Сказка против драмы: психологическая недостоверность «Рождённых вновь»

Сегодня день рождения у прекрасной дорамы "Рождённые вновь", первая серия которой вышла ровно три года назад. Чем не повод вспомнить и обсудить? Тем более, что мыслей при просмотре этой истории рождается очень много.

Этой статье уже несколько месяцев, но публикую я её только сейчас. Появилась причина)) Есть ещё одна статья, и я надеюсь её скоро тоже опубликовать. Забегая вперёд, сразу скажу: "Рождённые вновь" мне очень сильно понравилась, эту дораму я даже пересматриваю. Просто есть несколько моментов...

     ***

  В писательских кругах, да и в обычной жизни, часто говорят, что историю создают герои. Это особенно характерно, когда речь идёт о хорошей композиции и персонажах, которые воспринимаются как живые люди. Психологически достоверных персонажах. В живой истории, которая зачастую отзывается в эмоциональном отношении так, как отзывается правда, - остро, глубоко, с сочувствием, - движителями являются именно персонажи. Создают историю герои. Автор – писатель или режиссер – её просто рассказывает. Или показывает. Когда читатель/зритель верит – верит героям, верит их мотивации, верит их истории – и сопереживает, можно говорить о том, что у композиции хороший рассказчик.

  Но совсем плохое дело, когда историю рассказывает манипулятор. Когда чувствами читателя/зрителя манипулируют. И в литературе, и в кинематографе для этого существует огромное количество методов и приёмов, иной раз они используются настолько тонко, что их различит только хороший критик. Или просто тот, кто и сам пишет истории.

  Я не назову себя критиком. Я просто писатель. Которого при просмотре второй половины «Рождённых вновь» не покидало ощущение, что сценарист и режиссер пытаются вызвать те или иные эмоции, которые испытывать просто нелогично.
Честно говоря, я могу и ошибаться. Errare humanum est. Но попытаюсь объяснить причины. Потому что сериал мне сильно понравился, и это недоверие к истории вызывает у меня головную боль.

  Я люблю драмы, а «Рождённые вновь» начинается именно как драма. Очень жизненная драма, которая вполне могла иметь место в реальной жизни. История больной девушки, её возлюбленного-детектива и наблюдающего со стороны раненого ребёнка в теле взрослого мужчины – тоже влюблённого. Мотивация у героев в первом, образно говоря, акте постановки достоверна, их причины понятны, даже когда поступки кажутся нелогичными. Достаточно просто поставить себя на их место.

  Как пример: молчание Джи Чоля и его неумение оправдываться. Как часто можно услышать возмущение зрителя: «Он сказать не мог?!». Вообще-то не мог. Яркое тому подтверждение – сцена, когда соседского мальчика уводит деспотичная мачеха и Джи Чоль – взрослый мужчина, сильный физически, - не делает ничего, чтобы защитить этого ребёнка, которого сейчас наверняка накажут. Ни словом ни делом герой не вмешивается, а ведь он лучше кого бы то ни было знает, через что проходит этот мальчик каждый день. Джи Чоль сам прошёл через это. Так почему же он молчит?

  Потому что никто не научил его защищаться. Он не просто ребёнок, которого никто и никогда не любил, он тот, кто всю жизнь терпел насилие, не допуская мысли даже о побеге. Его никто не оберегал, никто не говорил ему, что с ним не имеют права так поступать, – он понятия не имеет, что может быть по-другому. Разве он может хоть слово сказать в защиту другого, когда он себя не в состоянии защитить?

  Джи Чоль не умеет оправдываться – это его фатальная ошибка в разговоре с детективом. В допросной он не сказал ни слова в свою защиту, его попытки упомянуть настоящего преступника столкнулись с его неумением подобрать правильные слова и бесстрастно объяснить свою позицию. Вообще, конечно, странно ждать от него поступков адекватного взрослого человека – он болен и ему нужно лечение. Все его порывы по отношению к любимой девушке – это порывы ребёнка, который хочет сделать что-то хорошее своей матери; это подвиги (или попытки подвигов) героя по отношению к идее, это, не побоюсь сравнения, акты поклонения по отношению к идолу. Не позволю тебе умереть, отдам тебе чужое сердце, отдам тебе своё сердце – это не любовь, а мания. Но Джи Чолю невозможно не верить, по-другому он бы себя не стал вести, и это герой с замечательно прописанной мотивацией.

  Самый пик драмы в истории героев в прошлом, сцена на снежном поле, - это кульминация и одновременно завязка той композиции, которая расскажет о героях в настоящем. И вот тут сериал теряет хорошего рассказчика. Потому что перерождения героев начинают вести себя так, как они себя должны вести по задумке, но не как вели бы себя на самом деле. Это плавный переход от драмы к сказке – жестокой сказке, очень схожей с реальностью; образно говоря, реализму с элементами фантастики. Но это не работает. Потому что сериал наполняется символами, а герои - по-прежнему герои драмы, а не герои сказки.

