисунок герба. Посередине стоит большой очаг. Огонь в нем под стать неба – винный. Хмельное пламя пляшет аккурат в пасти голодного дракона. Через дыру в крыше проникает свет. Перед очагом на широком табурете сидит король.

– Подойди. – Приказывает король.

Меня толкают вперед и протягивают большую чашу с вином.

– Выпей со мной, гость, – король наклоняется вперед, как будто его забавляет это представление.

Выливаю немного вина в огонь очага.
Поднимаю торжественно чашу и начинаю пить.
Король поднимает вверх руку. Воины по обе стороны зала начинают бить копьями об пол. Я смотрю на короля. Он берет свой кубок и жадно пьет. Вино растекается по его белой рубахе.
Голова кружится. Шум от ударов копий превращается в надоедливый ритм. А потом становится очень тихо, как будто все звуки стерли одним махом, безвозвратно. Даже пульс сердца истончился. И в эту минуту появилась она.
Жрица с белыми волосами и в золотистом платье.

– Отдай, – шепчет она, наклоняясь ко мне.
– Но у меня ничего нет, - еле слышно отвечаю я.
Она смеется.
– Зачем лгать, если тебе от этого не будет пользы.

Кажется, что она не двигается и стоит напротив меня. И в то же время я ощущаю, как мои руки обнимают ее, а ее губы прикасаются к моим губам. Морок. Трясу головой, не понимая, говорит ли она со мной на самом деле. Тошнит и кружится голова. В то же время чувствую возбуждение своего тела.
Сквозь туман наваждения и собственной похоти, достаю из кармана амулет в форме цветка. На карачках доползаю до очага. Все еще сжимая руку с амулетом, сую ее прямо в огонь. Ору и корчусь от боли. Жри, дракон. Жри. Не брезгуй и не такое в твою пасть кидали.
Один из стражников короля пытается оттащить меня от огня. Поздно. На обожженной коже красуется цветок расплавленного амулета.
Я попытаюсь встать. Нос разбит, рука кровоточит и обожжена. Теперь я только могу ждать. Теперь морок бессилен.

– Нельзя забрать одну из сестер дракона, – грозно говорит дева с белыми волосами. – И сам сгоришь и ее погубишь.

Она кивает в сторону очага. Там внутри огненного винного вихря мерцает такой же амулет. Амулет цветка носят все девы, кто родился в год, когда дракон стал повелевать этими землями.
Король визжит и хохочет, поджимая ноги. Опираясь о стражника, трясется и тычет в мою строну рукой.
Пламя шипит. Становится все выше. Оно занимает все пространство зала. В нем уже можно угадать очертания пасти.

– Я не боюсь сгореть.

В этот момент пламя поглощает меня. И сквозь него я вижу мою возлюбленную. Она стоит в огне. И она больше не принадлежит дракону.

Оттенки грусти. Шафрановый

"И как получилось, что я лечу в Индию?" Эта мысль пронеслась в голове Игоря, пока смотрел, как растворяется россыпь огней ночной Москвы. Там, внизу, осталась серая промозглость зимы, а ее он не любил. Он вообще не любил холод. Поэтому, когда Мишка предложил отправиться в теплые края на "новогодних каникулах", идея показалась заманчивой. Десять дней яркого солнца и жары, что может быть лучше? Ему нравились Вьетнам и Тайланд, а вот эта страна никогда не интересовала. Но друг убедил, что нужно расширять географию путешествий. Обычно, Игорь не был таким внушаемым, но последний месяц на работе выдался напряженным, а Мишаня мог снег эскимосам продать.

Выйдя из аэропорта, он почувствовал головокружение. Внутри смешались радость, испуг, предвкушение. Сердце колотилось как бешеное. Для такого сдержанного человека как Игорь, это было непривычно. Списав все на смену климата, и обилие света, он успокоился. Друг, смеясь, похлопал по плечу и посоветовал не заморачиваться.

День прилета вышел коротким и суматошным. Пока добрались до отеля и разместились, ночь накрыла все темно-синей вуалью. Друзья расположились на балкончике с упаковкой Тигра, отмечая тем самым прилет. Холодное, темное пиво ласкало горло, оставляя после себя насыщенное послевкусие. Постепенно голова стала тяжелее, глаза закрылись и Игорь незаметно очутился в объятиях Морфея.

Люди. Множество людей снующих туда-сюда. И средь этой толпы девушка, стоящая спиной, в бирюзовом сари и насыщенном желто-оранжевом дупатта на голове притягивала взгляд, манила к себе. Толпа размылась, и стройная фигурка стала видна отчетливо. В тот момент, когда индианка стала поворачиваться к Игорю лицом, он проснулся.

Сердце снова билось так часто, что казалось вырвется из груди. Девушка из сна продолжала стоять перед глазами. "Кто она? Почему мне это приснилось?" Мысль как заноза застряла в голове, мешая сосредоточится на окружающем.

Пока он рефлексировал, друг затащил его на рынок. Чего там только не было! Посуда, ткани, бижутерия, одежда, специи...Обилие ярких красок отвлекло от размышлений. Но куда бы он не смотрел, взгляд везде останавливался на предметах теплого желтого, почти оранжевого цвета.

Игорь потрогал шелковую ткань этого оттенка. Материал струился по ладони, вызывая легкую дрожь и смутные ощущения дежавю . Но его уже потащили к прилавку со специями. Мишане же нужно все попробовать, понюхать, а заодно и другу под нос сунуть! От какофонии запахов стало свербить и он расчихался. Одна из приправ была точно такого же цвета, что и ткань. Оказалось, это шафран. От избытка эмоций, голова снова пошла кругом. Даже солнце и жара приобрели этот оттенок. Игорю стало казаться, что он сходит с ума.

Насыщенный день пролетел как одно мгновение, принеся с собой приятную усталость. Вернувшись поздно вечером в номер, друзья сразу вырубились.

Снова размытая толпа и посреди нее девушка, прикрывающая лицо шелковым дупатта шафранового цвета. Видны аккуратная тика и глаза. О, эти бездонные черные глаза. Игоря затягивало в них, как в омут, в котором с радостью хотелось утонуть .


Весь день мысли возвращались к незнакомке. Хотелось поскорее увидеть ее. А вдруг, она больше не приснится? Предвкушение встречи и страх, что этого не случится, все было для Игоря в новинку. За 27 лет, он ни разу не испытывал настолько сильных эмоции. Ни одна из его подруг не вызывала в нем такого любовного трепета.

Незнакомка в желтом шальвар-камизе сидит на веранде и читает книгу. Он украдкой любуется ею, подстригая розовый куст. Девушка заметила его взгляд, и чуть заметная улыбка тронула уголки губ.

Он выбирает подарок на ее День Рождения. Денег, которые скопил не так много, но на шелковое дупатта шафранового цвета хватило. Незнакомке нравится этот цвет.

Ночные сновидения становились отчетливее и ярче. Игорь с нетерпением ждал новой встречи, хотя и понимал всю абсурдность происходящего. Нельзя любить выдуманный образ. Или можно? Все что он видел, выглядело реальным, почти осязаемым.

Пятый день неспешно исчез за горизонтом и наступила ночь.
Темнота, боль в груди и искаженное ужасом лицо незнакомки. Ее беззвучный крик и ярко алый бутон, с бешеной скоростью распускающийся на его рубашке.

Он вскочил среди ночи в холодном поту. Сердцебиение не успокаивалось. Ощупал то место, где его смертельно ранили - все хорошо. Но почему же боль осталась? Игорь откинулся на подушку и остаток ночи пролежал без сна.

День не принес облегчения. На душе было муторно и неспокойно. Он уже давно перестал искать причины и логические объяснения происходящему, просто принимал все как есть.

