"Signaloff" - фанатский рассказ по вселенной видеоигры "Signalis"

I. 

   Остатки звёздного света падали на край моей кровати. Они напоминают мне лунный свет - спокойный и ровный, держащий во тьме всё то, что я не хотела бы видеть. 

   Я не сплю. Я не живу. Каждый миг моей прошлой жизни. Весь ужас, который я увидела и услышала, смешивается в нечто. Его не нельзя считать чем-то живым, что-то, что должно иметь облик, но оно живёт моей жизнью, пока цело моё сознание и не отказывают органы. Оно контролирует мой разум, каждое моё действие и мою боль. Мою безвольность и страх, отсутствием целей, отсутствием сил. Умереть не так страшно, как существовать в подобном. Это хуже чем быть проклятым или понимать, что единственный способ избавиться от проклятия - смерть. Ощущать её близость, отдаётся самой грубой болью, но после всего пережитого - это не имеет значения и это живёт мною. Не имеет значения сколько раз ты будешь истекать кровью. Не имеет значения сколько раз ты будешь страдать. Уже ничего не изменится.

   Заставленное тяжёлыми ящиками, окно иллюминатора изредка пропускало свет. Он прорывался через щели между боками, нижними и верхними сторонами ящиков, устремлял мой взгляд прямо в этот узор решётки. В этих тонких полосках света существует всё что осталось от меня - та крохотная часть свободы, что прорывается в этом месте освещая мой разум, подманивая к тому покою за окном иллюминатора. Абсолютная свобода. Свобода от всякого контроля. Свободно парить среди звёзд, не страшась завтрашнего цикла. Как же мне хотелось этой свободы, но теперь всё на что осталось мне смотреть - убогие недорисованные картины, книги и скудно обставленная комната, захламлённая и грязная, и такая же грязная и наглаженная форма офицера на полу, как шрам, окончательно добивающий образ убожества. Шрамы и раны передались через меня этой комнате, став её интерьером. Подобным ранам не было места в мире, из которого я сбежала. После всего я не могу отвести взгляда от них. Я никогда не хотела, чтобы это произошло со мной. Любая попытка представить, что этих ран, шрамов больше нет, что этого не происходило со мной, просто рушились. Всё что осталось от тех разрушенных попыток - лежало на полу, у кровати, в тяжёлых чёрных мусорных мешках, что почти полностью закрывали санузел. Даже в этой темноте я нашла способ сбежать - мне помогали сны. Но нечто и здесь находит меня, даже во сне оно орёт, рушит марш его железных чудищ - подобия гештальтов, сросшихся и запаянных в металл. Жгут они мои глаза, за собой таская, знамя в золоте горящее. Знамя из невозможных для воплощения геометрических фигур. За этой глупостью, безумием они следуют - такие же слепые, как и я. Без выбора, без глаз, одним стремлением общего движения. Кто-то кто идёт впереди просто оступается и его растаптывает толпа, которую плетью гоняют те, кто стоят позади, страшась трупов идущих спереди. Стоит одному только опустить плеть хотя бы на секунду и трупы, оставленные позади просто стирали сам факт существования этого человека. Движение же продолжалось и дальше. Сметает всё и всех, шум стоит ужасный - обезумевшие адские крики слышались в сиренах, что срослись с самыми высокими фигурами в толпе, заменяя им головы. Они пели. Пели "Лебединое озеро" так искажённо, противно, что слух просто распадается. Этот ад оглушает. Лишившись глаз, слуха, всяческого человеческого чувства к этому движению и его страха. Я не видела себе места возле него. Но оно шло всегда рядом со мной, оглушая воем из музыки и криков. "Серенада", "Лебединое озеро" - вся культура, продиктованная через всю мою жизнь лежала пылью, в грязи пола этого одинокого корабля идущего в неизвестность. Миссия этого корабля - найти новые планеты, подходящие для обитания человека. Для меня же это был единственный способ уйти, отставить всякое "человеческое", чем бы ни считала этим словом Нация. Забыться в своих старых занятиях, своих воспоминаниях. 

