Конкурс для литераторов "Жизнь за две минуты" (Голосование)!

Я проснулся счастливым. Она была рядом. Я мог любоваться ею, восхищаться мягкостью линии бедра, обожать аристократичную бледность лица и бархатистость ресниц, вдыхать шёлковый аромат волос. Её беззащитность рождала во мне всепоглощающее желание защитить от посягательств суровой реальности. Я потянулся к ней, предвкушая будущие ласки и блаженство. Она принадлежит мне, и нас ничто не разлучит...
- Опять кота на кровать пустила!! – раздался дикий вопль над моей головой. Грубая рука её мужа, схватив за шкирку, выкинула меня в коридор. Я шипел и сопротивлялся, но...

В детских сказках любовь всегда такая правильная и милая. Она не бывает безответной или временной. Она фатальна и стремительно, но от этого всегда невероятно прекрасна.
В детских сказках есть место лишь идеальной любви. Той, которую, увы, не встретишь в настоящем мире. Той, что может жить лишь на книжных страницах
А стоит ей выйти из них, как она тут же рассыплется под тяжестью нынешних ценностей…

Если честно, я никогда не думала, что смогу встретить такую любовь. Да и вообще, что могу в принципе кого-то полюбить. Мой эгоизм и чрезмерный максимализм порою просто зашкаливали, мешая всякого рода отношениям. Но однажды даже они не помешали моему глупому сердцу влюбиться, оставив бедный мозг на произвол судьбы…
И, я честно признаюсь, что лучшего времени в моей жизни еще не было. Я готовила завтраки, обеды, ужины…Я спорила до хрипа из-за фильмов. Я слезно выпрашивала «ту самую юбочку». Я засыпала на плече своего, не побоюсь этого слова, любимого. И даже подумывала, страшное слово, выйти замуж…
Но сейчас мой мир готов был рухнуть в одночасье, ведь мое голубоглазое счастье улетало…

Стоя посреди переполненного зала аэропорта, я не могла произнести и слова. Все они будто растворились в мире, я, словно потеряла свой голос, как пресловутая сказочная русалочка. Но вот в чем казус: она отдала свой голос за любовь, а я ее сейчас должна была отпустить.
Но и у него не находилось нужных слов.
В конце концов мы просто стояли и бессмысленно таращились друг на друга. Я старалась запомнить все в деталях: его прямой нос с небольшой горбинкой, чуть раскосые глаза, приподнятые вверх уголки губ и мужественный подбородок.
Мне жутко хотелось коснуться его, впитать в себя родной запах, тепло…Все это готово было исчезнуть в один миг, и больше никогда не вернуться.
До его посадки оставалась всего одна минута, и, как мне показалось, в эту минуту уместилась вся моя жизнь. Вся она, без остатка, до крайности, уместилась в несчастные шестьдесят секунд, после которых должны были остаться лишь руины.
Но – вот удивление – я не билась в истерике, не ревела навзрыд, даже не бросалась в объятия с клятвами и мольбами. Мои ноги не тряслись, а руки сохраняли привычное тепло. Даже румянец на щеках, кажется, проглядывался.
Я не делала ничего. Просто стояла и смотрела, как в привычной ухмылке искривлены его губы, как убраны в карманы брюк руки и как знакомо поблескивают безумством шальные глаза.
Тут неожиданно, как мне показалось, даже для самого себя он сделал первый шаг и порывисто обнял меня. Мое сердце на секунду предательски замерло, пропустило удар, а после забилось неровным ускоренным ритмом.

В тот момент я будто онемела, превратилась в безмозглую фарфоровую куклу. Мои руки безвольно обвисли, а голова покорно улеглась на его крепкое плечо. Пахло чем-то очень вкусным и таким родным, но я по-прежнему не могла вымолвить ни слова.
А он прижимал меня к себе все крепче и крепче, целовал щеки, глаза, лоб, шею. Сжимал так, что послышался страшный хруст ребер. Гладил мои волосы, спину, шептал нечто нежное и такое красивое, но смысла сих слов я понять не могла.
От его родного тепла у меня закружилась голова, ноги подкосились – и я ухватилась за него, что было сил. Прижалась до хруста костей, так, будто желая его удержать. В ту же минуту голос вернулся, и я начала шептать все то, что буквально секунду назад шептал мне он.
Где-то на окраинах своего разума я понимала, что все это в последний раз. Сколько там еще? Двадцать секунд, тридцать?
Мне жутко захотелось зареветь, даже завыть, наплевав на всех людей снующих рядом.
А он все прижимал меня, путал мои ровные пряди, посыпал поцелуями лицо. Я тихо умирала в его руках…
И, знаете, не было на свете ничего более обреченного, чем эти объятия…
Секунда? Две? Три?
Господи, да разве может время быть настолько ценным, чтобы считать такие крупицы?
«Посадка на рейс №476 объявляется открытой»
Слова прозвучали, словно набат, приговор – и меня повели на эшафот. Хотя сейчас бы и он был лучше, чем расставание.
Он резко отпустил меня, отступил на шаг, внимательно осмотрел с ног до головы, заглянул в серые глаза…И в тот момент меня посетила та дурная, безнадежная мысль, которая бывает лишь в минуты крайнего отчаянья. «Он не уедет! Он останется со мной!».
Но вместо этого он лишь приподнял меня за подбородок и впился в мои губы.
И это был самые невероятный поцелуй. Глубокий и страстный, захватывающий дух, любящий, но полный страха и печали. Он буквально кричал безмолвным криком, как умирающий больной, который осознает, что это его последний вздох.
На этот раз земля ушла у меня из-под ног, оставив бренное тело на волю случая
Я целовала его в последний раз, и от этого осознания, мне не хотелось его отпускать. Никогда!
Я прижимала его к себе, держала за руку, гладила по волосам, по щекам. Грудь, плечи, торс, лицо…Господи, да неужели это конец?
Но это был действительно он. Любовь всей моей жизни отошла от меня, нежно поцеловала в лоб, бросив на прощание короткое, но такое нежное: «Я тебя люблю». А после резко развернулся и быстро вошел в прозрачную дверь.
Дальше я видела лишь его спину…
И вдруг я, сама не понимая что творю, сорвалась с месте, пробежала до той самой двери, где сейчас виднелся его силуэт. Мне хотелось кричать, бежать за ним, ухватить за руку и молить не уезжать, остаться со мной. Хоть на мгновение, хоть на секунду…
Но какая-то странная сила остановила меня. Я так и замерла протянув руку и безмолвно открыв рот. Нет, я не могла повести себя столь эгоистично, не могла просить его остаться. Там его ждет лучшее, а здесь его жду я…
Так пусть же он будет счастлив, даже если это принесет горе мне. Разве не так должны поступать люди, которые любят?
И как только его черный пиджак исчез из виду, я окончательно осознала, что потеряла его. Наши объятия, поцелуй были последним. Он больше не вернется. Никогда
Удивительно, как же мы глупы, когда считаем, что наше время вместе бесконечно, что мы сможем быть рядом с любимыми всегда…
Признаюсь, в ту самую секунду, когда я поняла, что он ушел навсегда, все в этом мире перестало существовать. Воздух закончился, а все ценности стали совершенно бессмысленными.
Но в голове крутился лишь один вопрос: «Почему он не обернулся?». Может он не хотел видеть меня плачущую. Глупый! Мое сердце разбито, а разве может камень плакать? А может он сам боялся заплакать…
И от последней мысли мои глаза все же покраснели. Тонкие струйки побежали по моим щекам, оставляя теплые разводы. Я ревела навзрыд так, как не плакала с самого детства. Люди, проходящие мимо, таращились, крутили у виска, но мне было все равно
Что он улетел. Навечно. Навсегда…

