Опустошение

Сон, как сильная моя сторона, дарит мне ощущение реальности происходящего и совершено отрезает от внешнего мира. Если за окнами дождь, то вылезать в этот день из постели не имеет смысла: не будет сил, вдохновения, желаний, ничего.

Конец сна знаменуется сухостью в глотке и пустыней внутри, то жаркой, то холодной. Не знаю когда это началось, возможно в десять, а может в тринадцать. Сначала пришла отрешённость. Она как новый друг, пришла, пристроилась рядом на стареньком мартасе и завела свою тихую беседу, поглаживая по спутанным волосам, создавая новые узелки. Иногда она уходила, но ненадолго, чтобы не пришло одиночество, оно, знаете ли, как назойливая муха, постоянно приходится отгонять.

Однажды отрешённость предложила мне книги. Я согласилась, потому что она стала отлучаться очень часто. Первые книги легко начинались и также легко заканчивались, не было сожаления, только радость, поселившаяся внутри хрустким огоньком, который всё больше разгорался с каждой новой книгой. Отрешённость теперь бывала у меня редко, может раз в несколько дней, приходила, снова гладила по голове и что-то шептала, уютно устроив мою голову на своих коленях. И с каждым таким визитом её руки становились горячее, подбадривая мой огонёк. И однажды эти двое меня сожгли...

И пришло оно. То, с чего начинается моё утро, то, с чем проходит мой день и то, что укладывает меня в постель, чтобы ненадолго покинуть, потому что над моими снами оно не властно. Опустошение. Холодная и резкая штука, мокрая, склизкая, неприятная как болотная жижа.

Оно не врывалось в мою жизнь, но тихо, даже как-то скромно, как маленький паучок, заползло, вклинилось, проскользнуло и поселилось тугим полым шаром под грудной клеткой, чтобы ворочаться время от времени, напоминать о себе, втягивать в себя солёную жидкость и колкую зернистую боль, чтобы не дать совсем раскиснуть в острой хлёсткой реальности, чтобы приводить в сознание, когда мутится разум и утягивать в забытье, когда на исходе последние силы, чтобы давать время подумать, избавиться от лишнего и когда-нибудь снова наполниться, накормить этот шар так, чтоб он лопнул и вынырнуть наконец из этой трясины, вдохнуть полные лёгкие воздуха и, наконец-то, жить!