Сон повторился с пугающей точностью. Тишина и духота давили на него. Игорь оделся и вышел на улицу. Он бродил по спящему городу, не разбирая дороги. В голове и чувствах был полный сумбур. Говорят, ночь темнее перед рассветом. Когда солнце появилось на горизонте, силы иссякли и он присел прямо на тротуаре. В тот момент, ему было все равно, что подумают окружающие. Глядя на каменный рыже-белый забор , с бордовой черепицей наверху, он понял что узнает его. Но гораздо больший шок испытал , когда из ворот вышла старая индианка . На ее голове была уже линялая шелковая дупатта желтого цвета. Дупатта, которую ОН ей подарил давным-давно....в прошлой жизни.

Воспоминания мощным потоком хлынули на него. Дочь банкира и сын прислуги.. Запретная любовь расцвела нежным лотосом, но ее вырвали с корнем в тот миг, когда влюбленные решились на побег. . Мужчины семьи догнали беглецов, завязалась потасовка и ...он умер. Вайшьи и шудры не женятся между собой, это вековой закон.

Игорь не мог даже шевельнутся, он просто смотрел на такую далекую возлюбленную. Тревоги нанесли на ее прекрасное лицо свои письмена, начертав глубокие морщины. Но вот глаза...Они по прежнему завораживали своей глубиной. Увы, она даже не взглянула в его сторону, пройдя неспешно мимо. Не почувствовала... не признала. Проводив женщину взглядом, он горько усмехнулся. А когда-то они клялись друг другу, что их любовь будет вечной. Кто сказал, что все сказки должны заканчиваться хэппи эндом? Жалость к себе прошлому и настоящему, едкой горечью разлилась в душе.

Надеюсь,когда встретимся вновь, судьба не будет к нам так жестока.

Тайна Рапунцель

Если вы не сминали в пальцах кофейную гладь настоящего шелка - вы не слышали, как шелестит качество. Когда коричневые переливы шелковой материи водопадом падают на пол, струятся темной янтарной рекой, когда охряные отсветы обволакивают своей прохладой ладони, когда хочется смять весь рулон в ладони, достать до самого сердца ткани, это значит, вы видели самый натуральный туссовый шелк.

Ее волосы были этим водопадом. До кончиков шелковых туфелек и ниже струились они по полу вслед шагам. Слава о волосах прекрасной принцессы Килиэ расходилась по всему королевству и эхом легенд отдавалась в соседних. Песни и бескрайние рулады серенад приносились ежедневно на алтарь беспощадной красоты незадачливыми поклонниками. Никто не мог сказать, что его выделили или приблизили. Красота смотрела издали с высокого балкона, благосклонно и равнодушно склоняла голову в признание заслуг певца и удалялась в покои. Не было еще случая, чтобы кто-то завоевал сердце и место на соседнем стуле, перед которым все жители должны почтительно снимать шляпы и кланяться. Трон - серьезная штука, требующая уважения.

Одним летним вечером в предзакатных лучах пробирался по лесу заплутавший сэр Бернард. Он вел под уздцы уставшую лошадь, выискивая путь на тракт. Солнце еще зевало и не хотело уходить спать, играло лучами в прятки среди ветвей на прогалинах, птицы шуршали и чирикали, предаваясь повседневному счастью, беспечное время тянулось мимо рыцаря. Дорога, казалось, провалилась сквозь дерн, ехидно выныривая издали на пригорке, чтобы потом снова исчезнуть с глаз долой.

Вместо тракта сэр Бернард уперся в тяжелую кофейную мощь гранитных плит. Он задрал голову - на фоне заходящего солнца темнела башня. Высоко вверх уходила она, своими корнями упираясь в лесной дерн, местный маяк вечности перед пришлым однодневным мотыльком. Вверху неуклюжим изяществом выступала открытая галерея. А с нее вниз, на несколько метров вниз, до самого кончика носа сэра Бернарда стекал плавный шоколад чьих-то волос. Сверху послышался мягкий голос, простой незатейливой песенкой обвивал он сердце, брал в плен, не оставляя шансов ни вырваться из пут, ни забыть его.

Сэр Бернард, не в силах устоять, пропускал сквозь пальцы струящийся шелк волос, нырял сквозь объемные волны, гладил свои щеки коричневым золотом в ладонях, вдыхал нежный аромат локонов.

Песенка замерла - забывшись, рыцарь слишком сильно дернул прядь.

Волосы накрыли его копной, укутали ароматом. Сдирая их с себя, выпутываясь, рыцарь поднял голову. Гладким кофейным бобом блестела в закатных лучах лысая макушка Рапунцель.

**************

На стол упало кофейное зернышко.

Настоящее, теплое. Откуда только взялось?

- Нашла на столе, представляешь? - взмахивает руками Лики, моя коллега. Она очень эмоциональная, поэтому мельтешение рук дирижирующими жестами уже как данность. Только надо вовремя убрать чашку с кофе, чтобы ее не смахнуло неумолимой мельницей.

- И что в нем такого?

Главное - задать правильный вопрос. И ручеек беседы обретает верное русло.

- Вот откуда оно?

- Кто-то случайно уронил.

- Я зерна не ношу, другие сотрудники за моим столом не сидят.

- Мало ли.

Говорливый поток сметает плотину сдержанности. Другие сотрудники начинают оглядываться на нас, громкий голос нарушает обыденную приглушенную рабочую рутину. Цокнув языком, за локоть утягиваю Лики в небольшую служебку к кофе-машине. И поговорить, не беспокоя других, и взять тайм-аут, пока готовится кофе, - воздушная пенка белеет сверху капюшоном капуцинских монахов.

За кофе разговор продолжается, уже более спокойно. Коллеги перестали пялиться, уткнулись в свои дела и проекты. Кроме Антуана - он все еще с любопытством смотрит в упор на Лики, наклоняет голову. Наверняка пытается подслушать.

- И это не в первый раз!

- Антуан?

Что? Кто? Антуан не в первый раз подслушивает? А, всё ещё про кофейное зернышко. То самое.

- Даниэль, ты меня слушаешь? При чем тут Антуан? Один раз меня стукнуло по макушке, я руку поднимаю, там твердое что-то. Думала, жук запутался в волосах. Вытряхиваю - это вот такое же семечко. Я тогда внимания не обратила, странно, но может птица уронила сверху. А потом я нахожу то в тарелке своей такие же, то рядком у меня на столе.

У Лики забавные сережки в виде маленьких вязаных шапочек. Белая эмаль пересекается узорами, а у самой дужки огромные, почти в саму шапочку, камушки, имитирующие белые пушистые помпоны, которые сверху приделывают к вязаным детским шапкам.

- Рядком? - Что-то пробивается сквозь глубины памяти, пытается всплыть наружу.

- Ну да, дорожкой лежали, в ряд.

- А ты не помнишь как?

- Я их сфотографировала. Испугалась.

- Покажи?

Пока я всматриваюсь в причудливую пляшущую цепочку, Лики продолжает свои домыслы.

- Вдруг это кофейный маньяк? Я недавно смотрела историю, там сталкер подкладывал своей жертве шоколадные конфеты, каждый раз на одну меньше. Когда счет дошел до одного - на следующий день несчастная девушка пропала. А позже ее нашли в ванной, абсолютно мёртвую, и с запиской на груди...

Записка? Пляшущие ряды?

- Человечки! Конечно!

- Какие человечки? Это маньяк грохнул девушку, он сам потом признался много лет спустя, когда его поймали. - Белые шапочки возмущённо качаются из стороны в сторону, осуждающе. Помпоны удерживают их, не давая сбежать от хозяйки.

- Нет, смотри! - Я тащу Лики к столу. Сверяясь с фотографией на экране ее телефона, выкладываю за неимением кофейных зерен простые канцелярские скрепки блестящей цепочкой. Солнце скользит по ним: блеск вверх, блеск вправо. Скрепка в одну сторону, скрепка в другую - так, как на фото уложены кофейные бобы своими полосками, теми, которые рассекают эти самые бобы пополам.

Складывается шеренга стойких оловянных солдатиков. Одни гордо стоят, другие лежат на боку на этом поле боя.

- Смотри же! Понимаешь? Это шифр! Как пляшущие человечки!

- Это как у Холмса?

Её глаза зловеще щурятся, указательный палец обвиняюще тычет в скрепки.

