Падающая во тьму
Писатель
|
Как и обещала. Конец месяца - новая глава, которая мне нравится гораздо больше предыдущей.
2 глава
В очередной раз, прогуливая институт, Олеся сидела на кухне и просматривала последние сводки новостей в газете, которую каждое утро запихивают ей в ящик. Она не искала в этих новостях ничего интересного, просто комната, где располагался телевизор, была занята дотошными рабочими, меняющими стекло, и надо было как-то убить время, при этом не уснув.
О вчерашних событиях девушка, казалось, даже и вспоминала – она спокойно пила чай с лимоном, заедая его огромным бутербродом с сыром – но на глаза попалась статья об убийстве трех подростков недалеко от какой-то трассы. В голове родилась навязчивая мысль, что убийца непременно тот самый мужчина, который вчера разбил ей окно. Олеся усмехнулась этой странной мысли и сделала большой глоток.
Если подумать, было бы лучше, если бы ее нашли через пару дней с растерзанной на куски глоткой. Может, и правда было бы лучше… никакого одиночества, серости и грусти. Все было бы так просто. Не надо ни о чем задумываться, просто лежать, глядя пустыми глазами в потолок, но ничего не видеть; просто не дышать, потому что последний, нужный вдох уже сделан; просто ни о чем не думать, ведь последние воспоминания уже всплыли в голове. Но интересно, видно ли патологоанатому эти воспоминания. Задумался бы человек, который вскрывал бы ее холодное тело о том, какую жизнь она прожила. Наверное, нет. Да и интересного в этой жизни немного. Родилась, пошла в детский садик, потом школа, институт и смерть. До безумия скучно.
***
На другом конце Москвы уже во всю кипел рабочий день. Маленькие дешевые ресторанчики, обычно битком набитые посетителями, скромно и одиноко обслуживали те единицы, которые соизволили зайти позавтракать или выпить чаю. В одном из таких с деревянным навесом на улице, по которому вился искусственный виноград вперемешку с какими-то цветами, с уютным залом, с маленькими столиками с песочными скатертями сделал заказ пожилой человек в черных очках. На спинке стула висела высокая лакированная трость рядом с кожаным пальто. Его заказ был весьма скромен: чай с лимоном и сахаром и пара бутербродов с сыром.
Человек улыбнулся официанту, - весьма симпатичному молодому человеку в белой накрахмаленной рубашке, длинном коричневом фартуке на бедрах, с небольшим хвостиком на затылке, вытянутым, чистым лицом и тонкими, изящными, но сильными руками, - и отдал тому меню. На его руке блеснул золотой перстень с гравировкой «А. П.»
А теперь, позвольте мне рассказать немного об этом странном человеке, что заказал лишь чай в качестве своего завтрака. Его звали Апатитов Петр Алексеевич, и занимал этот человек далеко не последнее место в Московском Государственном университете. Имел двух сыновей и четырех внуков, которых любил до забвения, однако жену, которая практически навязалась его родителям, он люто ненавидел и призирал, в принципе, как и всех женщин. Даже к женам сыновей он относился с холодком и открытой неприязнью. И причина была совсем не в том, что они, чем-то не устраивали его, просто еще с подросткового возраста Петр Алексеевич предпочитал мужчин женщинам. Но эта часть его жизни интересует нас в мельчайшей степени, нежели совершенно другая сторона, более таинственная и опасная. Никто из его окружения, даже жена и дети не подозревали о тайной связи Петра Алексеевича с неопределенной организацией, причастной к трем взрывам в центре Москвы. Откуда, по-вашему, у скромного профессора философии и биологии есть средства на трость из красного дерева и костюм от какого-то известного кутюрье, которого он, признаться честно, и не знал.
Он любил ходить по будням в недорогие ресторанчики, а в выходные дни гулял с внуками в парке, угощая их мороженным. Ему легче думалось в подобных местах. Вот и сейчас, в перерыве между лекциями, он никак не мог придумать, что же подарить жене на годовщину свадьбы. Не то, чтобы ему хотелось отмечать, но и скандал дома ни к чему.