— Пап, ведь в мире нет настоящей магии, да?
— В смысле?
— Я про эльфов и т. д. Это ведь просто выдумки, да?
— Не знаю. С чего ты взял, что эльфы — это нечто более волшебное, чем, например, киты? Понимаешь, о чем я? Вот, если бы я рассказал тебе историю о том, что на дне океана живет огромный морской кит, который использует сонар и поет песни, и его сердце размеров с целую машину, а артерии как тоннели — это ведь можно назвать волшебством?
— Да! Но ведь в эту секунду в мире нет ни одного эльфа, да?
— Да, формально нет.
Отрочество (Boyhood) (с)
Вы верите в магию?
- А это точно то кафе?
- Ага.
- Местечко так себе, если честно.
- Знаю, но она настояла именно на нем.
- А ты уже точно решил, что это будет последнее интервью или все же останешься с нами работать?
- Я уже не передумаю, можешь не пытаться снова рассказывать, как тут хорошо.
- Я и не думал тебя отговаривать, просто еще раз убедился, что твое место освободится.
- Ну да, как же.
- Ладно, а почему ты выбрал именно её? Вокруг еще полным-полно красивых и талантливых особ?
- Ты же её даже не видел.
- Зная тебя…
- Может, хватит? Мне все равно у кого брать интервью и что за статья получится! Лишь бы шеф скорее отделался и подписал заявление.
- Так это он опять заупрямился?
- Да, видите ли, уходить, не написав ничего напоследок нельзя, какие бы причины меня не преследовали.
- Я думал, что ты всего лишь положил на нее глаз.
- И это тоже.
- Наконец-то, узнаю старого друга.
- Напомни, как её зовут?
- Напомнить? Ты же вроде и не знал.
- Не придирайся, говори уже.
- Алиса.
- В стране чудес?
- Она больше на зазеркалье тянет.
- В смысле?
- Фокусы, иллюзии – вот ее профиль.
- Не боишься, что ведьмой окажется?
- Ты же знаешь, не верю я в эти штучки.
- А скоро она должна подойти?
- Ты уже устал ждать? Мог бы и дома остаться.
- Ну, это же приказ редактора. «Набирайся,- говорит он мне - опыта, нечего штаны просиживать.»
- С ним бесполезно спорить.
- Ладно, я отойду на пару минут, никуда не уходи.
- Не беспокойся, я тут еще пару часов буду надоедать персоналу.
***
- Добрый вечер! Надеюсь, не долго, ждете?
-Здравствуйте, я только подошел. Извините, еще раз, что украл у вас выходной.
- У меня все равно не было планов, а так хоть какое-то развлечение.
- Вот и прекрасно. Не хотите ли что-нибудь заказать?
- Да, я буду кофе, черный, без сахара.
- Забавно.
- Что забавно?
- Мой друг предпочитает тоже самое, а я вот никак не могу понять, как вы пьете этот горький напиток.
- О вкусах не спорят. И, вы сказали друг?
- Да, он подойдет через пару минут.
- Вы не говорили, что будет кто-то еще.
- Я и сам не думал, что так произойдет, но слово шефа – закон!
- Хорошо. Начнем или подождем его?
- Зачем же зря терять время? И так, Алиса, вы довольно молоды, но уже успели перепробовать много профессий, почему?
- Так вы подготовились?
- Это моя работа.
- Похвально. Ну, а что касается меня, я просто хотела найти то, что мне по душе, и, конечно же, заработать.
- Но стоило ли все это бросать? Может, надо было чуть подождать?
- Я в своем выборе уверена, а вот вы еще сомневаетесь.
- Что простите?
- Вы ведь тоже покидаете это место работы в поисках чего-то лучшего.
- Откуда вы знаете?
- Не вы один подготовились.
- Алиса, вы меня удивили.
- А это уже моя работа.
- Продолжим. То есть вы думаете, что наконец-то нашли свое призвание или это лишь очередной этап?
- Я занимаюсь иллюзиями не так долго, но абсолютно уверена, что большего мне не надо.
- Интересно, что заставило вас так думать?
- Мой друг, или вернее давний знакомый.
- Его мнение для вас так важно?
- Нет, оно тут не при чем. Он терпеть не может фокусы.
- Как же так получилось?
- Он задал мне вопрос и доказал, что я не права. Это изменило мою жизнь.
- Всего лишь один вопрос?
- Да, всего один, его вполне достаточно.
- И какой же?
- Вы верите в магию?
- Это тот самый вопрос?
- Да. Но вы тоже подумайте над ответом.
- Тут и думать нечего, конечно, нет!
- Вот и я так ответила в тот раз.
- И оказались не правы?
- Да, кто бы мог подумать, что мое неправильное суждение было решающим в моей жизни.
- Стойте, то есть вы пришли к фокусам из-за веры в волшебство?
- Именно так!
- Прекратите так улыбаться, мне кажется, вы просто смеетесь надо мной.
- Ну что вы? Просто вы напоминаете мне меня же.
- Чем?
- Вы такой же наивный и не видите чудес, даже если они перед вашими глазами.
- Покажите мне хоть одно.
- Выберите карту.
- Нет, это мы уже проходили, я хочу настоящее чудо.
- А что вы подразумеваете под чудом? Хотя лучше я угадаю. Вы же хотите увидеть, как я взлечу прямо здесь, без всяких приспособлений, или запущу огненные шары через весь зал?
- Хотя бы так.
- Вы пересмотрели голливудских фильмов. Так никто не умеет.
- Что же тогда магия?
- Это ваши эмоции и чувства,надежда и вера.
- Ну, этого добра у всех хватает. Почему же никто не заявляет, что он волшебник?
- Этим надо не хвастаться, а делиться? Чудо происходит, когда дети завороженно смотрят на твое выступление или, глядя на тебя, люди решаются изменить свою жизнь.
- Это слишком просто.
- А никто и не говорил, что должно быть сложно. Только не каждый справляется. Вы вот, например.
- Я тоже волшебник?
- А помните ваши первые статьи, когда вас интересовало именно творчество, а не деньги? Многие восхищались и мировыми произведениями, а все потому, что верили.
- Еще бы не верили, я ведь писал реальные истории.
- Нет, верили, что, может быть, и они смогут, как герои ваших интервью. Вы вдохновляли людей.
***
- Эй, проснись!
- Мм? Ты где пропадал?
- Пропадал? Давай вставай, а то так и проглядишь свой шанс отделаться от редактора.
- Какой еще шанс?
- Как какой? Интервью взять надо, и ты свободен.
- Так я взял уже.
- Ага, конечно. Меня пару минут не было всего, а он уже и интервью взять успел и в отпуск слетать.
- Не, я же тут весь вечер просидел.
- Слушай, тебе и правда отдохнуть надо, раз такие сны снятся.
- Да не сон это. Сразу после твоего ухода пришла Алиса, и мы с ней весь вечер просидели.
- На часы посмотри.
- Что? При чем здесь часы?
- Давай уже.
- Серьезно? Я не мог уснуть.
- Не переживай ты так, сейчас встретим твою Алису, посидим минут двадцать и пойдешь домой спать.
- Но как же так?
- Ладно, я сам тебя отвезу.
- Вот, ваш кофе, – сказала неожиданно подошедшая официантка.
- О, ты прежде чем отрубился и про меня не забыл? Спасибо!
- Я ничего не заказывал.
- Значит, я понравился официантке?
- Ага, как же. А что у тебя на салфетке написано?
- Ну вот, точно понравился!
- Читай уже.
- Здесь отпечаток губ. Говорил же.
- А написано?
- Тут вопрос. Непонятно к чему.
- Какой вопрос?
- Вы верите в магию?