- Вот! Я так и знала! Это маньяк. Как думаешь, пора обращаться в полицию?

Прошу не торопиться.

- Давай сами сначала разгадаем?

- А если тут написано, что он придет за мной завтра и зарежет?

- Его не пропустит охранник на входе.

- Но кофейные зерна же как-то появились у меня на рабочем столе!

- Пока ты ещё не ушла домой, ты в безопасности. При свидетелях он точно ничего не сделает. Время есть подумать. Ладно?

Мы с подозрением оглядываем всех, кто попадает в поле зрения. Кто-то печатает отчет, кто-то читает объемную папку с документами, мсье Дегарни - начальство нашего отдела - отдуваясь щеками, сверяет яростно смету, вытирает платком пот со лба. Проговаривает по старой привычке про себя цифры - вижу, как шевелятся губы, хотя до нас доносится только тихое сердитое пыхтение и вздохи. Нехорошо смеяться, но фамилия идеально отражает сущность.

Как заговорщики, мы прыскаем и низко наклоняемся над столом. Антуан, настороженно косясь на нас, проходит мимо со своей кружкой к кофе-машине. Наверное, мы ему кажемся тоже подозрительными. Заняты совсем не рабочим делом. Хорошо мы заслоняем спинами стол и никто не видит, какой чепухой мы заняты.

Только для Лики это совсем не чепуха. Она кусает губы в расстройстве. Белые шапочки уныло висят, не пытаясь больше сбежать.

- Я не думала, что буду бояться чего-то такого. Странного.

Я катаю острием карандаша скрепку, обвожу вокруг ее товарок, забиваю гол в невидимые ворота между двух других. Пытаюсь их сосчитать все. Перебираю алфавит мысленно по буквам - не подходит. Кириллица? Что за язык?

Как утопающие с Титаника, мы хватается взглядом за блестящие бочки скрепок. Тонущие... моряки... Морзе!

Я спешно набираю в поисковике про Морзе, Лики с любопытством вглядывается в экран. Не выдержав медлительности, с которой я собираю знаки из таблицы в скрепочные буквы, сама набирает у себя то же самое.

Взгляд в телефон - взгляд на стол. В телефон - на стол.

Сзади нас проходят сотрудники, но мы не обращаем внимания. Не до них.

Сейчас решаются опасения Лики.

Система разгадана. Слова составлены. Рядом со скрепками на листочке выписаны буквы, немым подтверждением. Коричневый цвет карандаша сходен с цепочкой кофейных бобов на фото, буквы напоминают их своими округлостями.

- И что мне с эти делать? - Возглас Лики режет пространство словно ножам. - Ты мне нравишься!

Позади нас с глухим стуком упала кружка, заливая кофейной лужей паркет и начищенные туфли растяпы Антуана. Кто ж еще такой неуклюжий позади.

Ты мне нравишься.

Простые слова. Что с ними делать? Внезапно Лики подняла голову.

- Ты не обжегся?

Простые слова. Но в ответ на заботу Антуан смущается и мямлит, что все в порядке.

А я? Я рад за Лики.

Скрепки падают на дно ящика стола, забирая с собой тайну кофейного цвета.

******************

- Ты что наделал? Верни! - Лысый череп перегибается над балюстрадой.

Что-то мелкое упало на руку рыцаря. Горячее, жгучее.

Сэр Бернард механически подставляет руку. Падает на ладонь кофейными зернышками мелкий бисер злых слез.

Рыцарь хмурится.

Рядом на траве блестящим шелком стелется покрывало кофейного цвета - бывшие волосы бывшей Рапунцель.

***************

- Тише, ну чего ты? Сон плохой приснился?

Разбуженный шумом посреди ночи Антуан включает ночник. Обнимает одеяло. Из одеяла доносятся сдавленные рыдания.

- Может, воды? Ну-ну, тише, не плачь, девочка моя.

- Я не девочка. Я лысое чудовище. - Все еще всхлипывая, циничным голосом выводит одеяло. - Подай сигареты, пожалуйста.

Из одеяла высовывается рука, тянется к стакану с водой.

Антуан держит, укачивает в объятиях теплый сверток. Неловко задевает локтем блистеры, они падают куда-то вниз, за тумбочку.

- Ликие, ну что ты, моя Ликие. Ты всегда будешь моей прекрасной принцессой.

Белые шапочки грустно качаются.

- Знаю. Любовь это когда любят даже лысых ведьм. - Кофейной горечью отдаются слова, но уже без злого цинизма, с пробужденной улыбкой.

Антуан убирает сигареты подальше, обнимает уткнувшуюся в плечо жену.

- Любовь это когда любят. Любых. Потому что волосы это то, что у тебя внутри. Кофе хочешь?

Будильник выводит незатейливую песенку утра.

О любви к…

После рассказа о собственных подвигах, смочив горло изрядной порцией вина, Че горланил песни так, что птицы срывались с деревьев, и пожухлые листья осыпали разношерстную компанию за столом. Хвостатые пили, травили анекдоты, стучали чашками, выплескивая содержимое, обнимались и подпевали Че, раскачиваясь в такт.
Бурашка угрюмо смотрел на темную от винных пятен столешницу. Старая древесина пресытилась вином, свежие лужи не впитывались, а дрожали под ударами чужих лап.
- Присядешь? – Спросила Лиса и хвостом смахнула листья со скамейки. – Иногда, знаешь ли, нужно поддержать компанию.
В «поддержке компании» Лиса знала толк - шумела больше других и искусно делала вид, что пьет наравне со всеми. Бурашка был уверен, что чужаки какой-то хитростью взяли Че в «свободный плен», заставляя плясать под свою дудку.

С появлением звезд Бурашка вернулся в комнату. В ней та же обстановка, что и несколько лет назад - деревянная кровать, старый плакат с Че, несколько книг и ветка цветущего граната в темной бутылке на ящике у кровати. Ветер из окна трепал надорванный угол пожелтевшего плаката и нервы Бурашки. Когда-то он и Че воевали с хвостатыми за Гранатовую рощу в отряде сопротивления. Че тоже был хвостатым, но утверждал, что хвост хвосту рознь.
Бурашка пригладил лапой надорванный угол плаката и провел по цветку граната на груди Че. Выцветшие краски всколыхнули потускневшие воспоминания о том, как они мечтали отбить у хвостатых участок Гранатовой рощи и вырастить свою рощу, такую, чтобы хватило раздавать гранаты всем желающим. Че обожал гранаты и вечерами со знанием дела объяснял, как ухаживать за деревом, собирать плоды и делать вино. В моменты увлечения шерсть его топорщилась и отливала багрянцем, черные брови хмурились, а глаза блестели, как вода в колодце, в который заглянуло солнце. За пазухой Че всегда носил ручного ежа по кличке Печень. Еж, как и Че, обожал спелые гранаты. Если во время набега на склады хвостатых удавалось добыть мешок-другой спелых плодов, Че сперва вдоволь кормил Печень.

В один солнечный день все мечты Бурашки оборвались как угол старого плаката от порыва ветра. В комнате Че он увидел несколько мешков плодов, обожравшийся Печень довольно похрапывал среди гранатовых объедков, за столом видны спины и хвосты чужаков, размеренно подметавшие земляной пол.
- Что они здесь делают? – Спросил Бурашка, не сразу узнав Че среди них.
- Подожди снаружи, у меня важный разговор. – Ответил Че.

С того дня все изменилось. Че больше не пел о борьбе и революции. За отказ от сопротивления хвостатые приносили мешки с гранатами, и знания Че нашли применение - то, что не съел Печень и члены отряда, шло на вино. Вина было много, слишком много, а Печень стал похож на гранат, даже его иголки отливали гранатовым. Ходить Печень уже не мог, за пазухой не помещался, теперь его возили в тележке или носили в плетеной корзине.
- Что ты делаешь?! Ради чего все это? – Недоумевал Бурашка. - Ради того, чтобы Печень превратился в баскетбольный мяч?!
Но ответ звучал всегда одинаково: «Я знаю, что делаю».

