Крымское лето – это игриво и одновременно яростно обжигающее слишком нежную, тоскующую по покойной, дарящей желанную прохладу тени кожу солнечное дыхание. Это застоявшееся в слегка желейной белоснежной дымке прозрачное голубое небо, сквозь которое даже в ясную дневную погоду виднеются очертания волнующих сознание далёких звёзд. Это раздающееся с высоты обросших извивающимися, словно коварно притаившиеся в солончаке змеи, древесными стволами горных вершин мощное журчание крупных ледяных капель, веками пробивающих себе путь в твёрдых породах ценой собственной жизни. Это лопающиеся прямо на ветвях налитые сладко-кислым питательным соком крупные округлые фруктовые плоды, которые с полнейшей беззаботностью ловко успевают перехватить сначала на лету, а потом и друг у друга пушистохвостые бельчата. Это пронзительные горластые крики гордых, влюблённых в манящую своей бесконечностью свободу чаек, вальяжно хлюпающих своими ещё непросохшими после ловли мелкой рыбёшки в размеренно подымающихся, отливающих изумрудной бирюзой волнах перепончатыми лапами по бетонной набережной плитке.
В тот июльский день мне казалось, что природа увлеклась игрой контрастов. Выезжая из растянувшегося на буро-зелёных холмах Бахчисарая, мы изнывали от солнечных лучей, пытающихся пробраться сквозь тёмную железную автомобильную броню, спасаясь одним из самых полезных человеческих изобретений – кондиционером. А добравшись до Керчи – рыбно-промышленного города, однажды выросшего в пустынной, заросшей дикими редкими растениями степи, несмотря на то же солнце, которое обычно здесь становится ещё более жарким, мы едва могли устоять на ногах от мгновенно пробирающегося под тонкую ткань одежды порывистого ветра.
Мне было шестнадцать лет. Тогда я ещё не знала, что крымское лето – это погребённые заживо в земной толще горячие прощальные мужские слёзы, шёпотом срывающиеся с потрескавшихся женских губ молитвы и беспомощные детские голодные крики.
Сейчас сложно вспомнить, как родители предложили побывать в Аджимушкайских каменоломнях. Действительно, лето же! Почему бы всей семьёй не побывать в каком-нибудь кафе с изысканной кухней, дразнящей всю широкую улицу своими аппетитными запахами, дружелюбно перемешивающимися с восточными ароматами, коими так любят обдавать владельцы свои помещения, обустроенные по всем законам ханской богатой пышности? Или же – что ещё проще – почему бы просто не захватить из дома всё необходимое и не отправиться на ближайший пляж к тем самым чрезмерно горделивым, но вечно прожорливым чайкам? Если честно, я даже не знаю, нужно ли вспоминать, как пришла эта идея к ним, ведь важнее совершенно другое – почему?
Помню, как всю меня сковал необъяснимый страх перед лишь издали показавшимися огромными человеческими фигурами, проступившими прямо из камня. Мужчины в различных одеждах, говорящих о разнородности их прижизненных дел и войск, в ряды которых они вступили в годы Великой Отечественной, занимали большую часть мемориального комплекса. Скромно стоящая позади одного из них пожилая женщина с лицом, изрезанным глубоко засевшими морщинами, держала на руках совсем маленького, закутанного в пелёнку ребёнка, прикрывая его своим костлявым телом. На грудь этого стоящего широкоплечего мужчины обессиленно опустилась ничем не покрытая голова с растрепавшимися короткими волосами, на болезненно худом и страшно изогнувшемся женском теле было надето лёгкое платье. А с другой стороны стоял мальчик лет девяти с совсем не девятилетним выражением мужественности и покорности судьбе. В моих мыслях проскользнуло странное желание – увидеть прямо сейчас, как безжизненный камень нарушит свой обет безмолвия и позволит ожить всем этим фигурам.
Оборона Аджимушкайских каменоломен длилась долгих сто семьдесят дней и невыносимых сто семьдесят ночей. В совершенно неподготовленных для длительного обитания земляных проходах скрывались около пятнадцати тысяч военнослужащих и примерно пять тысяч простых мирных жителей, вынужденных спасаться от фашистов, покидая свои родные деревенские дома. После длительных обстрелов, продолжающихся днём и ночью. После регулярных завалов, которые не только уносили жизни оказавшихся не в тех проходах, но и лишающих немногочисленных подземных колодцев с необходимой водой, а также возможности выйти на разведку, чтобы добыть хоть какое-то пропитание и всё, что требуется, – чаще всего это были медикаменты для расположившегося под землёй госпиталя и оружие для тех, кто оплачивал собственной кровью продолжение жизни остальных. В конце концов, чтобы узнать новости – желанные, поскольку всё это время загнанные, страдающие от сырости и холода, поражённые тяжёлыми болезнями люди ждали спасительного подкрепления. После постоянной травли газом… из общего числа выжило сто пятьдесят человек.
Из оцепенения меня вывел знакомый голос. Потребовалось несколько секунд, чтобы я поняла, что ко мне с загадочной улыбкой на губах и тревожным огоньком в глазах обращается папа.
– Я тут кое-что вспомнил, – положив широкую ладонь на моё плечо, протянул он, задумчиво оглядев выжженную золотую степь. – Ещё в детстве мои родители дали мне книгу.
– Какую?
– Удивительную… – в его голосе промелькнула дрожь. – Так вот, доченька, там были примерно такие строки: «Подземная братская могила. Могила в могиле. Люди из тьмы переходили в тьму, из тишины в тишину, из безмолвья в безмолвье. И я увидел, как Данте – сам Данте! – коленопреклонённый, с лавровым венком, стоит в самом последнем кругу того подземного ада».
– «Которого даже он не мог себе вообразить», – бесшумно подойдя к нам сзади, закончила мама.
В тот июльский день мне казалось, что до знакомства с этой историей, скрытой от моих глаз столько лет, я не знала чего-то очень важного, без чего совершенно невозможно было спокойно жить и смотреть на этот чудный, родной крымский мир.
Солнце всё так же светило, добираясь до всего, что распростёрлось под ним.
Небо всё так же оставалось чистым, могуче нависая над дышащей паром землёй.
Горные источники всё так же продолжали вести борьбу с камнем.
И бельчата-проказники делили между собой фрукты.
И чайки красовались перед любопытными туристами.
И даже мне по-прежнему было шестнадцать лет.
Но что-то невидимое всё же смогло дотронуться до сердца и навсегда оставить память о давно ушедшем и мало кому известном стойком подвиге тех, кто был настоящими людьми.
Они были людьми.
Теги: нет
| Предыдущий пост: О невежественно неулыбающихся детях подземелья. | Все посты Protège-moi |
Комментарии (3)
20:23 29.01.18