Второй шанс

Нужно пройти через пропасть,
чтобы оказаться на другом берегу.
Так начинается всё новое.
Эльчин Сафарли

Начинался март. В небольшой южный город, который столичные жители с ноткой презрения в голосе называли провинцией, нехотя заходила весна. Сырой прохладный ветер проносил по небу клочья серых облаков, запутывался в ветвях высоких раскидистых тополей, росших на аллеях старого городского кладбища, где уже почти никого не хоронили. Как обычно, людей здесь практически не было, только в конце центральной аллеи, возле мраморной статуи ангела, с букетом тюльпанов в руке, с непокрытой головой стоял пожилой мужчина, а рядом его дожидался внук – мальчик лет двенадцати. Мужчина стоял, опираясь на трость, слегка сутулясь под порывами ветра и, казалось, внимательно смотрел на статую, но взгляд его был направлен куда-то вдаль. Он словно был в ином месте и времени, где не было ветра, а лился мягкий согревающий душу и тело свет. Лёгкая улыбка тронула его скорбно сжатые губы, и взгляд усталых глаз потеплел, подёрнувшись влагой. Так в молчании прошла четверть часа. Внук, утомившись ждать и замёрзнув, нетерпеливо окликнул: «Деда, пойдем домой, а?!» Дедушка очнулся от воспоминаний, слегка тряхнув седой головой, и рассеянно ответил: « Да-да, сейчас…». Он наклонился к подножию статуи и положил цветы на холодный мрамор. Выпрямился, постоял еще с минуту и повернулся к внуку, - «Пошли». Мальчик подал ему шляпу. До ворот они шли медленно, молча, и когда миновали их, внук спросил: «Ты вспоминал бабушку?» - «Да, воспоминания – это все, что у меня сейчас осталось.» - «А мы? Разве мы не остались – папа, мама, я, тетя Тина с семьей? Это ведь бабушка оставила нас тебе, чтобы тебе не было одиноко?» - спрашивал внук. Дед посмотрел на него, улыбнулся и ответил – «Конечно!»
Покинув кладбище, Александр Иванович Ильинский вместе с внуком отправился домой. Сегодня мальчик ночевал у него. Всё в доме после смерти жены он оставил без изменений. Поэтому сейчас дом встречал его знакомым уютом и теплом. Лет тридцать назад он, не задумываясь, либо дом продал бы, либо изменил интерьер, чтобы ничто не напоминало о прошедшем. Но годы неумолимо брали своё. И он стал сентиментальным, научился ценить дух самого дома, дом для него стал живым существом, источником душевных сил, вместилищем памяти. Единственными изменениями в его жизни стали кошка, собака и попугай. Животных в дом деда принесли внуки, они с ними играли, а дедушке животные скрашивали одинокие вечера. Он ухаживал за ними, учил говорить попугая, продолжал ухаживать за комнатными цветами, посаженными еще Мариной, его женой. И вспоминал… Чем больше времени проходило с момента их вечной разлуки, тем чаще он вспоминал годы жизни, прожитые вместе с женой, думал, размышлял, оценивал свою жизнь, свои поступки, сказанные слова. Своими воспоминаниями он часто делился с детьми и внуками, хотя старался не надоедать. Но были и такие воспоминания, которыми он не делился ни с кем, может, потому, что для этого еще не пришло время…
Войдя в дом, дед и внук разделись и пообедали. Затем мальчик забрал свой планшет и ушёл в детскую играться. Дед никогда не вмешивался в воспитание и игры своих внуков, хотя не всегда понимал смысл окружающих их предметов, темы их разговоров, и, предоставляя право воспитания исключительно их родителям, он просто любил их, баловал, получая удовольствие от общения с ними. Вся нынешняя жизнь текла как – то параллельно его существованию, теперь он предпочитал быть наблюдателем. Поскольку внук занялся своими игрушками, Александр Иванович прошёл в свой кабинет, зажёг камин, сел в любимое кресло. К нему на колени тотчас взобралась рыжая пушистая кошка Машка и довольно заурчала, когда хозяин стал поглаживать её голову. Теперь он мог предаваться своему любимому занятию – воспоминаниям, глядя на огонь в камине. Пёс Пол, старая холёная дворняга, лежал недалеко от камина и, взглянув одним глазом на хозяина, вновь погрузился в тёплую приятную дремоту…
Сегодня Александру Ивановичу вспоминалось то, о чём он никогда не рассказывал своим близким, то, о чём не рассказал даже жене. Видимо, боялся, что это могут счесть бредом или галлюцинацией. Это случилось более тридцати лет назад. Тогда он был зрелым элегантным сорокалетним мужчиной, занимавшим высокую должность на крупном промышленном предприятии. Ездил в заграничные командировки, в санатории, имел дом, жену и двоих детей, множество родственников, влиятельных друзей, престижный автомобиль, пользовался успехом у дам. Всё в его жизни уже устоялось, шло по накатанному пути. Жена занималась домом и воспитанием детей. Когда-то, в самом начале их совместной жизни, он был влюблен в неё, знал, что его чувства взаимны. Шла жизнь, налаживался быт, его успешно вела вверх карьерная лестница. И чувства потеряли прелесть новизны, потускнели, превратились в привычку и чувство комфорта. А ведь всегда хочется чего-то необычного, нового. В его жизни как–то стали появляться и исчезать красивые женщины. Благо, командировки это позволяли. А дом и домочадцы всегда оставались на своём месте, как некая константа. Жена наверняка догадывалась о его изменах, хотя он был довольно аккуратен и напоказ их не выставлял. Но она молчала. А ему в круговороте повседневной суеты было недосуг задуматься над тем, что же она чувствует, что чувствуют их дети. Кажется, что тогда Александр Иванович задумываться вовсе не умел. Но жизнь, протекавшая так удачно и так привычно, вдруг, как норовливая горная река, моментально сменила русло из-за возникшего затора.
Как-то поздним летним вечером под выходные, возвращаясь с вечеринки у высокого начальника и выпив там пару бокалов вина, Александр Иванович сел за руль своего автомобиля и поехал домой. Сложно сказать, то ли вино было виновато, то ли сама судьба так распорядилась, но на почти пустынной трассе за городом его автомобиль столкнулся с грузовиком, перевернулся несколько раз, скатившись в кювет. Все последующие события сквозь постоянную боль помнились смутно – как приехала скорая и автоинспекция, как его вынули из покорёженной машины и доставили в больницу, как врачи что-то говорили о сотрясении, кровотечении, переломах. И потом вдруг наступила темнота и тишина - такая странная звенящая тишина. Луч неяркого приятного света прорезал эту темноту, постепенно расширяясь и превращаясь в коридор. Он смотрел в этот коридор, где-то за собой издалека слыша слабые звуки – «Адреналин, разряд… Готовьте операционную». Эти слова мало о чём ему говорили. Его больше интересовал этот коридор, этот свет. Послышалась какая - то легкая прекрасная музыка, похожая на дуновение ветерка, такая освежающая, волшебная. Она звала и манила за собой туда, к свету. И он пошел на свет. Он не знал, сколько он шёл, но конца коридора не видел. Просто перед ним из струящихся света и музыки соткался образ прекрасной молодой золотоволосой женщины в белом платье. Впрочем, так ли уж была она молода, он не знал, потому что в её больших глазах фиалкового цвета светилась тысячелетняя мудрость, а в улыбке нежных губ мелькала легкая горечь. Молодым это не свойственно, только старикам. Ему хотелось спросить – Кто вы? Но почему-то он не мог этого сделать, мог только думать. И незнакомка удивила его – она как будто читала мысли, отвечая на незаданный вопрос. «Не важно, как меня зовут. Кто как называет, кто Совестью, кто Ангелом, кто – Смертью. Здесь имя – неважно. Важно, зачем я здесь и зачем здесь вы. Радуйтесь, ваше время покинуть жизнь ещё не пришло. Вы вернётесь домой, к жене и детям. Именно они удерживают вас в живых, привязывают вас к земле. Вы должны быть им благодарны за ваш второй шанс. Хоть это и не последняя наша встреча, я всё равно должна показать вам вашу жизнь. После мы на время расстанемся – на то время, что вам отпущено жить. Думаю, вы наверняка забудете меня. В вашей памяти останется только воспоминание о вашей жизни. До свидания. Внимательно посмотрите на свою жизнь». После этих слов незнакомки музыка зазвучала чуть громче, а сам образ стал исчезать, превращаясь в свет, затем свет вдруг словно превратился в экран, на котором в ускоренном темпе мелькали кадры его жизни – рождение, детство, родители, множество эпизодов, приятных и не очень, связанных с отрочеством и юностью, учёбой в школе и вузе, девушками, с которыми встречался, с друзьями; чётче всего были кадры знакомства с Мариной, их размолвки, свадьба, дом, рождение детей, быстро и размыто мелькали кадры карьерного роста, коллег, любовниц, последняя вечеринка, авария, и он в больнице. Затем свет стал стремительно гаснуть, звуки музыки затихли в знакомой темноте. Но и она стала сереть и постепенно проясняться так, как незаметно начинается рассвет - сознание медленно возвращалось к нему.