Однажды Бурашка вернулся домой после работы в поле и увидел, что стены деревянного дома и забор перекрашены в гранатовый. Один из хвостатых красил металлическую балку, покрытую ржавчиной. Радостно помахав кистью, он крикнул Бурашке:
- Иди сюда! Че приказал все перекрасить, потому что ненавидит цвет :бип:!

Отмывая грязные лапы, Бурашка смотрел в зеркало. Бурая шерсть без отлива, круглые коричневые глаза, черный нос. Никакого намека на гранатовый. Ничего. Нет даже хвоста, чтобы демонстрировать радость как другие. К ночи Бурашка решил уйти из отряда. С зажженой лучиной он зашел к Че попрощаться. У кровати мирно похрапывал Печень, шевеля лапками. Яростью вспыхнуло желание пронзить лучиной жирную шею Печени, словно этот зверь - причина изменений Че. Но мысль, что Че и Печень намертво связаны, сковала лапы. Бурашка вдруг подумал... если убить Печень… то погибнет и Че. В углу комнаты послышался вздох. Холодное чувство сожаления кололо в груди. Бурашка вернулся к себе.

Полная луна освещала разбитое окно, комья глины на полу и осколки стекла. В оконной раме с облупившейся краской застряла бурая колючка. В лунном свете она казалась красивой. Зачарованный, Бурашка подошел к окну, потянулся за колючкой и не заметил, как стеклянный клык срезал клок шерсти и впился в лапу, словно желая взять плату за сокровище. По стеклу побежали дорожки темно-гранатового цвета.

~ ~ ~ ~ ~

Бурашка шел мимо цветущей Гранатовой рощи. В лунном свете все, что он видел, казалось черно-белым.

Лимончелло

Конечно, у нее было имя. Обычное итальянское имя, которое ей дали в честь ее бабки по матери. Но для Марко она всегда была и осталась Лимончелло.

Впервые он увидел ее в баре. Бармен в белой рубашке с закатанными рукавами привычно налил постоянному клиенту лимонный ликер в
маленький металлический стакан из бутылки, покрытой изморозью, и жидкость цвета расплавленного солнца плеснула у самых краев. Марко вдохнул резкий, свежий запах, который как будто сдернул пелену усталости и серых мыслей, и выпил крошечную рюмку лимончелло залпом.

Во рту стало холодно до хрустального звона, чистая свежесть растеклась теплом и только потом обволокла сладостью. Все напряжение дня схлынуло с него лавиной, заставив со свистом втянуть воздух через сжатые зубы. Он с силой откинулся назад и задел кого-то, стоящего за спиной. Не успев еще мысленно вернуться в темную духоту зала, раздраженно дернул плечом, обернулся и
увидел ее.

Лимончелло. Ее как будто тоже окружал тот же самый насыщенный цвет жидкого солнца, и желтое платье на смуглой коже казалось каплей лимонного ликера, облившей фигуру с почти непристойной точностью. Атласные ключицы, длинная шея и тяжеленная копна черных волос, которую из последних сил удерживали две перекрестные шпильки размером со стилет.

Кажется, они разговаривали, Марко не помнил. Смеялись.

Потом были лихорадочные поцелуи в такси, подворачивающиеся каблуки на лестнице, две оторванные пуговицы на черной рубашке, полувсхлип возле дверного косяка, жарко дышащие губы, взгляд, которым она как будто что-то искала на потолке и не могла найти.

И Марко, растерянный и почти взбешенный, с прилипшей черной прядью на лбу, который пил и пил эти губы, ощущая все ту же хрустящую солнечную свежесть, выбивающую из головы все мысли, кроме одной. И настоящие, глубинные мурашки, от которых встали дыбом волоски на всем теле, как вибриссы у кота. И ее смуглые пальцы, играющие какую-то неведомую мелодию на его коже.

И брошенные возле кровати шпильки размером со стилет…

Он боялся, что утром она исчезнет. Не дождется, растворится где-то в рассветных закоулках сицилийского городка, не оставив записки и
телефона. Но, когда Марко, щурясь от назойливых лучей солнца, открыл глаза, Лимончелло еще спала, разметав черные волосы по подушке. Потом сморщила нос, чихнула, как котенок, и с трудом приоткрыла ресницы.

- Уже пора? – спросила хриплым со сна голосом.
- Нет.
- Ты уходишь?
- Нет.
- Мне остаться?
- Да.
И она осталась.

Они виделись два или три раза в неделю, и уже через пару часов после расставания Марко начинал изнывать, раздраженно отвечать по
телефону, резко тормозить на светофорах и коситься на часы. Его зрение настолько сузилось, что при малейшем всплеске лимонного цвета где-то на улице сердце делало резкий скачок, заставляя дергаться и замирать. Хотя Лимончелло больше не приходила к нему в желтом, наоборот, надевала строгие блузки и юбки-карандаш, а однажды он забрал ее прямо от католической церкви, в черном платье и кружевной мантилье, и гнал на машине как сумасшедший в сторону свой холостяцкой квартиры на окраине Палермо. Мантилья улетела прямо в открытое окно черной птицей, которую безжалостно вытряхнули из клетки на волю, и они не стали ее искать.

Он не знал ничего о ней, кроме имени. И она не спрашивала его ни о чем, и Марко был за это благодарен, потому что пришлось бы врать, а врать не хотелось.

Дядя вызвал его к себе только через три месяца, отдых длился необычно долго.
- Семья очень благодарна тебе за то, что ты для нее делаешь.
Марко подошел и молча склонился над рукой брата отца – главы клана.
- Для тебя есть еще одно задание.
И дядя протянул фотографию.

Как обычно в таких случаях, Марко-убийца бросил беглый взгляд на лицо того, чью судьбу уже разыграла между собой сицилийская мафия. Первое впечатление было безошибочным и подсказывало, каким будет дело - сложным или нет. Практически всегда на фото были мужчины в возрасте, влиятельные, солидные, пару раз – молодые. Первый раз его заказом стала женщина. Молодая девушка в глухой белой блузке стояла рядом с крупным человеком, чей тяжелый взгляд давил, как бетонная плита. Рука мужчины лежала на плече девушки, почти касаясь длинной шпильки, похожей на стилет. Лицо девушки было напряженным, губы сжаты.

Лимончелло.

- Это его дочь, - сказал дядя. – От нашего предложения нельзя было отказаться, а он отказался. Убивать пока не нужно. Подержи ее живой пару дней. Может, еще договоримся.
Марко еще раз кивнул головой и вышел.

Первый раз любимый лимонный ликер в баре не принес с собой солнечной хрустящей свежести и покоя, а провалился внутрь какой-то желтой кислятиной, от которой свело челюсти и желудок. Марко сидел, уставившись в стакан, и вдруг понял – если не принять решение, вся его жизнь утратит оставшиеся проблески солнца и превратится в тусклую кислую жидкость, которую он будет по капле цедить до самой смерти, пытаясь вспомнить прежний цвет и вкус.

На подготовку он потратил почти неделю. Дядя был озадачен. Успокоился только, узнав, что дочь игорного короля, Мария Гравиано, исчезла в неизвестном направлении, ускользнув от охранников.

Лимончелло сидела с ногами на кровати, закутавшись в большую шаль с кисточками. За окном плескалось море, с другой стороны небольшого домика бродили овцы.

- Получается, мы из разных семей? Как Ромео и Джульетта? – спросила она.
- Да.
- Чтобы быть вместе, им пришлось умереть.
- Они просто разработали плохой план, потому что были слишком молоды. Мы не умрем. – Марко достал из сумки паспорта и деньги. Вчера он закрыл полностью свой немаленький счет в банке, и на несколько лет жизни без излишеств им должно было хватить.
– Куда бы ты хотела поехать? В Америку?
- Там нас найдут в два счета.
- В Швеции хорошо жить. Можно даже в Россию добраться, по воде. Знакомый контрабандист перевезет нас на судне до Турции, а там сядем в самолет.