  Поясню: когда Красная Шапочка идёт к бабушке одна через лес, ни у кого не возникает возмущения ни на её глупость, ни на безответственность её мамы. Никто не кричит: «Как?! Как можно отпустить ребёнка одного в лес, там же звери (тот же Серый Волк)?!». Это же сказка, у неё свои функции и свои методы рассказать историю. В ней полно символов, и рассказывают её на метаязыке.

  Что делают рассказчики «Рождённых вновь»? У них есть чёткая цель истории, есть идея, и они начинают щедро играть символами, недосказанностью, отсылками к прошлой истории героев, превращая их в марионеток, которые не поступают как живые люди. Они ведут себя так, как нужно авторам, чтобы рассказать их историю и привести её к задуманному финалу. И объяснить причины выбора героев в конце их поступками, которым сложно верить.

  Например, тот же долг Ха Ын по отношению к Джи Чолю, о котором говорит её реинкарнация - Са Бин. Девушка сама признает его иррациональность: она хочет быть счастлива с любимым человеком, но другой не выходит у неё из головы, потому что она не может оставить его одного. Любит первого, но долг ко второму не отпускает. И она сама не знает, почему. А причина в том, что это сказка: Красной Шапочке нужно пойти в лес, чтобы встретить там Серого Волка; Са Бин понятия не имеет, что у неё с прошлой жизни долг перед Джи Чолем. Зато знает автор. И знают зрители.

  Если бы сериал продолжился драмой, настоящей драмой, которая рассказывает о героях и их поступках (а не управляет их порывами в угоду идее, манипулируя эмоциями зрителя), он воспринимался бы без диссонанса. Противоречие возникает из-за того, что у героев прекрасные, яркие портреты с множеством тонких, порой даже ювелирных деталей и собственные истории, которые должны быть предпосылками их поступков и мотивации, а не контраргументом против их неадекватности. Когда их порывы противоречат логике портрета, трудно раз за разом объяснять себе, что перед тобой – сказка, а не драма.

  И снова яркий пример – прокурор Ким. Перерождение детектива. Если следовать логике сказки, рассказанной метаязыком, его должны были оставить взъевшимся на преступников блюстителем закона, который использует незаконные методы и творит собственное правосудие из-за обиды. Был бы простой персонаж с ясной мотивацией, эдакий антагонист и тот самый Серый Волк, в которого наша Шапочка ещё и влюбилась, несмотря на то, что он страшный и опасный. Но нет же, перед нами прекрасный драматический герой: с чёрной ненавистью и бескомпромиссным желанием наказать тех, кто вообще-то этого заслуживает, с детской травмой (нехилой причем: любимого отца, будучи подростком, из петли вытащил) и своей болью, которой невозможно не сочувствовать; с поступками порядочного человека (порой даже душевного – одна деталь с носками и отцом Са Бин чего стоит), стремлением защищать невинных и бесстрашием настоящего героя. Воспринимать его однобоко, как персонажа сказки, ну никак не получится; у него сложный характер живого человека.

  И поступки Бармалея. Без шуток. Его узколобость и навешивание ярлыков зачастую так нелогичны, что диву даёшься, а как такой стал прокурором. Вроде бы по идее размышляющий должен быть человек. А поскольку он в президенты пока не метит, его нельзя воспринимать как антагониста, который думает только о себе (и о том, как завоевать мир Южную Корею).

  Но в кульминации новой истории (что примечательно, произошедшей задолго до финала) отношений троих героев он совершает преступление, которое становится точкой невозврата: стреляет в невинного. Остановлюсь на поступках прокурора и рассмотрю их подробнее. Во-первых, его поведение, когда он решает, что Са Бин, любимая, в опасности, которая исходит от Чон Бома: он возвращается домой и берёт оружие – не с намерением защитить Са Бин, а с намерением убить, именно убить Чон Бома. Это чётко видно и из игры актёра (взгляд, походка), и из глупости героя поехать в школу в одиночку, и из его пренебрежения законом, который по идее он должен хорошо знать. Во-вторых, его причины (которые якобы объясняют выстрел): первая, и главная, - улики. Улик у прокурора много, и все указывают на Чон Бома. Вторая – это, конечно, его обида/травма/желание наказать преступника, которому он не дает шанса оправдаться. Третья – ревность, задетое мужское эго (а у прокурора нрав и характер матерого волка, так что «моё не трогай – глотку перегрызу»). И только последняя – его страх, что заведомо известный убийца порешит заведомо известную жертву.

  Теперь сама сцена: Са Бин связана, Чон Бом с ножом наперевес, темнота, прокурор с револьвером. Как по нотам. Не буду о том, что с логикой у Чон Бома совсем плохо, что развязывать руки девушке любой бы стал со спины, это удобнее (но в таком положении Чон Бом сразу заметил бы прокурора, а оно режиссеру не надо), что про парня нам говорили «безэмоциональный», а вовсе не «безмозглый». Нет, я скажу про фатальный выстрел в голову, которому я не верю.