Вместе с сознанием возвращалась боль. Казалось, что всё тело прошло через мясорубку. Он через силу открыл глаза, не сдержав стон. Над ним склонилась жена, смачивая влажным бинтом пересохшие губы. «Слава Богу, ты жив!» - прошептала она. Затем появилась медсестричка в белом халате и ввела через капельницу какой-то раствор, внимательно посмотрела на монитор и вышла. Боль слегка притупилась, и он заснул. Ему снились какие-то цветные сны, такие яркие, красочные. Когда он проснулся, у его постели сидела жена. Она дремала, а он рассматривал её лицо, на котором отразилась страшная усталость. Под глазами залегли синие тени, в уголках глаз собрались мелкие морщинки. В густых русых волосах уже заблестели первые серебристые нити. Сколько же времени она провела здесь, ухаживая за ним? Где дети, что с ними? Эти мысли мелькнули в его голове, но спросить жену он не решился – не хотел ее беспокоить. Затем он оценил свои ощущения – забинтованная голова болела терпимой постоянной болью, саднил левый бок, левая нога была по колено в гипсе. Но всё же он чувствовал себя на порядок лучше, чем в прошлый раз. Скрипнула дверь и в палату на обход вошли пожилой врач и медсестра. Услышав посторонний звук, рядом встрепенулась жена, сразу вскочив на ноги. «Добрый день, доктор, сестричка!» - сказала она. «Здравствуйте, - ответил врач, а сестра кивнула. – «Да не стойте вы, присаживайтесь. А вы, молодой человек, - сказал врач, обращаясь к Александру Ивановичу, - родились в рубашке – в прямом смысле слова вернулись с того света. Сердце не билось больше двух минут. Так называемая клиническая смерть. Ну, мы сделали всё, что смогли, собирая вас после аварии. Так что, с днём рождения вас! И жену благодарите, она уже третьи сутки не отходит от вас». Александр Иванович виновато взглянул на жену, но её усталые покрасневшие от бессонницы глаза, поймав его взгляд, не выразили упрёка, а только заботу и сострадание. Она молча подала ему стакан воды. Доктор с помощью медсестры приступил к осмотру. Закончив осмотр, он заметил: «Ну что ж, всё самое страшное позади, царапины, ссадины и синяки заживают, швы в порядке, скоро будем снимать, ну а в гипсе придется месяца три провести, пока кости на ноге срастутся. А голова пока - что будет болеть, но со временем перестанет. Теперь вас время лечит. Счастливо оставаться. Выздоравливайте». С этими словами он вышел из палаты, оставив медсестре назначение периодически давать пациенту средства от головной боли.
Когда они остались в палате вдвоем, Александр Иванович обратился к жене со словами: «Марина, прости!». Она ничего не говорила в ответ, только смотрела на него широко раскрытыми глазами, не совсем понимая услышанное, а потом из глаз её потекли слёзы. Тут она спохватилась, вытерла глаза рукой и сказала: «Саша, не разговаривай, тебе же тяжело говорить. Может, тебе что-то нужно?» Он отрицательно махнул рукой. «Тогда поспи. Я выйду на минутку». - сказала жена и вышла. А когда она была в дверях, он заметил, как у неё вздрогнули плечи. Он устало закрыл глаза и снова заснул. Ведь сон лечит. Так прошло ещё пару дней. Врачи уже настоятельно рекомендовали Марине перестать сутками дежурить у постели мужа, отдохнуть самой и заняться детьми. На шестые сутки Александру Ивановичу сняли швы и выписали домой. Забирать его из больницы на такси приехала Марина с детьми. Тринадцатилетний Митя нёс сумку с вещами, десятилетняя Тина – мамину дамскую сумочку, а Марина страховала мужа, спускавшегося к машине на костылях. Всё были возбуждены, потому долго усаживались в машине, зато им всём очень хотелось быстрее попасть домой. Ему навсегда запомнилось то замечательное чувство единения со своей семьей в тот день. Уже позже, находясь дома, он впервые так много времени проводил с детьми, с удивлением отмечая для себя, как незаметно они выросли, а детям было в новинку посвящать в свои повседневные нужды часто отсутствовавшего отца. Теперь он помогал с уроками сыну, по утрам заплетал косички дочери, чтобы помочь жене собираться на работу. Теперь у него было время увидеть, как хорошо выглядит его жена, как блестят её проницательные ясные глаза – разве можно от них скрыть неприглядную правду, какая милая и искренняя у неё улыбка, а появившиеся в уголках глаз лёгкие морщинки только добавляют ей загадочности. Когда жена и дети в будние дни расходились на работу и в школу, он оставался один. И наедине с собой он отчётливо видел, как он заблуждался прежде, отдавая предпочтение успешной карьере и уделяя мало внимания своей семье, как был не прав, не замечая самого важного в своей жизни. И незаметно для себя самого, он научился с удовольствием ожидать возвращения домой детей с их энергичностью, непоседливостью и энтузиазмом, незаметно заинтересовывать их в том, чтобы помочь ему готовить незатейливый ужин в ожидании маминого прихода. Говорят, дома и стены лечат. И он убедился в этом. И лечил дом не только тело, но и душу. В положенный срок Александр Иванович вылечился, вернулся к своей работе. Работал он так же, как и прежде, но люди заметили, что он как-то переменился. Теперь он всегда торопился домой, и по пути частенько заглядывал в цветочный магазин. Наградой за букет ему становилась улыбка жены и смущенный румянец на её щеках, за что он беззлобно подтрунивал над ней. Дочери он отдавал один цветок, а на возражения, где её букет, говорил, что когда она встретит своего принца, тогда и у неё букеты будут.
Однажды даже жена заметила: «Ты очень изменился после аварии». На что Александр Иванович ответил, слегка улыбаясь: «Я просто использовал второй шанс. Не каждому же удаётся родиться дважды». Они прожили вместе сорок пять лет, вырастили детей, дождались внуков. Но пять лет назад жены не стало – в одно прекрасное весеннее утро она просто не проснулась. Он долго пытался смириться с её уходом в иной мир и жил дальше. После того случая с автомобильной аварией он больше не боялся смерти, помня то удивительное видение, и продолжал учиться у жизни новому – радоваться каждому прожитому дню, лучам солнца, дождю, теплу, всему, что его окружало. Продолжал вспоминать, размышлять…
В дом сквозь зашторенные окна незаметно просачивался вечер. В камине тихо тлели угли. Всё также дремал старый пёс, спала рыжая кошка на коленях хозяина. Хозяин в кресле тоже спал, и во сне чему-то улыбался. Ему снились волшебные сны. И только утомившийся от компьютерных игр внук, приоткрыв дверь в кабинет, с минуту растерянно наблюдал идиллическую картину, а затем, разрушая сонные чары старого дома, принялся будить деда.