Молодой человек, который принял его заказ, вернулся намного быстрее, нежели ожидал профессор. Он поставил перед мужчиной белоснежную кружку чая, в которой плавала маленькая долька лимона, а рядом на тарелочке лежало два кусочка сахара. Однако не было в этом наборе бутербродов. -Простите, но это неполный заказ, - вежливо заметил Петр Алексеевич, осматривая официанта. Тот немного удивленно посмотрел на мужчину и, достав из фартука записную книжку, быстро начал ее листать, словно напрашиваясь на то, чтобы его осмотрели с ног до головы. И Петр Алексеевич осматривал. Внимательно, не упуская и малейшей детали. Мальчишка, как мужчина уже назвал официанта, был достаточно высоким, хорошо сложенным и, что уж тут скрывать, очень красивым. Белая рубашка невероятно шла его бледной коже, а повязанный на бедрах коричневый фартук необыкновенно целостно подчеркивал их изящество.
-Простите, пожалуйста, это моя ошибка, - наконец-то обнаружив нужную запись, сказал парнишка и лучезарно улыбнулся, зная, что больше этому мужчине не светят ни бутерброды, ни лобстеры. Петр Алексеевич проводил официанта взглядом и выпил немного чая, который оказался кислым из-за лимона. Мужчина развернул газету, которая была у него под мышкой и начал читать. На глаза ему попалась статья о трех убитых подростках, которых нашли утром, и уже автоматически он начал рассуждать, кто бы это мог быть из знакомых ему группировок, насколько странно это не звучало бы.
Даже не закончив свою мысль, Апатитов почувствовал, как язык начало очень сильно колоть, а глотку, словно обдали огнем; живот скрутило, но позвать на помощь он не мог – мышцы лица его не слушались. Пришла паника. Всепоглощающая, неконтролируемая паника, бороться с которой равносильно самоубийству или нервным срывом. Мужчина, словно рыба открывал и закрывал рот, но ничего, кроме мычания и хрипов не могло вырваться из его глотки. На глаза попался листок, который лежал под кружкой. На нем аккуратным почерком было выведено одно единственное слово: «Аконит».
С каждой минутой состояние становилось только хуже: изо рта тонкой струйкой полилась слюна и не сглотнуть, не как-то сдержать ее не получалось, губы онемели, а все звуки доносились, как из-под слоя воды, а постепенно утонули совсем, к горлу подступал с новой и новой силой комок рвоты, пока не вылился на пол.
И только после этого люди заметили, что с человеком что-то не так. Началась суета, сразу четыре мобильника звонили в скорую…
***
Ремонт окна закончили к полудню, как раз в то время, когда еще не день, но уже не утро. Быстро собрав все инструменты, эти самые пять человек удалились, вежливо попрощавшись с хозяйкой квартиры. Оксана с наигранной, фальшивой улыбкой их проводила и пошла к телевизору, но посмотреть его не удалось – после ремонта остался такой скоп бетонной пыли и грязи, что разгрести все это представлялось патологической необходимостью.
Знаете чувство где-то в районе солнечного сплетения, когда интуиция подсказывает, что должно случиться что-то настолько важное, что это полностью перевернет твою жизнь! Заставит посмотреть на нее под другим углом. Или в этой жизни появится какое-то существо, и оно перевернет саму суть вещей и утверждений внутри твоего сознания вверх тормашками. И в такой редкий момент почему-то начинаешь понимать, что не все так плохо и на мгновение, на долю секунды, если у тебя есть депрессия, она пропадает: мир становится ярким, красочным, живым до кончика самой высокой елки; хочется работать, что-то делать, а не сидеть на месте и жалеть себя.
Оксана еле дотерпела до конца уборки и пулей вылетела из квартиры. Находиться дома почему-то стало невыносимо, а улица манила обманчивым теплом и солнцем. Хотелось дышать, жить творить… наверное, первый раз за последние шесть лет.