   Перед сном я перечитывала одну из книг, что смогла пронести на борт - запретную Имперскую серию. Эти запретные книги стали причиной всему и моим забвением. И теперь сирена из этого ада проносится в моем сознании, постоянно возвращаясь к началу, оглушая следующими словами:

   "Быстрее, быстрее! Прочь из города, из страны! Быстрее, быстрее! Прочь из этого мира!".

   Образ проносящихся бетонных зданий, что срослись мясом со спутниковыми тарелками на крышах, орали громко на тысячу километров сигналами адских сирен, проносилось куда-то вдаль. Назад от меня. Момент тишины наставший после того как образы скрылись вдалеке насторожил. Всякая тишина в моментах, когда ты её не ждёшь, когда ты чувствуешь опасность, приближающуюся и противную, кажется даже страшнее, чем столкнутся с этой опасностью. Но как только нежный ветер едва стал резать мне румянец на щеках. Я снова почувствовала спасительный холод. Боль от ран затихала, словно зачарованная той песней, с которой ко мне снова пришёл холодный ветер. Вновь ветер игрался с моими белыми волосами, развеивая их. Тлеющее белое платье греет, обжигает моё замёрзшее тело. Тлеет красивым красным огнём, что смотрел мне в глаза, окрашивая их, наполняя таким же красным цветом. Закрывая глаза, я видела то прекрасное далёкое, как если бы я была ребёнком полная мечтами и веры. Хочу снова стать девочкой смелой и свободной. Не знать обиды. Не знать ненависти и боли. Почему, едва я вспоминаю свою жизнь, я чувствую горечь? Я уверена, что стала бы вновь собой с этим спасительным ветром. Он вёл меня, не принуждая, лишь давая покой в те пределы белого небытия полные умиротворения и спокойствия. Горы, что внезапно обрываются водой, что капля за каплей становятся огромным пространством океана, снега и льда, сливающееся с бесконечным белым ничем. В этом белой пелене холодной и сковывающей, я ощущала себя как дома. Как на Ленге. Я смогла заметить фигуру в этой белой пелене. Я испугалась того, что это могла быть та толпа, её металлический зверь, пришедший крушить и сметать, как все остальные, но едва оно увидела меня - оно стало протягивать мне руку. Руку, которая ещё была цела. В этот момент ветер стал жечь своим холодом меня ещё сильнее. Я потеряла на мгновение. Всего лишь мгновение способность видеть в этом сне. И только стоило мне снова открыть глаза, как я снова вижу край моей кровати, остатки звёздного света в узоре решётки. В беспокойном сознании, почти в обмороке, вновь видеть убогие, недорисованные картины, книги и скудно обставленную комнату, захламлённую и грязную, и такую же грязную и неглажанную форму офицера, лежащее на полу.

   Как волнами ветра мною овладевает невыносимое чувство полной беспомощности. Я смогла что-то почувствовать в своей груди, тело само начало чувствовать себя жалким, пытаться излить слёзы, чтобы мне стало легче, но бессилие не давали мне сделать этого. Не давали мне выпустить ни слезы, ни проронить крика. Я осталась в тишине.

II.

    

    Не в силах больше терпеть эту тишину, я встала со своей окаменевшей кровати, но тут же почувствовала боль от своих малоподвижных конечностей. Мои шея, спина, плечи - всё отказывалось двигаться. Ещё минуту я просто пыталась пережить эту боль, сидя и не шевелясь. К ней можно было привыкнуть достаточно опереться на что либо, подумать о чём-то что поможет это пережить. Едва ли это самая страшная боль, которая могла быть. Я смогла встать, но дальше я не могла пройти, чтобы не наступить на какую-либо вещь на полу. Расталкивая пыль и мусор, я пыталась взять с пола свою форму. На ощупь она похожа на полотно. "Офицер связи. Ариана Йонг. Миссия Пенроуз-512", как на эпитафии написаны эти слова на моей форме. Я могла бы свободно перемещаться даже в своём ночном платье по этому кораблю, но из-за того насколько становится грязно на нём, мне не хотелось портить единственную вещь, которую мне нравилось носить.