Гроза.

Весна пришла ко мне с первой каплей дождя, разбившейся о край подоконника. И я никогда бы её не заметила, сидя за столом и занимаясь чем-то непонятным для себя. Рожденная без таланта даже к жизни, чье творчество держат маленькие бесята в коробке, злобно улыбаясь мне. Каждый вечер, при попытке написать что-либо, мои пальцы связывались в узел, бились в конвульсиях, а напечатанный текст был похож на калеку. Множество книг уносило в прекрасные миры, а мои мысли прирастали корнями к самому сердцу, и каждый вздох наполнялся неистовым желанием писать.

И вот, открытая тетрадь, тереблю в руках ручку, рисую на обложке, а бесята всё так же смеются надо мной где-то в темном углу комнаты. Инфаркт, поразивший мое желание и стремление стать писателем, нес летальный исход вдохновению.

Раскат грома. За своими мыслями я не заметила, что дождь в одно мгновение превратился в ливень, а небо заволокли огромные темные тучи. Я неосознанно выбежала на балкон, стремясь к чему-то, чего не могла понять. Холодный ветер буйствовал на улице, шелестя сухими ветвями деревьев. Зима пока еще не ушла до конца. Вздох. Еще один. Словно разряд дефибриллятора на мое сердце, раздался еще один звук грома. Время застыло; пальцы не тряслись более, а бесята в панике следили за мной. Я слышала свой пульс, следующий такту ударов капель дождя о перила балкона.

Молния поразила своим светом все в округе среди черного неба, серых домов города, блеклых огней улицы. Мои глаза загорелись, сердце забилось по-новому для меня, пальцы ощутили такую легкость, которой не было никогда, а черных страхов в комнате больше не было. Но я не хотела писать. Моим желанием было закрыть глаза и отдаться погоде и ее настроению. Как ни странно, та песня в плеере, которую я слушала, окунувшись в свои мысли, завершила свою кульминацию: мощные аккорды, сопровождавшие раскат, перешли в спокойную мелодию.