Лимончелло уставилась на него в суеверном ужасе:
- Ты с ума сошел? Там же морозы и снег круглый год!
Марко пожал плечами:
- Вроде бы на юге не так уж и холодно и тоже есть море. Но если боишься, я куплю тебе очень теплую шубу. И шапку из меха, воот такую. Будешь ходить, как настоящий русский боярин.

Она фыркнула и потом наконец рассмеялась. Он поцеловал ее прямо такую, смеющуюся, и целовал дальше, чувствуя, как в его жизнь возвращается лимонный цвет и запах, а по всему телу разбегаются ледяные иголки адреналина. Он знал, что все будет далеко не так просто, но сейчас говорить об этом было не нужно. Вообще ни о чем не нужно было говорить.

Через три дня владелец домика у моря увидел неподалеку на скале одинокий мужской ботинок и окровавленную шпильку размером со стилет. Камни на обрыве тоже были измазаны кровью, словно кто-то пытался выбраться, хватаясь израненными руками, но так и не смог.

А через две недели в аэропорту сентябрьского Сочи с трапа сошел молодой смуглый мужчина. Он слегка хромал и крепко держал за руку черноволосую красавицу, которая в своей длинной лисьей шубе изнывала от жары.

- В свадебное путешествие? – спросил таксист на стоянке, привычно заламывая тройную цену.
- Санаторий, – ответил мужчина с сильным акцентом. – Лечиться.

Женщина что-то певуче сказала на иностранном языке, рассмеялась, а ее спутник достал из сумки бутылку с ярко-лимонной жидкостью и сделал длинный глоток.

- Ясно. Алкоголики, - поставил диагноз водитель такси и вдавил педаль газа в пол.

Богиня Любви

День обещал быть самым обычным. Сергей спешил по делам, сливаясь с потоком людей, также спешивших по делам, уже поглощенный стоящими перед ним задачами, еще не отделавшийся от мыслей о доме, где он, возможно, опять забыл выключить свет в ванной, но, скорее всего, все-таки выключил, - и вот, это произошло на станции метро, когда он ждал на перроне поезд, одновременно запихивая в карман проездной билет и вытаскивая оттуда же носовой платок, а она спускалась вниз по лестнице.

Подхваченный золотистым пояском красно-коричневый свитер - искусно вывязанный геометрический узор показался аллюзией на эллинский мотив, дошедший до современности, избежав забвения и тлена. Солнечно-русые волосы. Медлительная важность походки. Недоуменный взгляд, обращенный прямо на него, Сергея, слишком очевидно застывшего перед этим сиюминутным чудом, явившемся ему в озарении ослепительного искусственного света на фоне толчеи часа пик, а поезд уже клацнул механическими челюстями дверей и стремительно удалялся в разверстый зев туннеля… все, упустил, но даже не заметил, как… и тогда она ему улыбнулась. Нет, иначе - словно снисходя с высоты трона сиятельной юности, одарила его улыбкой.

. . . . . . . . . .

- Находки из кургана, совсем недавние. Я писал об этом обзорную статью. Считаю, что мне с этим тогда повезло…

Выставка была великолепной, не по богатству и многочисленности экспонатов, но по их значимости, определяемой подлинной принадлежностью к полумифической эпохе, когда мир еще не утратил простора первозданности, и ковыльное серебро, колеблемое знойными ветрами, заливало сарматские степи, чтобы где-то за далеким горизонтом окунуться во вспененную соль морского прибоя.

Хотя событие имело место несколько месяцев назад, но Сергей все еще не забыл тот восторг, который оно у него вызвало, и при возможности с удовольствием продолжал делиться впечатлениями. В этот же раз возможность выдалась вообще особенная, в связи с чем восторг удваивался.

- Статуэтка Афродиты, играющей на арфе, жемчужина коллекции. Подумаешь, всего-то кусок обожженной глины. И невелика совсем, и никаких особых изысков. Но композиция, пластика… Какая поза, сколько достоинства и неподдельной грации. Достаточно одного взгляда, чтобы понять и проникнуться - бесспорно, богиня. Я просто заболел ею тогда, не мог наглядеться и был счастлив, что удалось купить копию. Пусть подделка, и грубовата, но не пластмасса какая-нибудь, тоже керамика, натуральный материал. Возьмешь в руку – кажется, что ладонь согревается. А цвет… Красные глины, из которых делается терракота, насыщены железом, отсюда этот цвет – чистый, радостный, праздничный, живой. И посмотри – поверхность пористая, подобно коже, будто бы тоже дышит.

- И ты говоришь, что во мне есть сходство с этой терракотовой Афродитой? Я была бы такой, только если бы на солнце обгорела.
- Не внешне, по сути, по тому теплу, по той экспрессии, которые в тебе заключены. Хотя и внешне – те же плавность линий, округлость форм… Достаточно одного взгляда – богиня. Ты моя богиня.

. . . . . . . . . .

Словно в стылый осенний вечер сидишь возле печки в деревенском доме. Красно-золотой огонь горит, слепя глаза, и жар окутывает мягким согревающим покрывалом, проникая внутрь так глубоко, что начинают плавиться кости. И приятная тяжесть, и сладость дремотного меда, и время остановилось… Ты понимаешь, что происходит ворожба, древняя, первобытная, но не можешь, да и не хочешь ей противиться, и вот тебя уже почти нет - есть только пламя, идущее навстречу, вовлекающее в себя, целиком, без остатка, и его дыхание – дыхание живого вулкана, ставшее твоим. Так обжигают глину, чтобы она приобрела прочность камня. Но даже если человек – персть земная, согласно преданию, то легко ли выдержать огненный обжиг?

Сначала все шло замечательно. Случайная встреча с прекрасной незнакомкой в условиях перегруженного утреннего метрополитена с неожиданной простотой и естественностью переросла в близкие отношения. Люба была чудесной девушкой: общительной, умной, откровенной, деятельной, жизнерадостной и, оправдывая свое имя, любвеобильной. А до чего собой хороша! Целый век смотри – не насмотришься. Еще вчера Сергей о такой подруге мог лишь мечтать, в связи с чем потерял голову и чувствовал себя так, словно зимой зацвели сады.

Но сады продолжали цвести с прежней интенсивностью, а голова понемногу начала вставать на место. Люба пронизала все его существование своим колоритным присутствием. Она была с ним всегда и везде, постоянно звонила, неизменно находилась рядом, влияла на его быт, работу, знакомых, заполняла все мысли, определяла все чувства. Ему стало казаться, что он теперь смотрит на все вокруг ее глазами, что его без нее словно бы уже и нет вовсе. И однажды он испугался, что она его не просто подчиняет – поглощает, и даже подумал о том, что в старину подобное состояние недвусмысленно называлось «околдовала».

- Но, если мы любим друг друга, о каком личном пространстве ты вдруг забеспокоился? – спросила она его, когда он вдруг не вытерпел и выложил все, что накопилось, и оказалось, что это в основном раздражение и протест. - Если мы вместе, то при чем здесь твоя мама с ее подозрительностью и Марина, которая до сих пор не сумела выйти за тебя замуж? Как можно не жить под одной крышей, и что такое семья без детей? Я не понимаю.

И круглый подбородок Любы задрожал также, как и ее голос.

- Только не плачь! – взорвался Сергей. – Этого еще не хватало.

. . . . . . . . . .

Осколки терракотовой Афродиты лежали на полу, словно лепестки осыпавшейся красной розы. В разломах глина была такой же яркой, как и на поверхности, наводя на мысль не только о царице всех цветов и цветке богинь, но и о крови, которой положено пульсировать внутри живого существа.

- Люба собирала свои вещи и случайно разбила статуэтку.
- Она ушла?
- Нет, что ты, это не в ее стиле. Сидит на балконе, на свежем воздухе, тебя дожидается. Здесь ждать не захотела.

Выслушав мамино сообщение (хорошо, что в качестве комментариев использовались только интонация и взгляды, впрочем, весьма говорящие), Сергей помедлил, прежде чем выйти на балкон.
- Решила уйти – так пусть уже идет. Какие тут еще разговоры? С души воротит… Но как же так - мы в самом деле расстаемся? И до такого дошло! Однако пути назад нет, все равно это уже была не жизнь… Что делать, если отношения себя исчерпали.