    Мысль об уборке до этого момента ещё не посещало даже маленьким, едва уловимым мигом в остатках моего разума, но теперь упаковки от рационов, испачканные в охре кисточки, бумажки и книги, открытые на случайных страницах, застыли, также жёстко, как и форма на мне.   

    Эта пыльная, захламлённая мусором картина и тьма в ней не хотели, чтобы я уходила. Любое движение давалось с болью. Все раны, что так и не зажили из-за моей беспомощности, сковывали конечности, чтобы я не уходила отсюда. Я как и моя комната могла бы покрыться ржавчиной, стать словно улицы Ротфронта, чьё проклятье упадка и опустошённости, передалось через меня. Чтобы не сломать себе спину, как можно аккуратнее я подошла к ящикам, чтобы подобрать книгу, которую я неосознанно выкинула во время сна. Это был "Король в жёлтом". Хорошо, что обложка или её страницы не повредились. Это была моя любимая книга. Из труб, рядом с дном ящика я услышала металлический ритмичный стук. Всегда, когда я слышу какие-либо необычные звуки - я надеюсь, что это мыши или крысы. Я пытаюсь верить в то, что они обитают где-то за теми коробками и подъедают остатки овсянки из моих рационов на полу. Может я смогла бы им дать имена если бы увидела, или хотя бы дать им попить воды, почувствовать теплоту и мягкость меха маленького тела в моей руке, но я понимаю, что это невозможно. Дезинфекция корабля ещё до начала полёта убило любой организм, который мог бы тут жить. Некогда царившая стерильность, теперь забыта под слоем пыли. Резко моя спина заболела, когда я подняла книгу. Даже это осознание не вызвало во мне ничего, чем бы я могла назвать чувством. Я уже не раз надеялась на что-то, что сможет измениться на этом корабле, как во сне, по одному лишь желанию и силы мысли, как во сне, пропадёт боль, раны. В сухом расчёте или полном понимании того что происходит, но отказа, гонением прочь с ненавистью этой мысли, я догадалась, что проснулась, та что чинит этот корабль - реплика. Эти убогие существа должны были помочь освоить горизонты нового светлого будущего для человека. Всего лишь нужно подождать и надееться, пресмыкаться перед этими железными тварями, что сметают всё исполняя исключительно волю Нации. В инструкциях о выживании при экстренных ситуациях написано, что выживаемость реплики составляет на 800 процентов больше, чем выживаемость человека в миссиях подобных "Пенроуз" и поэтому вы обязаны всеми средствами продлить жизнедеятельность реплике... Зачем писать подобное в инструкции, что даётся в первый день миссии? Хотела бы я отказаться от принятия причины почему эти инструкции написаны... Последние три года я не жила, когда вступила... когда меня заставили пойти на эту службу, чтобы я "была полезным и примерным гражданином Нации". Три года я только и делала, что пресмыкалась, гробила своё здоровье, оскверняла разум знаниями, законами Нации. Их культурой, что основана исключительно страхом перед войной и исполнением функций исключительного общего движения. Ещё когда я чувствовала ту неприязнь к этому, выражала мысли, которые мне казались правильными: о том, что человек волен сам выбирать, как ему жить; о том, что ему не нужно постоянно страшится войны, страшится контроля тех, кто сделает ему плохо, ведь справедливость всегда поможет, пока есть хотя бы один, кто встанет и поможет другому человеку. Говорила о том, что писали в книгах, о том, что изображали картины, которые я помнила. Даже банальный расклад карты Таро мог вселить в человека покой, радость, надежду, но что-то кроме страха. Глупые фильмы, где главный герой всегда побеждает зло, в том же числе. Мне всегда приятно это вспоминать. Я смогла это сохранить, пройдя через лишения службы Нации. Я смогла сохранить самое дорогое, что только может быть у человека. 