Внутренний монолог Злодея, или не злодея...
Меня мучает нетерпение, я жду, жду, а время длится как бы вечность, перед глазами происходят события, но они кажутся замедленными, словно какой-то режиссёр-шутник замедлил все кадры, чтобы мы увидели каждое событие отчётливей. Он не шутник! Он садист! Как же это может продолжаться так долго?! Я скоро свихнусь! Ведь что бы я ни делал, даже ускоряя свои действия в несколько раз по сравнению с обычным, я только двигаюсь быстро, а время нет. Как же это время может длиться так долго…
Стоп! Успокойся. Как бы я ни хотел – а время идет, а это в мою пользу. Нужно отбросить весь негатив, перестать думать о том, что я получу через час, и подумать, что же я упустил из виду. Так, во-первых, это. Потом, то. А этого совсем не нужно было делать. И всё же я не так много и ошибался. Все мои ходы были продуманы заранее, до мелочей. Но и мои противники также продумывают каждый шаг. Каждая минута этого часа должна быть использована с пользой, к тому же сильные эмоции затупляют разум. Я лучше их всех, вместе взятых, и в этот час, который у меня есть, и нет у моих противников, чтобы ответить мне какой-нибудь неожиданностью, я должен придумать ходы, которые приведут их в смятение, в ужас, в отчаянье. А я , как ни в чём не бывало, буду смеяться над ними… Но если же допущу ошибку в процессе, или уже ошибся прежде и они это поняли, то моя жизнь будет висеть на волоске. И это значит, что моим целям не будет возможности свершиться… Нет, провал неприемлем! Вот почему этот час так важен, хотя сразу я этого и не осознал…
Ну, чтож, теперь я более или менее спокоен, и мысли пришли в норму. Теперь нужно придумать свой план. И времени предостаточно. Через 58 минут мы узнаем, кто же всё-таки лучше. Они, 3 моих противника, или же водящий их за нос и натравливающий друг на друга, Я? И даже при неприятном для меня исходе, что маловероятно, я буду победителем, ведь планирование – мой конёк, а этого у меня не отнять…

Шаг за шагом, туда-обратно… "Почему так долго?!"
Мужчина уже давно нервно мерил шагами небольшое пространство перед операционной. На стене жгла глаза надпись "Не входить". Сколько времени они уже там? Он мог поклясться, что провел не меньше суток перед этой дверью и миллионы раз прошелся из угла в угол на этом пяточке в конце коридора, но на самом деле он был там не многим более трех часов. Ожидание утомляет, выматывает больше чем любое другое занятие, которое только можно выдумать.
Ждать и надеяться. Ждать и бояться. Ждать и бороться со своими страхами, успокаивая себя избитыми фразами, что все будет хорошо, что врачи заверяли его, что все пройдет отлично. Но все могло пойти неправильно. Как тогда, пять лет назад, когда он также кружил перед дверью операционной, успокаивая себя и позволяя себя успокаивать другим. Это были долгие пять лет, долгие… и мучительные. Черт возьми, еще чуть-чуть и он просто туда ворвется, и пусть только посмеют помешать! Надо успокоиться, он должен, просто обязан взять себя в руки, вернуть самообладание, если не желает все испортить своими неразумными поступками. Мужчина прекратил метаться и ненадолго застыл, беззвучно шевеля губами, читая, наверное, самую краткую молитву неизвестному божеству, не прекращая надеяться на благополучный исход.
Таким его и застал крик из операционной: неподвижным, с закрытыми глазами, в немой мольбе кому-то свыше. Он резко открыл глаза, не в силах поверить своим ушам, но мгновение – и он снова сомкнул веки. Наконец-то. Его ребенок появился на свет. "Спасибо…"

В этот раз газеты не говорят ничего занимательного. Почти всё, что удалось прочесть из сегодняшнего тоненького выпуска: это лишь пара анекдотов, которые забудутся быстрее всего и не вызовут никакой улыбки, рецепт пирога с вишневым вареньем, который навряд ли получится вкусным, статья о прошедших выборах и короткая заметка о выставке скульптур из дерева. Отложив утренний выпуск на край столика, Тенван заглянул в свою кружку и обнаружил там только кофейную гущу, смешанную с остатками сливок. Вздохнув, он ее тоже отставил и снял с переносицы свои очки, и всё вокруг превратилось в размазанную серой водой картинку. С трудом получится различить, где шкаф, где телевизор, а где обои.
Тен совершенно не имеет представления, чем можно заняться сегодня, какие планы стоит построить. После увольнения появилось слишком много времени, которое не хочется растрачивать за глупым телевизором, что круглосуточно смеется, спорит и выдает фальшивые эмоции в своем эфире. Не стоит большого внимания.
Дома всё прибрано, вещи постираны и уже болтаются на прохладном ветру, что гуляет на балконе, только вот они улететь с ним не могут, потому что крепко прижаты к веревке прищепками. Все газеты за прошлый месяц сложены в аккуратную стопку у тумбочки в прихожей – ждут, когда сдадут на переработку.
Тенван обратил внимание на маленькую визитку книжного магазинчика, которую взял вчера в большом торговом центре с какой-то рекламной стойки. «Книги, альманахи, журналы, газеты, а также CD/DVD-диски и просто уютная атмосфера…» - гласило небольшим, красивым шрифтом. Атмосфера того небольшого помещения с книгами и дисками была действительно приятной. Всё маленькое всегда вызывает трепетное доверие и часто располагает к себе. Вполне подойдет большинству людей, живущих в этом шумном мире.
«Можно зайти еще раз, конечно», - пронеслось в голове молодого парня, и пункт одного плана на этот день заполнился незначительным делом: посетить книжный магазин снова, хотя бы почитать что-нибудь или даже купить.
За окном лениво начинал рассеиваться субботний полдень. Часть мелких лавочек была еще закрыта, а другая часть только-только открывалась для туристов, которые любили ходить по рынкам в поисках недорогих сувениров. Тенван вернул на переносицу свои очки, возвращаясь вновь в чёткий мир. Прямо перед ним на улице женщина средних лет в фартуке выливала в большую клумбу воду из только что вымытого котелка. Возле ее ног крутился облезлый кот, живущий на этой улице уже несколько лет, и выпрашивал кусок рыбы, а вместо этого получил только вареные плавники, которые собирались выбросить.
- Эй, а что ты будешь с этим делать?! – какой-то взволнованный юноша спросил это так громко, что Тен его прекрасно услышал через приоткрытую форточку. Этот парень говорил что-то мимо проходящей девушке, несшей в руках большую коробку, полную каких-то упаковок. Девушка что-то ответила и пошла дальше своей дорогой, а парень, задумчиво почесав затылок, стал вертеть головой в поисках подходящего занятия, щурился, когда его взгляд попадал на солнце.
- Ну, как обычно, - вполголоса самому себе сказал Тенван и отвернулся от окна.