Вздохнув поглубже, Сергей подошел к балконной двери и отдернул легкую штору. Но на балконе было пусто. Видно, Люба передумала относительно заключительного объяснения и ушла, настолько незаметно, что ни пол не скрипнул, ни дверь не хлопнула. Только ветерок прошелестел теплым дуновением июля над оранжевыми настурциями в керамических вазонах вдоль перил.

Вот так и случилось, что прощальный разговор не состоялся, в полном соответствии с нежеланием Сергея его проводить, но затем вместо него имела место другая беседа – не в этот час, в другой день, после многих истекших дней и ностальгически оплакавших разлуку осенних дождей, и не с Любой, а наедине с самим собой и без необходимости произносить слова вслух.

. . . . . . . . . .

- Богиня Любви, могущественная! Взываю к тебе, заклинаю тебя, приведи ко мне того, соедини меня с тем, кто возжелает меня, откроет мне сердце и разделит со мной ложе и жизнь!

- Это что-то из языческих заклинаний, скорее, их современная адаптация.
- Не так важно, главное – посыл.
- Я никогда не говорил ничего подобного.
- Может быть, и не говорил, но я услышала тебя. Это были твои мысли, твои чувства. Ты позвал Любовь в свою жизнь. Ты ведь хотел именно такой Любви, полной страстного влечения, пылкой, искренней, глубокой, настоящей.
- Да, вероятно.
- Любовь - такая же природная стихия, как и любая другая. Люди, являясь частью природы, отдалились от нее и плохо понимают некоторые вещи. Нужно подумать, прежде чем привлекать к себе эту силу: готов ли тот, кто просит о любви, принять ее, со всеми радостями и печалями, которые она принесет; готов ли беречь ее подобно ценнейшему сокровищу, служить ей, не только приобретая, но и отдавая - ни много ни мало всего себя. Ты не подумал, и ты не был готов.
- Но я понял теперь и в следующий раз не совершу ошибку.

На этом месте, хотя диалог протекал в фантазийном формате, являясь плодом воображения, Сергею показалось, будто богиня слегка усмехнулась, и это означало, что следующего раза не будет: упущенного не воротишь. Он похолодел от ужаса, однако затем справился с собой – и оставил себе надежду. Ведь склеил же он разбитую статуэтку, и сарматская Афродита снова красуется на книжной полке в его комнате, рдея пламенным красно-коричневым цветом терракоты, наигрывая на своей арфе вечную мелодию любви.

Бон - Блан

Несмотря на поздний вечер и царящий в комнате полумрак, на столе горели лишь две свечи в серебряных канделябрах, свет их пламени тёплыми бликами играл на бледном лице женщины, сидевшей рядом на небольшом канапе. На вид ей было лет тридцать, не красавица, но наружности довольно миловидной, хоть и посредственной, самым примечательным в её внешности были голубые глаза - большие и выразительные. Белокурые волосы собраны в тугой пучок, лишь на висках выбивались непослушные завитушки. Хрупкое телосложение подчёркивало серое муслиновое платье, лиф и подол которого был отделан тонким белоснежным кружевом. Из драгоценностей - маленький золотой крестик на тонкой цепочке.
Она сидела неподвижно, словно мраморное изваяние, только тихонько вздыхая время от времени, и уголки её губ поднимались в едва заметной улыбке. Погружённая в воспоминания, женщина перебирала в памяти каждый яркий миг прошлого, чтобы захоронить все горести и радости в наступавшей ночи,ведь утро нового дня ознаменуется для неё переходом в новую жизнь.

Луиза Франсуаза де ла Бом ле Бланк попала ко двору по протекции своей родственницы, она стала фрейлиной Генриетты Стюарт, жены Филиппа Орлеанского. Худенькая, бледная и тихая девица, к тому же ещё прихрамывающая, разительно отличалась от бойких, жизнерадостных придворных дам. А её душевные качества, такие как набожность и благочестие никак не вязались с атмосферой, царящей во дворце. Король был молод, он предпочитал бесконечные праздники, театральные постановки, танцы, охоту, карточные игры. Балом здесь правили лёгкость, вседозволенность, некая разнузданность, плелись различные интриги ради места под солнцем, дамы и господа отчаянно флиртовали меж собой, а супружеская верность была подвержена остракизму. Чистота, бескорыстность, наивность были не в чести в ту эпоху.
Популярность в обществе Луиза не приобрела, но она не слишком переживала по этому поводу, предпочитая проводить время с книгой или за вышиванием, нежели искать расположения фальшивых друзей. Конечно, за ней пытались приударить парочка молодых повес, скорее от скуки или ради азарта, но скромная девушка быстро пресекла поползновения в свою сторону, посоветовав вельможам больше времени уделять не адюльтерам, а молитвам и покаянию.
Благонравие и отказ окунуться во фривольную жизнь двора вызвало шквал осуждения и неприятия: " Этой простушке здесь не место, пусть бы шла в монастырь читать молитвы, блюсти посты и носить власяницу." Но Луиза не была ледышкой, равнодушной к противоположному полу, ведь в сердце её, тяжёлым грузом, хранилась тайна, заключавшаяся в том, что она испытывала чувства к тому, кого любить и желать не имела никакого права.Впервые Луиза встретила его в гостинной Генриетты Орлеанской. Это был молодой человек среднего роста, но с прямой и величественной осанкой. Роскошные каштановые кудри рассыпались по его плечам, на нём был камзол из серебристо - голубой парчи, украшенный золотыми галунами. Ноги его были обтянуты голубыми чулками, подвязанными пышными бантами. Бежевые ботильоны из тончайшей кожи с красными каблуками, завершали образ элегантного молодого придворного. В руках молодого человека была трость, декорированная маленькими ленточными розетками.

Принцесса и её дамы поторопились поприветствовать мужчину, сделав книксен.
- О, Ваше Величество, вот уж не ожидала от Вас такого раннего визита, я ещё не закончила свой туалет. Вы застали меня врасплох, как же так можно, сир? - Генриетта кокетливо прикрыла лицо веером. Впрочем, макияж, причёска и платье её были безукоризненны. Принцесса старалась выглядеть раздосадованной, но блеск глаз выдавал её игривое настроение.
-Милая сестра, Вы услада для наших глаз. Позвольте справиться о вашем самочувствии? О, у тебя новая фрейлина, какая .. прелестная девушка. Как ваше имя, мадмуазель? - обратился к Луизе король. Та подняла голову, посмотрела в карие глаза короля и поняла, что пропала. Замороженным языком девушка пролепетала своё имя и чьих родителей она дочь, впрочем король тут же потерял к ней интерес, погрузившись в беседу со своей красавицей - невесткой.
Луиза скрывала свои чувства, как могла, но на танцах в Фонтенбло, посвящённых началу весны, слушая дам, обсуждавших кто же из кавалеров более всех краше и безупречен в танцах, не выдержала, воскликнув: "Помилуйте, но как можно отдавать предпочтение де Гишу, де Лозену, или же господину де Сент-Эньяну, когда здесь присутствует сам король! Такой пылкости от скромницы - тихони никак не ожидали, по двору поползли слухи, обраставшие всё новыми подробностями. Как назло, король стал уделять Луизе хоть и незначительное, но заметное внимание. При встречах он одаривал её улыбками и комплиментами, ронял незначительные фразы по поводу погоды, нарядов вельмож, светских происшествий. Бедная девушка смущалась и чувствовала себя загнанной ланью под снисходительно - насмешливым взглядом короля.