  Потому что Ким Су Хёк – не Бармалей. Он даже не харизматичный Волк из «Ну, погоди!». А нормальный взрослый адекватный мужчина, который наказывает конченных негодяев по закону. Во всяком случае, такого мне показывали целых семь серий.

  Если его выстрел – порыв защитить, он бы ранил Чон Бома. Если акт ненависти – опять бы ранил, чтобы наказать так, как он всегда наказывает: арестовать, сфабриковать улики и спрятать за решетку пожизненно. Что стреляет прокурор без промаха, зрителю показали полсерией раньше. Что с самообладанием у него нет проблем, тоже было показано, и не раз (достаточно просто пересмотреть сцены его диалогов с Чон Бомом, когда он кипит от ярости, но прекрасно сдерживается). Что он подумал бы, прежде чем себя делать преступником, не кажется сомнительным. Что он жаждет не крови, а правосудия и, соответственно, защиты любимой от угрозы, ясно из его портрета порядочного героя. А иначе зачем его такого показали? Человек, который не задумываясь повернет руль так, чтобы защитить от удара пассажира (любого, по словам самого героя), - это не человек, который не задумываясь убьёт. Психологически достоверным было бы, если бы прокурор ранил Чон Бома, пусть и жестоко. Но чтобы убить?

  А логика рассказчика проста как дважды два: Джи Чоль в прошлом ранил детектива – перерождение последнего этим выстрелом отомстило; Джи Чоль, убив соседку, пришёл к точке невозврата в прошлом акте - то же самое сделал прокурор в новом. Только мотивы Джи Чоля понятны, да и адекватных поступков от него никто не ждёт. Прокурор же того не хочет, но по воле автора должен вызвать у зрителя недоумение, злость, возмущение (и ведь многие будут возмущены, не понимая, что эмоции аккумулированы манипуляцией рассказчика), его жертву должны пожалеть, у героини должна быть причина для отдаления от героя.

  Я верю Су Хёку, когда в допросной с Сан А он, сдерживая ярость, обвиняет её в том, что она посмела убивать, когда была рядом с ним, зная, насколько он ненавидит убийц. Я верю Су Хёку/Хён Бину, когда он без труда отпускает Са Бин к Чон Бому. Зачем ему удерживать девушку, пусть даже и столь любимую, если её сердце отдано другому? Я верю Са Бин/Ха Ын, когда она искренне прощает Джи Чоля и находит ему оправдание, но я не верю тому, что она год не могла простить Су Хёка за выстрел, которого не должно было быть. Девушка, которая сочувствовала Каину, поняла бы, в какую ловушку раскаяния и сожалений себя заключил прокурор. Если она обвиняла себя в том, что подтолкнула Джи Чоля к убийству, она непременно так же подумала бы и о том, что, защищая её, Су Хёк едва не стал убийцей (хотя, повторюсь, тому, что он в принципе пошёл бы на убийство, я просто не верю). Но эти двойные стандарты и непонятные мотивы суть результат манипуляций автора, который пытается заставить живых персонажей плясать под свою дудку. Настоящий герой ведёт себя, как Кан Чоль из "W": рвёт шаблон. И хороший рассказчик позволяет такому герою вести историю.

  И таких поступков, когда хочется кричать: «Не верю!», в сериале много. Особенно во второй половине. Я-то прекрасно понимаю, что авторы ведут героев туда, куда надо, чтобы рассказать не ту историю, которую могли создать эти герои, а ту, которую надо сыграть по нотам метамузыки. Хотя у «Рождённых вновь» замечательная идея. Рассказчик паршивый. Вечно лезет с коррективами.

  Поэтому и история любви тут – не история любви, и история милосердия героини – просто её обездвиженность долгом, и трогательное стремление спасти любимого – безрассудство и жестокость. Можно, конечно, говорить о новом эксперименте – нарисовать в сказочном мире живых героев; побеседовать о том, что же было на душе несчастного Серого Волка или почему Герда спасает Кая; поставить себя на место не Стойкого Оловянного Солдатика, а Тролля из табакерки (ай-ай-ай, Танцовщица-то за первым в огонь не побоялась – на глазах-то бедного влюбленного!). Мешать жанры корейцы умеют очень вкусно, и за это я люблю их кинопром. Но с «Рождёнными вновь» меня мучает диссонанс. Дело даже не в финале, ведь и он ни секунды не драматичен. Символичен – это да. Но кто из нас умеет сопереживать символам, а не живой истории? Это как вместо постановки «Гамлета» выбрать кукольный театр. В котором куклы ожили и играют свои роли так потрясающе, что с ними поневоле начинаешь беседовать. И совсем не на метаязыке.