Воскрешение
"Это самый худший день в моей жизни," - думала она, поднимая упавшие у порога ключи. На самом деле, конечно, это было не так, и какая то крохотная часть её сознания понимала, что этот день такой же, как и много предшествующих ему и что впереди её ожидает ещё много таких дней. Но вся остальная часть в который раз пережевывала все неприятные мелочи паршивого денька: слякотная погода, вонючие маршрутки, теснота в метро, уставшие ноги, неадекватные преподы, гудящая от бесконечной бессонницы и забот голова, и ещё много всяких мелочей в таком духе. От этих размышлений в ней начала закипать безудержная злость и ярость на всё вокруг. Поворачивая ключ в замке, она представляла себе, что она голыми руками разрывает пассажиров в метро, как она обращает в кучки пепла тех, кто посмел не угодить ей одним лишь взглядом, как она топчет... Её разбушевавшиеся фантазии прервал внезапный, как стук в дверь в 3 часа ночи, мальчишеский возглас: «Сестрёнка пришла!». Этот возглас белой птицей, подхваченной ветром, пронёсся сквозь её сознание. Она посмотрела в ясные серо-голубые глаза своего 3-х летнего братца. И хотя они и не особо ладили из-за разницы в возрасте. В такие моменты он становился её спасением. Улыбка до ушей, смеющиеся глаза в обрамлении таких длинных ресниц, что им позавидовала бы и Мисс Вселенной, и мягкие маленькие руки, тянущиеся к ней для объятия. Все это она видела каждый день, и каждый раз заново воскресала от одного только его вида. Она положила ключи на тумбочку, улыбнулась и сказала: "Я дома".

"Электронное табло часов высвечивает 20:00. Я перевожу взгляд на миниатюрную фигурку Хотэя, легко уместившуюся на моей ладони, и закрываю глаза. С искренней верой поглаживаю могущественный живот Смеющегося Толстячка и мысленно повторяю раз за разом свое заветное желание. Внезапно, с потоком эмоций ухожу в воспоминания, потеряв счет времени. Необычайная легкость на душе дает знать о том, что мой талисман с радостью поможет и освобождает от всяких тревог. Возникает желание посмотреть на статуэтку улыбающегося монаха, но внимание привлекает мигание на часах – 20:02."

Кладбище. Холодно. Зима. Тяжёлые хлопья снега бесшумно скользили по хрупкому морозному воздуху. Бело. Чёрные стволы елей тянулись в бездушное пустое и бесцветное небо. Тихо. Ветер не шуршал, прятался за седыми надгробьями.
Были похороны. Люди напоминали чёрные силуэты, тени, бродившие среди людей, только маленькая девочка, завернувшись в тёмный платок, выделялась красной пижамой. Люди стояли и смотрели, как небольшой гробик опускали в ознобную землю. Красные цветы падали на деревянный «кокон» паренька.
На ветках сидели вороны. Они смотрели на событие, происходящие под их клювами, они будто ждали, пока все разойдутся, чтобы полакомится кусочком свежей падали.
Мороз не был колючим, наоборот, мягким, но чертовски сухим и тяжёлым, придавливал собой мир, не давал сбежать, не пропускал и не выпускал ничего, даже свет еле-еле протискивается сквозь него, резкими монотонными лучами.
Заиграла музыка. Игралась она на старой скрипке со стёртыми струнами. Музыка была траурной и игралась ужасно, но не настолько ужасно, что смеяться хотелось, так ужасно, что аж под ситуацию идеально подходила. Музыкант в своё время никак не отличался от своего инструмента, человек постоянно поглядывал на надгробие, нашёптывая молитву.
На камне было выложено чёрными красивыми ровными буквами:
«За совершённые труды – великая честь
За благие поступки – память
За короткую жизнь – соболезнования
Старшему сыну семьи Бек-Энд – Эдварду»
Всё затихло. Люди стали расходится, некоторые обмолвились лишь пожеланиями. Только девочка, укутанная в чёрный платок, осталась у могилки. Она сидела и нашёптывала: «Братик, вернись, прошу…» Девочка не понимала, что её братик уже никогда не вернётся. Она верила всей своей душой, она просила его оказаться рядом с ней.

Время, казалось бы, перестало существовать. Минуты тянулись вечность.
Он чувствовал, как к горлу подкатывает ком, и как трудно становится дышать. Его глаза непрерывно следили за крохотной стрелкой наручных часов. Осталось немного…

Десять секунд…
«Десять? Всего лишь десять секунд? Но почему же они тянулись так мучительно долго? Наверное, мне не стоит заострять всё своё внимание на времени…»

…двадцать секунд…
Он уставился на двери в приёмную врача, следя за ними немигающими глазами. Он устал. Он боялся узнать результат.

…сорок секунд…
Напряжение возросло. Ему казалось, что время застыло, а воздух стал настолько тяжёлым, что он с лёгкостью смог бы резать его кухонным ножом. Его шумное, сбивчивое дыхание заполнило коридор.

…минута двадцать пять секунд…
Он тяжело вздохнул, переведя свой взгляд на собственные руки, крепко сцепленные в замок из пальцев. Ему хотелось кричать.

…минута тридцать пять секунд…
Он устало улыбнулся, потирая виски. Возможно, его переживания и вправду бессмысленны…

…минута сорок пять секунд…
Противно скрипнула, медленно открываясь, дверь. Из приёмной врача неторопливо вышла светловолосая девушка, утирая слёзы.
Её слегка охрипший голос нарушил тишину:
- Милый, я не больна… - она улыбнулась, - мне было плохо по иной причине… - её рука накрыла прикрытый тканью одежды живот, - Я беременна… У нас будет малыш!
Он улыбнулся, заключая её в крепкие объятья. Всё действительно в порядке!
- Я рад… Господи, как же я рад!
Они так и стояли, обнимаясь, когда он мельком взглянул на часы.