    Тусклый свет единственной горевшей лампочки в главном коридоре прерывался над тёмной плитой. Настолько чёрной, что мазут казался продолжением этой плиты. Это было отверстия с вертикальной лестницей, откуда послышался металлический шаг, в такте марша. С ненавистью я помнила, что нижний этаж предназначался для хранилищ с запасами и капсулы гибернации реплик. Грязная испачканная в мазуте лестница начала трястись и вот показалась фигура - металлическая конструкция, похожая на человека. Оно намного выше меня, так что мне видно, как неуклюже натянуто на её каркас форма Нации. В тусклом полусвете я заметила её светящиеся красные огоньки в том месте, где у этого существа голова. Но вдруг, точно почувствовав мой взгляд, темнота с красными точками ответила мне своим взглядом в мою сторону. Я уклонилась от него. Мне противно даже пытаться разглядеть в этой темноте что-то человеческое. Вечно горящих красными точками глаза. Они постоянно направлены куда-то в мою сторону, но смотрят они сквозь меня. Холодный невидящий взгляд. Я не особо помнила, как называют этих реплик, разве что знала, что в честь птиц, но я отказываюсь даже знать эти названия. Они не живые. Они функции, что никогда не делали ничего хорошего ни по отношению ко мне или кому-либо ещё. Но глаз всё равно время от времени цеплялся даже на миг за черты этой реплики и, лишь постепенно с нарастающим ужасом, она мне напоминает мне ту породу людей, с которыми я когда-то водилась. Довольно весёлых, полных энергии, с винетанским акцентом, который мне нравился, но это существо отличалась не просто отвратительной похожестью на них, не просто тем как бы выглядела сейчас Иза, но своей особенной молчаливостью. Единственный раз когда она говорили ещё в первые дни на корабле были лишь: "Докладываю. Системы А, корабля Пенроуз-512 целы, аномалий в работе не выявлено - всё работает штатно, системы Б, корабля Пенроуз-512 целы, аномал...", - насколько же она была похожа на речь Изы, акцентом, тоном голоса. Я не помню что я сказал ей, но после этого, это существо больше не проронило и слова, сколько бы раз я не виделась с ней.   

III   

   Снова проснулась в этом убогом месте. Я заснула в форме. Онемевшие от сдавливания во сне руки. Голод. Всё такое же убожество, каким и было. Я ничего не ела, но меня тошнило. Моя голова пуста. Она отсечена одной из линий света упавшая на моей кровати. О той мысли, что я не помнила, как я оказалась в своей кровати мне стали совсем плохо. Я не хочу умирать, но и продолжать жить в подобном не хочу. Я не хочу терять свои воспоминания. Все мои мысли прокляты болью, прокляты жестокостью. Страх. Я не могу ничего вспомнить. Я записала всё, что ощутила в конец "Короля в жёлтом" и стала глядеть в неё. Пыталась вдавить себе глаза, чтобы боль в них пропала. Я надеялась, что что-то изменится. Лишь снова стуки в трубах. Слова. Буквы стали нечитаемыми. Но я понимала, что в них написано: "Уходи отсюда ". Я вышла из своей комнаты и снова отправилась в сторону кабины пилота. Лампочки стали перегорать и вовсе взрывались. Света больше нет. Темнота с красными огнями осталась стоять в коридоре, проводя меня взглядом. Моё тело растворяется в темноте, липко и противно слипаясь пылью и мазутом. Не было спасительного ветра. Было лишь окно в космос. Кейс от пистолета с щелчком открылся. С таким же щелчком что-то окончательно сломалось. Пустота в груди сжала её настолько сильно, что я не смогла дышать. Трясушимися руками я взяла тяжёлый пистолет. Сердцебиение моё становилось всё чаще и чаще. Когда мне оставалось совсем миг до того чтобы задохнуться, я начала рыдать. Только благодаря плачу я смогла снова дышать. Мои кости в груди расширяли пустоту, заполняли её огнём что капая, сжигал моё дыхание. Жадно вбирая воздух, я выкинула пистолет и магазин. Я пыталась спрятать лицо руками из-за стыда перед тем, что я хотела сделать. Но руки сращивались с лицом, мои зубы и мои волосы оставались на руках, как и моя кровь. Моя кожа.