Ясно и весело светило солнышко, нагревая пробудившуюся после зимы землю. Лужи медленно высыхали, из-за чего асфальт снова приобретал светло-серый цвет, и теперь было видно каждую трещинку на нем. Они тонкими змейками соединялись в причудливые узоры, создавая такой странный завораживающий орнамент на тротуаре.
Как же давно она не гуляла по Старому Арбату! Ресторанчики, магазины и множество уличных артистов, которые развлекают прохожих. Тут пускали мыльные пузыри, которые в свете солнца переливались разноцветными разводами и отбрасывали на мощеную площадь розоватые прозрачные тени. Они долго не лопались, маленькие дети даже несколько секунд могли удержать их в ладонях. Было много смеха… и много полиции, которая, хоть и разъезжалась, но все же не внушала доверия никому. Блюстителей закона все старались обходить стороной. Громко крича сиренами, мимо девушки проехала скорая и спешно скрылась за поворотом. Все это выглядело более чем странно. Оксана прошла мимо какого-то ресторанчика с деревянным навесом, который оцепили бело-красной лентой, и заглянула мимо плеча полицейского внутрь. Молоденькие официантки в истерике рыдали и сквозь слезы пытались отвечать на вопросы полиции.
Заметив Оксану, один из мужчин «в форме» сказал ей идти, куда шла, а в ответ получил фак и надменную улыбку. Девушка громко рассмеялась и, быстрее, чем кто-то мог понять, скрылась в толпе. Настроение определенно было хорошим и , гордо вышагивая по дороге, девушка просто шла вперед и улыбалась всем, кто бросал на нее взгляды.
Светило солнце, прогревая очнувшуюся ото сна землю. Люди пускали мыльные пузыри, бегали дети с воздушными шариками. Они смеялись и кричали, плакали и капризничали, но смотреть на них было так спокойно, интересно и увлекательно, что невольно начинал улыбаться. Из кафешек лилась музыка: красивые ритмы или попсовые мотивы в стиле Дайнеко. Какие-то люди выходили, какие-то входили под навесы, и у всех было разное настроение. И смотреть на угрюмые или разозленные лица казалось так странно – как они могут ходить с таким плохим настроением, когда на улице такая красота и жизнь прекрасна?!
Оксана вслушивалась в этот сумасшедший ритм жизни, в пульсацию Москвы и Старого Арбата… и по-настоящему хотелось жить! Хотелось влюбляться, смеяться вместе с кем-нибудь, есть мороженное… убивать. Эта мысль пронзила сознание, узлом застряв в глотке. Почему? Откуда такие нездоровые мысли? Это испугало не на шутку… но хотелось почему-то почувствовать последние лучи, испытать прохладу и уют смерти, наблюдать за ее работой…
Пораженная такими мыслями, она встала на месте и нервно сглотнула. Ко лбу подступил холодный пот… и краски потускнели, словно резко накатили тучи. Все замедлило свой ход. Вот родители с маленькой девочкой. Она улыбается, глядя на красный шарик с каким-то мишкой. Мимо них проходят три подружки, они смеются, рассматривая что-то в телефонах, а у одной их них красная сумочка. Старик в красной кепке. Мужчина в красных очках. Панк с ирокезом… тоже красным… слишком много красного. Он режет глаза! Смотреть невозможно! Больно! Страшно! И слышится шум, от которого становится еще хуже – со всех сторон только одно слово: «убить… убить… убить…» шум нарастает, накрывая волной отчаяния, заставляя беспомощно закрывать уши руками и зажмуривать глаза. - Хватит… – она шепчет, чувствуя, что перекричать это навязчивое, противное, неприятное слово не получится, чувствуя, что с ней что-то не так. Ноги становились слабее, они дрожали, норовя вот-вот подвести хозяйку. Но та держалась, напрягалась изо всех сил, все сильнее прижимая руки к голове и крепче зажмуриваясь.