…две минуты…

А с небосклона бесшумным дождем падали звезды...
Затянув полной грудью едкий дым сигареты, мужчина устало откинулся спиной на сложенные друг на друге деревянные доски. Спрятав драгоценную коробку в карман на груди истертой грязной армейской куртки, он поднял голову вверх, всматриваясь в звездное небо закрывающимися сами собой из-за бессонных ночей, глазами. Третьи сутки их взвод кантовался в этом окопе, чуть ли не на границе двух воюющих сторон. Приказов уже давно не поступало, да и немцы на удивление притихли в последнее время: дозорные докладывали лишь о мелких копошениях противника. Нельзя было даже отправлять разведчиков, тем более открыто атаковать, оставалось только вздрагивать от малейшего шороха и тут же хвататься за оружие. Такая атмосфера неимоверно выматывала.
Ради чего это кровопролитие? Что они защищают, рискуя собственными жизнями, становясь добровольно живым щитом? Мужчина задумался, выпуская в черное небесное полотно пару серых колец. Солдат вспомнил старого отца, рвущегося защищать Родину, не смотря на полное отсутствие зрения. А главное, что он отчетливо видел в своих воспоминаниях - это беременная жена, с тревогой и любовью смотрящая на супруга, но не смеющая отговаривать решительно настроенного мужа. ''Только будь осторожен, береги себя. Мы будем тебя ждать'', - говорила она, поглаживая округлившийся живот. ''Я буду вас защищать любой ценой'', - мужчина хотел в последний раз обнять жену, но та стремглав убежала поднимать свалившегося со скамьи и уже начинающего обиженно плакать отца…
''Как они там? Давно не получал весточки. Напишу им сегодня письмецо'', - думал с тревогой солдат, стряхивая пепел. Война ничего не значит, если его ждёт дома любящая супруга, вынашивающая их кровинушку.
- Есть прикурить? - к погрузившемуся в свои теплые мысли мужчине подошел командующий, доставая свою пачку папирос.
''Это же лейтенант'', - придя в себя, рядовой тут же подскочил, вытянулся как струна, отдавая честь. Тлеющая сигарета упала на землю, затухая.
- Отставить, - нахмурился лейтенант и, достав папироску, мастерски заломил её свободный конец. - Прикурить не найдется?
- Так точно! - быстро двигаясь, мужчина чиркнул спичкой, поднося ее пылающий огонек к командующему.
- Я же сказал... давай без формальностей, - недовольно проворчал лейтенант, затягиваясь. - Спасибо, - он последовал примеру подчиненного и облокотился о доски.
- Как думаете... мы долго так еще будем? - несколько секунд мужчины молчали, но солдату натерпелось задать терзающий его мысли вопрос.
- А-а-а... черт его знает, - вынув сигарету, командующий сплюнул себе под ноги.
…Но с неба свалилась шальная звезда...
На землю совсем рядом глухо шлепнулось что-то маленькое, совсем тихо зашипев.
- Лейтенант! - ближе всего стоящий к упавшему снаряду солдат резко рванул к командующему, сваливая того с ног. - Грана...
В следующую секунду вспыхнул яркий свет, неся за собой опаляющий огонь. Рядовой принял всю волну взрыва гранаты на себя, закрыв своим телом, все еще ничего не понимающего, лейтенанта.

- Стой, кто идёт? - дежурные настороженно посмотрели на остановившегося запыхавшегося парня.
- Братцы, не узнаете своего? - картавя, удивленно воскликнул гость. - Почтальон я. Письмо принес рядовому Ибрагимову. Сержант, узнав, что у него сын родился, приказал, что есть сил бежать.
- У Сашки-то? - мужчины усмехнулись, радостно улыбаясь. - Беги тогда. Он всем уши прожужжал, что будет рад даже дочке, а тут пацан! Вот счастья-то ему будет.
Неподалеку прогремел взрыв…

Что такое две минуты? Это всего лишь – 120 секунд. За это время нельзя успеть почти ничего, подумают многие. Конечно, совершить путешествие за две минуты невозможно, но этого вполне достаточно, чтобы прыгнуть с обрыва, признаться в любви, зависнуть в своих мыслях, замерзнуть в холодную погоду или выжить… Банально, скажете вы, но если так задуматься, весь наш мир состоит из банальностей. Просто в чьей-то жизни они преобладают в избытке, а кто-то верит, что все, происходящее с ним – оригинально и непостижимо. Когда ты лежишь и смотришь на белый потолок, вдыхая запахи от различных лекарств, единственное желание, переполняющее тебя – сбежать… Неважно куда, просто из этого кабинета, из этой больницы, и пусть там воздух вокруг будет пропитан газами от машин, ароматами духов множества людей, и за всей этой гадостью не так легко будет найти хоть какой-то оттенок природы, но это лучше, чем обездвижено лежать на белой простыне. Хотя это довольно сомнительный выход, но все же единственное решение, которое видит твой мозг в данной ситуации. Время останавливается, и воображение услужливо рисует великолепные картины того, что тебя ждет. Ты видишь врача, страшного и злого – ему плевать на тебя. В его жизни и без такого сопливого ребенка, как ты, хватает проблем: работа, которая раздражает с каждым днем, зарплата, которая, несмотря на обещание начальников, уменьшается из месяца в месяца, коллеги, лица которых он видит чаще, чем своих близких. Да уж, как тут быть вежливым и учтивым? Раздражение прочно поселилось в его жизни и ты – лишь очередной пациент, на которого он имеет полное право немного сорваться и накричать. Я прижимаю руки к телу, стараясь не шевелиться и не давать ни единого повода повысить на меня голос. Мне кажется, про меня уже давно забыли. Я лежу, изучая странное желтое пятно на потолке, и надеюсь, что меня сейчас отпустят. Проходит еще около получаса, и наконец-то женщина в белом халате с марлевой повязкой на лице поворачивается ко мне:
- Готов? – она внимательно всматривается в мое лицо. Неужели я такой бледный, что уже похож на труп?
В ответ я лишь киваю, боюсь, что если попытаюсь что-то сказать, ничего у меня не получится.
- Расслабься, - мне кажется, она улыбается, хотя под повязкой не видно.
Женщина склоняется надо мной, берет со стола ватный тампон, протирает им правое плечо и подносит к нему шприц. Когда иголка проникает в кожу, я вздрагиваю, надеюсь, сейчас не последует ужасная речь о том, что я такой взрослый, а боюсь простых уколов.
- Все, - она снимает повязку и улыбается, - прививка сделана. Следующий.
Я послушно встаю и выхожу, придерживая дверь для очередной жертвы.
- Что с тобой? – друг смотрит на меня так, будто видит впервые.
- Ничего, проведи ты там три часа, тоже выглядел бы не лучше.
Он начинает громко смеяться, не обращая внимания на то, что все пялятся на него, как на психа. Я не исключение.
- Какие три часа? Ты был там две минуты! Я даже уровень в игре закончить не успел!
Я ошарашенно смотрю на лучшего друга, который продолжает истерично смеяться. Две минуты… это ведь так мало, а иногда кажется, целая жизнь…