В то раннее лето сады Фонтенбло украсили диковинные тюльпаны, выведенные садовником голландцем. Их лепестки были необычного тёплого жёлто - розового цвета, которые притягивали и зачаровывали своей изысканной красотой. Мадмуазель де ла Бом ле Бланк, полюбила их и часто приходила любоваться на коралловые тюльпаны вместе со служанкой Мариэттой, такой же невинной и бесхитростной душой, как и она сама.
- Вот если бы король не был королём, а обычным дворянином, пусть даже последним сыном обедневшего семейства, или же простым буржуя, как счастлива я была бы, - сетовала печальная Луиза своей спутнице.
- Но государь тот, кто он есть, и даже Бог этого не изменит. Не терзайте себя понапрасну.
Девушки ещё немного полюбовались на тюльпаны, повздыхали и удалились. Но то, что предназначалось для ушей одного человека неожиданно стало известно ещё кое - кому. Погруженные в переживания, молодые особы не заметили, что не далее, чем в двадцати шагах от них, в небольшой беседке, увитой плющом, и скрытой от сторонних глаз, пышным розарием, находился мужчина, который явно пришёл сюда на тайное свидание. Он дождался свою спутницу, но встреча их не задалась, молодой человек был рассеян, погружён в свои мысли и наконец, сославшись на неотложные дела, ушёл, оставив красавицу - блондинку в растерянности и недоумении.
Спустя два дня камердинер передал Луизе поручение от мадам Орлеанской, незамедлительно собрать букет тюльпанов нового сорта. Каково же было удивление фрейлины, когда в саду к ней подошёл сам король с коралловым букетом в руках.
- Это вам, милая Луиза, примите их, мы знаем, как вы любите эти тюльпаны, - при этом Людовик воткнул один цветок в её рыжевато - белокурые локоны.- О, как вам идёт, вы просто очаровательны.
Он взял Луизу за руку и с нежностью посмотрел на неё.
- Сир, прошу не смейтесь на вашей подданной, - щёки девушки стали одного цвета с тюльпаном в её волосах. - Позвольте мне удалиться, у меня есть срочное задание от Мадам.
Луиза хотела уйти, но дрожащие ноги подкосились, она споткнулась и едва не упала. Король подхватил девушку и прижал к груди, сердце его бешено колотилось. Луиза затрепетала, словно былинка на ветру.
- Вам не нужно никуда спешить, эту встречу подстроили мы сами. Разрешите уверить вас в своей искренности. Я люблю вас! Станьте моей.
- Это недопустимо, Вы женаты. Это большой грех!
Девушка вырвалась и убежала, оставив короля одного.
На следующий день, по высочайшему указу Людовика IV, новый сорт тюльпанов получил название " Бом - Блан", и коралловые букеты украсили все покои и залы дворца.
Для придворных не осталось тайной, в честь кого были названы цветы, как и то, отчего Генриетта Орлеанская старательно румянила бледное лицо и была крайне холодна со своей хромоножкой - фрейлиной. Луиза была непреклонна, но король не отступал. Каждый день он отправлял ей букеты с нежными записочками, осыпал подарками, выделил для неё новые апартаменты, расположенные в одном крыле с его собственными. Особым подарком был старательно вышитый гобелен, который изображал коралловые тюльпаны, ставшие модными в том сезоне. Наконец, терпение и старания короля были вознаграждены, крепость Луизы пала. Она стала его фавориткой, и весь мир был у её маленьких ног. Конечно, для неё не осталось секретом, что изначальное внимание короля было вызвано, отведённой для неё ролью - ширмы, прикрывший их амурные дела с принцессой Орлеанской, но она простила Людовика, она вообще многое прощала ему.
Любовь короля дарила ей ощущение счастья, так как любимый мужчина был с ней рядом, но это чувство постоянно граничило с терзаниями по поводу того, что связь их была греховна и осуждалась церковью. Шли годы. Она рожала ему детей, он сделал её герцогиней, ради неё он строил величественный Версаль. Но душа Луизы де Лавальер оставалась такой же чистой. Она тратила на благотворительность большие суммы, не потворствовала местным лизоблюдам, ищущим приличной должности или незаслуженных субсидий.
Постепенно король стал остывать к ней, конечно, нелегко быть верным, когда молодые привлекательные дамы, так и норовили упасть в его руки, подобно спелым персикам. Однажды появилась красивая и хитрая особа; и король, как муха, попал в её паутину.
Для Луизы настали тяжёлые времена. Потеряв расположение короля, она не имела возможности удалиться от двора, более того монарх поселил ослепительную Атенаис в смежных покоях с бывшей фавориткой, и Луизе пришлось играть забытую и унизительную роль ширмы, но уже для излишне ревнивого маркиза де Монтеспана.
Бедная женщина, измученная черствостью и бездушностью, всё ещё любимого ей Людовика, приняла единственно верное решение.

Она смотрела в окно. За горизонтом забрезжил рассвет. Свечи догорели.
Мариэтта, верная ей все эти годы, поскреблась в дверь: " Мадам, мадам, Вам надобно поторопиться, карета подана."
Луиза де Лавальер, герцогиня де Вожур, в последний раз окинула взглядом свои покои. На трюмо, инкрустированным позолоченной бронзой, в вазе стояли тюльпаны "Бон - Блан" - символ их с королём любви и теряли увядшие лепестки, которые падали на пол. " В этой жизни ничто не вечно - ни цветы, ни чувства мужчин, лишь любовь Бога к детям своим незыблема и истинна." - подумала Луиза и вышла прочь, оставив Версаль и Короля - Солнце, чтобы провести остаток своей жизни в монастыре кармелиток.

Бирюзовая обезьяна

— Бирюзовая №234 имеет изъян. Должны ли мы продолжать трансформацию?

— Она одна из немногих совместимых, у нас в любом случае нет выбора, времени осталось немного!

***

Десять Сантиметров Над Уровнем Раков с силой ударил по клавиатуре! Чтоб этих животных! Очередной обезьяне повезло, и она смогла подбить его танк. А ведь заветные цифры урона были так близко!

— Дорогой, ужин готов!

В комнату вошла девушка, её бирюзовые глаза с любовью смотрели на танкиста за игровым креслом. Тем не менее, в этих красивых глазах таился оттенок грусти.

— Дорогой, прошлая клавиатура прослужила всего неделю, но я, конечно, беспокоюсь не о ней, а о тебе…

— Да что ты понимаешь! — геймер осёкся. — Прости, Моника… Я в последнее время близок к заветным фиолетовым показателям*, потому каждое поражение выводит из себя. И, главное, я не могу понять, чего мне не хватает. Я уверен в том, что всё делаю правильно, но эти обезьяны просто слишком непредсказуемы! Какой недоумок дал этим безруким кретинам их клешни?!

Моника потупила взгляд, чтобы скрыть боль. И сейчас это было не обычное волнение по поводу того, как её возлюбленный отзывается о своих соперниках в игре…

— Дорогой… Ты не думал о том, что твоя бирюзовая статистика уже неплохое достижение? К тому же, этот цвет такой же, как и цвет моих глаз, разве это не судьба?

Десять Сантиметров поражённо уставился на девушку.

— Как ты могла такое сказать? Результат в игре для меня всё! И неужто ты забыла – именно моя самоотдача в игре позволила встретить тебя.

— Прости меня, я не хотела. Кое- что очень тревожит меня. Не могу тебе объяснить сейчас… Но ты прав, игра очень важна, куда важнее, чем я…

Слёзы блеснули в бирюзовых глазах, и девушка унеслась прочь.

Игрок уставился в опустевший дверной проём.

— Порой действительно… Трудно понять тебя. Когда Компания подарила тебя за первое место в турнире, я не думал, что так сильно привяжусь. Но ты будто создана для меня. Всё это время ты вдохновляла меня, так почему же сейчас, в такой важный момент, будто пытаешься сдержать?

Тем временем девушка лежала на кровати, уставившись в потолок.

“Важнее миссии… Нет ничего. И всё же, почему так больно на душе? Хочется кричать, крушить всё вокруг… Сокрушить все препятствия на пути любви. Нет… Сейчас не время. Но в то же время… Да! К чёрту всё, я никогда не была образцовым сотрудником, так к чему бояться нарушить правила сейчас, мне, которая всегда была исключением из правил?