Липкое отчаяние накатывало новыми волнами… кто-то громко мяукнул. Оксана открыла глаза и краем глаза уловила, как черный кот пробежал мимо нее. Она очнулась. Вырвалась из этого хаоса. Вынырнула из него и глотнула воздуха. Мимо прошла маленькая девочка со своими родителями, а в ее руке был красный шарик. Она так сильно увлеклась каким-то рассказом, что врезалась в высокого мужчину – ниточка выскользнула из ее руки. Оксана долго смотрела, как красная точка исчезает в синеве весеннего небо.
***
Его жене позвонили только на следующий день, когда труп пролежал в морге целую ночь, однако это не помешало ей сорваться прямо из офиса своей фирмы и приехать в больницу. Поначалу, Светлана Львовна отказывалась верить в то, что это может быть правдой, хотя внутри все вопило, кричало, можно даже сказать, орало о том, что по-другому и быть не может и, увидев знакомое, любимое, но синее и холодное лицо с таким спокойным выражением, ее подвели собственные мышцы. Рыдая, шепча имя мужа, сквозь всхлипы и даже не пытаясь цепляться за плечо сына рядом, она упала на пол, прижимая к лицу руки.
В тот же вечер сыновья заказали гроб и дали распоряжение привезти отца домой. Их жены пытались успокоить свекровь, заставить ее хоть немного поесть, но в результате, сами потеряли последние крупицы равновесия и рыдали вместе с ней, но, скорее, за компанию, нежели по-настоящему. В тот вечер на хозяйстве были одни мужчины, потому что женщины находились не в том состоянии, чтобы даже думать об ужине, детях или о чем-либо еще. Все как-то проходило мимо, вставало на задний план, уступая место бесконечному, обволакивающему горю. И всем было не до всех, и все было уже как-то не так.
На зеркалах появились траурной вуалью черные простыни, когда покойника привезли домой и расположили в гостиной на столе. Все окрасились в черные цвета. Серые горюющие маски скрывали за собой мысли о наследстве, и только для троих человек потеря любимого человека была действительно невосполнимой.
Светлана Львовна не спала всю ночь, просидев у гроба мужа и тихо-тихо шептала молитвы. Все, которые знала с детства. Она умоляла мужа проснуться и, когда ни один мускул не шевелился на его лице, тихо всхлипывала и снова начинала читать молитвы, словно это могло помочь ей вернуть любимого.
Следующие два дня отличались яркостью и пестротой всех тех, кто приходил проститься с любимым преподавателем, другом, коллегой и знакомым. После смерти обнаружилось, что у Петра Алексеевича намного больше знакомых, чем предполагала семья, особенно много почему-то было высоких миловидных мальчиков, которые приходили с пышными букетами белых лилий и, выразив соболезнования вдове, прощались с лежащим в гробу человеком. Многие из этих мальчиков плакали, даже не стараясь сдержать горя, но никто даже не догадывался, какие воспоминания стоят за этими слезами.
В этой суете редко вспоминали о детях, которые либо тихо играли в соседней комнате, либо спали только по той причине, что было скучно от отсутствия внимания со стороны взрослых. Даже когда хотелось кушать или кто-то кого-то сильно обидел, по-другому привлечь внимания родителей, кроме слез не получалось. Приходилось вопить так, что вся квартира, вместе с гостями, буквально, вставала на уши. Но после этого про малышей снова все забывали, и они были предоставлены сами себе.
***
Оксана видела все, что происходило вокруг. Она ходила по Арбату взад-вперед до позднего вечера, не размышляя, не думая, просто пусто глядя под ноги и сжимая саму себя в равнодушных объятиях. Она видела, как уставшие полицейские рассаживаются по машинам, опечатав ресторанчик и посадив с собой в машины нескольких официанток; она видела, как старательно обходят стороной этот ресторанчик люди; она слышала сплетни, которые появились, хотя даже дня не прошло после происшествия. И все заставляло презирать этих людей, способных только распускать слухи. Горечь застыла в глотке.