***
*Хрясь!*, Хрусть!*

Срок клавиатуры таки вышел. То, что от неё осталось, хрустело под ногами Десяти Сантиметров. Монитор с пробоиной в центре навсегда избрал зеленовато-синий цвет, от системного блока поднималась струйка дыма.

Бирюзовый статист** скрипел зубами с яростной гримасой на лице. Теперь, видимо, навсегда бирюзовый. В решающий момент это красное чудовище, эта краснозадая обезьяна подпёрла его в бою. В тот момент он был на пике, шёл на рекорд. Двенадцать фрагов окрасили бы статистику в фиолетовые цвета.

В мозгу была одна мысль.

“Эта обезьяна… Заплатит.”

Благо, был один знакомый в Компании. Тот как-то хвастался, дескать, у него есть способ пробить IP любого игрока.

Хорошо, что Моники сейчас нет дома, и она не видит его… Таким. Последнее время у неё всё чаще и чаще появлялись срочные дела в компании. А может быть…

Впрочем, не она ли хотела, чтобы он бросил попытки повысить свой игровой ранг? Может, когда он успокоится, всё станет как прежде?

Но сначала… Месть!

***

Уставшая девушка первым делом зашла в комнату своего избранного. По царившему вокруг беспорядку она уже догадывалась, что там увидит. Бессильная усмешка возникла на губах. Опять… Может быть, именно поэтому кризисы случаются всё чаще. Как можно жить, желая любимому поражения?

Она машинально посмотрела на отслеживающий браслет. И похолодела. Эти координаты! Он всё прознал! Столь самонадеянно - строить козни против него! Знала ведь, как он умён! Потрясение было столь сильным, что в глазах потемнело. В таком состоянии она просто не могла заметить требовательное мигание лампочки на браслете и последовательные уколы в запястье под ним.

***

Взламывающее устройство тихо делало своё дело. Сейчас, в 2234 году, новейшие технологии были доступны только тем, кто имел средства, что объяснялось заботой об экологии. Кто-то вроде Десяти Сантиметров несомненно был среди тех, кто имел все права называть себя элитой. Компания заботилась о своих лучших игроках, ведь именно они были лицом игры, вот уже две сотни лет являющейся без сомнений игрой номер один в мире, и одновременно самым многочисленным и всеохватывающим сообществом. В мире, где удовлетворение базовых потребностей больше не было вопросом выживания, игра вполне логично заняла первое место по общественной значимости.

Десять Сантиметров затаился за дверью с нетерпением. Глаза его покраснели, с уголков губ капала слюна. Руки сжимали бейсбольную битву. Наконец прозвучал тихий щелчок. Дверь отворилась.

В углу небольшой студии за компьютером сидела… Обезьяна. С большим красным задом. Издавая животные звуки, она беспорядочно тарабанила по клавиатуре одним пальцем, неуклюжа сжимая мышку в другой руке и периодически дёргая её на себя, будто силясь порвать провод.

Десять Сантиметров замер, опустив биту.

Обезьяна… Настоящая…

На мониторе он ясно видел запущенную игру.

Десять Сантиметров бесцельно побрёл прочь. От резкого перепада состояния со жгучей жажды крови до полной прострации он полностью потерял связь с реальностью. Впрочем, какой толк от реальности, если он видит галлюцинации? Выходит, правы были те поднимаемые на смех безумцы, которые в 23 веке утверждали, что компьютерные игры приводят к психическим расстройствам. Они и не были безумцами… Он — настоящий безумец.

Сошедший с ума геймер шёл, свесив голову. Внезапно он уткнулся во что-то мягкое.

— Любимый… Ты видел…

Знакомый голос звучал как-то неправильно, изломанно. Он не думая поднял голову. Она… Да, вот оно, безумие. Он видел, как меняются, искажаются черты её лица, увеличивается в размерах тело, отовсюду лезет шерсть. Лишь её чистые, бирюзовые глаза остались прежними.

В этих глазах были слёзы. По щекам статиста также текли слёзы, он безумно смеялся. Огромная обезьяна с серовато-бирюзовой шерстью оскалила зубы в ответ. Этот оскал почему-то казался горестным.

Вдалеке взвыли сирены. Началось.

***

Армада танков выдвигалась. Танки были зелёного, бирюзового и фиолетового цветов. На танках сидели гигантские обезьяны со шкурами красного, жёлтого и оранжевого отливов.

По громкой связи вещали:

— Я понимаю, что вы сейчас находитесь в состоянии полного неверия! Для нас атака противника тоже оказалась неожиданной, к великому сожалению. На днях мы хотели открыть вам всю правду, но нас опередили.
Наши противники — это Рыцари Смерти из иного мира. В прошлом они посетили нашу расу Гигантских Обезьян, дали нам технологии, дали разум. Сделали нас людьми. Убедили в безопасности сделки, запечатав наш мир магией, чтобы дать достаточно времени на трансформацию и развитие. Но наш интеллект в то время был ещё слишком низок, и изъян в заклинании оказался незамеченным. С самого начала они хотели ослабить нас. Разум — это мнимое преимущество, в конце концов, всё решает сила.

Обезьяны на этих словах встали в полный рост и дружно взревели, побивая кулаком свою грудь.

Вещание продолжалось

— Мы просто не успевали вернуть нашей обезьяньей расе былое могущество, но нашли компромисс: частично вернуть силу, а частично воспользоваться дарованным разумом и технологиями.
Так и родился наш проект, Танковая Игра, в которую вы все, люди и обезьяны играли.

Объединённый обезьяний рёв раздался вновь.

— Теперь же мы обращаемся к тем, кто наделён интеллектом. Тем, кого мы оставили в людской форме. Два века взращивались в вас нужные гены, чтобы вы сумели управлять сверхсовременными танками. Два века вы оттачивали навыки. Два века вы не производили ничего кроме игровых моментов, пользуясь всеми благами человечества. Так отплатите же теперь сторицей. Мы рассчитываем на вас. Мы ценим вас!

Однако мы понимаем, что вам может быть неприятно сражаться в тандеме с теми, кто ещё недавно казался причиной всех ваших игровых неудач. Но подумайте вот о чём. Если бы не было этих “слабоумных обезьян”, как вы их называете, разве вы сами бы не заняли их место в игре? Разве не была бы подорвана ваша уверенность в себе и не был бы растоптан ваш потенциал?

Пока ваши собратья, некрепкие умом, но крепкие телом ломали себя и пытались походить на вас, людей, пусть только в игре, разве вы не чувствовали себя королями за их счёт?

Так позвольте же теперь им почувствовать себя королями сражений, ведите их вперёд на стальных конях.

Вместе мы одержим победу! Полный вперёд!


Десять Сантиметров был в хорошем расположении духа. Больше никаких забот. Никаких сожженных нервов в погоне за статистикой. Как же хорошо быть безумцем. И в этом бреду любимая с ним, верхом на танке. Наконец-то они смогут сражаться вместе.

Бирюзовый Танкист улыбался, а голос тем временем объяснял, что настоящей элитой будут те, кому Компания выдала возлюбленных соответствующих цветов – зелёного, бирюзового и фиолетового. И эти возлюбленные составят идеальную боевую пару, ведь они были взращены по идеальной формуле синергии душ, по формуле любви.

Танки стреляли мощными лазерами. Рыцари Смерти запускали в армаду мириады заклинаний, они разбивались о яростные кулаки обезьян-наездников.

Сражение было жестоким, но Десять Сантиметров чувствовал себя в своей стихии. Многие фиолетовые пали, но он был ещё в строю, ибо в нём горела сила любви.

***

Среди мира обращённого в руины две обезьяны перепрыгивали с ветки на ветку. У одной были чистые бирюзовые глаза, а другая была немного тощей. Но зато она исключительно метко сбивала бананы с деревьев.


__________________
*В танках статистика игроков и обрабатывается и аккаунту присваиваться цвет в зависимости от умения игры от самого слабого – красного до самого сильного – фиолетового.
Красный, оранжевый, желтый, зелёный, бирюзовый, фиолетовый.

** Статист – тот кто успешно играет на статистику и держит хорошие игровые показатели.