Зажглись фонари. Огни появились практически одновременно с накатившим ознобом и холодом, которые заставили Оксану быстро зашагать в сторону автобусной остановки.
Через московские высоки не видно звезд. Правильно ли говорят, что звезды не видно в крупных городах из-за того, что все населяющие их жители отказались от них и своих фантазий ради лучшей жизни в богатстве и достатке? Или же это простой предрассудок? Хотя, наверное, сейчас их никто не смог бы увидеть. Над Москвой зависла большая черная туча, которая делала темное небо еще темнее и страшнее. Эта туча появилась неожиданно и так же неожиданно она пролила дождь на улицы и проспекты города, и случайные прохожие прятались, где могли.
Странно было видеть девушку шедшую под этим ливнем. Она улыбалась, подставляя ледяным иглам лицо, и плакала от боли. В глазах мир снова медленно терял краски, но теперь не выделялось ничего. Просто все вокруг казалось серым, неинтересным, ненужным. Безразличие и равнодушие захлестывало волной. Какие-то люди, фальшивый смех и пустые разговоры. Зачем? Для чего? Кому это надо? Да никому!
Через окно мелькали дома и супермаркеты. Эти тяжелые грузные здания нисколько не освежались дождем. А он хлестал, бил и даже не думал щадить их. И маленький бело-зеленый автобус, набитый уставшими, раздраженными пассажирами, мчался вперед. Этот кирпичик грузно закряхтел, остановившись у остановки и выпуская Оксану. Она долго смотрела ему вслед и даже помахала ему рукой, когда тот скрылся за поворотом. Девушка развернулась и по тоненькой тропинке пошла к дому.
А дождь все лил и лил. Именно про такие дожди говорят «как из ведра», и именно такой дождь заставляет людей бежать прочь – в тепло и уют домашнего «очага», который уже давно заменили искусственным камином и телевизором. И, пожалуй, под таким дождем хочется умереть. Оксана остановилась, закрыла глаза и провела рукой по сырым тяжелым волосам.
Шелест воды нарушил выстрел. Он прозвучал совсем близко – в переулке, что находится буквально в двух метрах от девушки. Она, наверное, не обратила бы на это никакого внимания, если бы не прозвучал еще один. Оксана могла поклясться, что слышала как зазвенела гильза при падении, какой восхитительный звук она породила. Неспешно, немного побаиваясь, девушка заглянула в узкий переулок… она узнала бы этого человека из миллиона, хотя не видела его лица.
Он стоял, прижав ногой к земле какого-то парнишку с ирокезом. Намокшие от дождя черные длинные волосы липли к видимой части лица, цилиндр, пробитый пулей валялся где-то в стороне, такой же намокший, как и его хозяин. А у хозяина в руках в свете фонарей поблескивали два длинных клинка. И они не просто «поблескивали», они светились едва заметным голубоватым светом. Казалось, что они живые.
Парнишка, лежавший на земле умолял, просил о прощении, говорил, что готов отдать любые деньги, лишь бы ему оставили жизнь… И Коту было омерзительно смотреть на него. Чуть дрогнули губы, но спокойно, быстро и уверенно вонзилась в тело ледяная сталь.
Оксана сделала шаг навстречу этому великолепию и встретила на пути равнодушное окровавленное железо. Она думала, что видела сейчас самое восхитительно, что только может существовать на свете. Все движения этого незнакомца в плаще были идеальны. Стремительность, равнодушие и восхитительная уверенность пропитали каждый дюйм того, что происходило, поэтому оторвать взгляд от этого оказалось абсолютно нереальным, даже, если бы этого хотелось.
Завороженная медными глазами – единственным, что было видно из-за маски – она прикоснулась к руке убийцы и, управляя ею, поднесла клинок к своим губам. Шел дождь, смывая кровавые следы, и, чтобы ни в коем случае не упустить момент, Оксана слизнула совсем немного крови. Соленый медный вкус ударил в мозг, и она утонула в ощущениях непоколебимой правильности происходящего.
***
Над Москвой собирались тучи. Тяжелое марево утреннего тумана мелкими капельками ложилось на могильные плиты и одинокие памятки, многие давно забытые и заросшие толстым слоем мха. Здесь в этой мертвой тишине единственное, что изредка можно было услышать – глухое хлопанье крыльев и карканье ворон, прилетающих сюда за наживой. Некоторые живут здесь, расположившись на высоких, стройных кленах, которые своими корнями давно уже проломили непрочное дерево гробов и обволокли гниющую плоть трупов.
Далеко заглушили двигатель. Послышались тихие голоса, и на окраине кладбища, неся на плечах черный гроб, появилась группа людей. Они несколько минут подождали, пока соберутся оставшиеся и, окутанные в черные плащи и платки, медленно пошли вглубь кладбища.
Впереди несли гроб, который казался слишком тяжелым для четырех человек, поэтому идти ровно ни у кого не получалось. За гробом, в окружении сыновей, шла вдова. Ее глаза были красные от слез, а сам взгляд словно не видел ничего впереди себя. Она шла, ведомая старшим сыном, потому что самостоятельно идти не могла. Горе за пару дней полностью поглотили ее, и от бывшей, старческой, красоты не осталось и следа. Спина согнулась от тяжести горя, кожа стала бледной, теперь хорошо было видно скулы и мешки под глазами, которые выступили после нескольких бессонных ночей.
И только за Светланой Львовной шли гости. Только те, кого считали друзьями семьи и личными друзьями умершего. Они тихо разговаривали между собой, обсуждали, кому достанется состояние Апатитова, а некоторые позволяли себе вспоминать анекдоты и тихо улыбаться, разгоняя неподдельную скуку.
Гроб поставили перед свежей могилой, чтобы все смогли последний раз попрощаться с Петром Алексеевичем, но никто не успел даже подойти, как послышался дикий оглушительный крик одной из профессоров – коллеги Апатитова. Она округлила свои карие глаза, глядя куда-то далеко в рощу и показывала туда трясущейся от страха рукой. Все моментально устремили взор туда, где деревьев становилось больше и увидели белую фигуру, приближающуюся к процессии. Пару мгновений всех охватило дикое оцепенение, но позже все поняли, что это не призрак и не какое-то сверхсущество, а простой молодой человек во всем белом. Он шел прямо к ним и отрицать этого было нельзя, поэтому возникло некоторое волнение. Но мужчина, даже почувствовав это беспокойство, проигнорировал его и подошел прямо к вдове.
-Примите мои соболезнования, - тихо сказал он и вручил женщине красную розу.
Светлана Львовна отрешенно приняла ее и хрипло поблагодарила мужчину. После он молча подошел к покойнику и вложил ему в руку белую лилию с одним красным лепестком. В толпе кто-то тихо возмутился, но тут же умолк, пораженный спокойствием семьи. Его лица никто не увидел из-за белой маски, но глаза… глаза цвета янтарного солнца никто не мог не заметить.
-Что вы себе позволяете?! – воскликнул кто-то из толпы, когда мужчина склонился над трупом и начал что-то шептать.
-Попрощаться с моим мужем имеет право каждый, - неожиданно подала голос вдова и посмотрела на источник возмущения. – Он честнее всех вас! – в ее глазах было столько презрения, злости и даже ненависти, что толпа оторопела.
Все замолчали, наблюдая, как незнакомец поднимается и долго смотрит на небо своими красивыми медными глазами. Длинными черными волосами играл легкий ветер, который уносил запах мускуса и ржавчины от них с собой. Когда он потянулся рукой к небу, казалось, что еще чуть-чуть и пальцы дотронутся до свинцовых туч. Но человек просто тяжело вздохнул, подошел к женщине, у которой текли слезы счастья по щекам, поцеловал ее руки и ушел. Так же внезапно, как и появился. Еще совсем немного царило молчание, в конце которого Светлана Львовна кивнула головой в знак того, чтобы гроб опускали в яму.
|