Дважды два | Фэндом: Death Note | PG-13 | завершен

Дважды два






При желании это можно было обьяснить простым любопытством. Даже не попыткой исследовать - просто захотелось посмотреть в его глаза после этого. В эти опасно увлекающие своей глубиной иссиня-черные глаза. Интересно, что же действительно двигало мной в тот момент? L, великий детектив, выглядел очень вызывающе, когда в его гениальную голову взбрело притвориться, что меня не существует вообще. К тому моменту он уже несколько часов не отрывался от ноутбука и изничтожил как минимум две упаковки рафинированного сахара. Сластена Рюзаки, думал я. Лицо, которое я постоянно вижу в профиль. Смешно.
Наверное, скука свела меня с ума. Так впервые пробуешь наркотики. То есть, ты знаешь, что к добру это не приведет, но все равно в какой-то одури колешь себе этот несчастный опий. В жизни надо попробовать все, да? Кроме того, это был мой второй... кажется, второй в жизни поцелуй. L... Разочаровал меня.
Он удивился, когда я взял его за подбородок и повернул его лицо к себе. Он пытался сопротивляться когда я приближался к нему , но замер, едва я коснулся его губами. Он был сладким и совершенно не умел целоваться, но это было не важно. Я ждал другое.
Едва я отстранился, в меня вцепился его взгляд. Его глаза, иногда похожие на бездонные колодцы, тогда напоминали два черных блюдца, на дне которых плескались слезы. Странное выражение лица... Нет, отнюдь не странное. Я ожидал от L другого...
В нем не было L.
На крутящемся кресле , прижав колени к груди, сидел растерянный Рюзаки.
Ах. Я ошибся.
Как никогда, мне захотелось уйти. Я развернулся и быстро зашагал к выходу.
Звяк.
Он держал ее двумя пальцами, и его глаза напоминали глаза домашнего котенка.
- Цепь, - негромко сказал он. Я секунду потоптался на месте, а затем раздосадовано плюхнулся в свое кресло. Рюзаки еще несколько секунд сверлил пустым взглядом пространство, а затем вернулся к ноутбуку.
Ничего не произошло. Что-то произошло. Наверное, из-за этого все и случилось.

* * *

- Не стыдно?
Рем попыталась что-то ответить, но закашлялась и сплюнула горсть серебристого песка. Посмотрела на меня с ненавистью и снова приклеилась взглядом к экрану.
- Там ты уже ничего не исправишь.
События, передающиеся в прямом эфире прямо с места действия, развивались уже не так бурно, как несколько минут назад. Напарник мертвого оперативника тщетно пытался нащупать пульс у его неподвижного тела... в нескольких шагах от него в луже багровой крови лежала Миса.
- Убила бы ты L сразу, и Миса, возможно, осталась бы жива...
- Возможно? - резкий хрип.
- Возможно, - подтвердил я.
Она резко выдохнула, и в воздухе заклубилось облачко
песка.
- Мне жаль, что я не убила тебя...- вдох,-... Ягами Лайт, - хрипло и сухо сказала она.
- Многим жаль. Богов мало кто любит, разве что из чувства самосохранения. Шинигами, кстати, тоже трудно пожелать долгой и счастливой жизни...
Сейчас я наслаждался превосходством. В обьективной реальности меня, видимо, ждали не слишком приятные новости, потому я решил отложить анализ ситуации на потом. Сначала провожу Рем... в последний путь, а потом уже можно и решать, что делать дальше. Честно говоря, я действительно сомневался, можно ли что-нибудь в подобных обстоятельствах сделать... но это потом.
Шинигами беспомощно смотрела на свою тетрадь смерти, лежащую на полу. Она выронила ее сразу после того, как убила напавшего на Мису полицейского; причина же была в том, что ее руки начали осыпаться. Сейчас же они разрушились почти до локтевого сгиба; от ног осталось нечто неопределенное, а лицо изменилось до неузнаваемости. Говорить она уже не пыталась, но ненависть ко мне читалась в ее виде по-прежнему ясно. Я мысленно усмехнулся.
- Приятно знать, что для шинигами смерть не менее болезненна, чем для людей. Интересно, каково чувствовать в своих внутренностях песок... Если у тебя, конечно есть внутренности.
Я чуть подправил на своем лице выражение растерянности и боковым зрением отметил, что эрозия ускорилась. Шинигами стремительно теряла очертания живого существа. Разрушение уже добралось до глаз. Жгучая ненависть в последний раз вспыхнула и исчезла в песчаном потоке. Умирающей Рем, кажется, осталось десять или двадцать секунд.
- Твоя личная тетрадь невидима для камер, пока ты не умрешь? Как кстати.
Ручка, которую я нервно крутил в руках, выскользнула и абсолютно случайно упала рядом с тетрадью. Наклонившись за ней, я, не шевеля губами, проговорил:
- Прости, но в данный момент я играю для камер. Как бы мне этого не хотелось... - я распрямился, - опуститься на колени рядом с твоей могилой у меня не получится.
То, что осталось от шинигами, уже нельзя было назвать живым существом - так, комок песка, неизвестно каким образом висящий в воздухе. В тот момент я решил, что с меня хватит. Разворачиваясь, я позволил себе широкий нервный жест с зажатой в кулаке тетрадью. Песок разлетелся веером. Как можно более незаметно пряча тетрадь под рубашку, я побрел в свою комнату изображать глубокую скорбь по безвременно почившей Мисе, а где-то за моей спиной печально осыпалась вниз последняя горсть серебряного праха.
Глава закончилась.
Второй Кира и ее шинигами вышли из игры.

Эти две дуры все запороли!
Я начал анализ ситуации и уже успел об этом пожалеть. Из-за этой парочки все мои планы летели насмарку. Рюзаки был жив и здоров, а я лишился своей единственной пешки за пределами базы. О том, чтобы убийства преступников продолжались, мне нужно было теперь заботиться самому, а лично я ничего не мог сделать из-за постоянного наблюдения - пусть даже у меня для этого была тетрадь Рем. Найти новых союзников? Но сам процесс поиска обещал навлечь на меня такие подозрения, что проще было бы просто прийти в полицию и сознаться во всех грехах самостоятельно.
Безопаснее всего сейчас было не действовать вообще и выжидать. Мое бездействие могло быть истолковано L двояко: либо Кира, как таковой, сейчас отсутствует, либо зажат и не может действовать. Первый вариант предполагал его смерть или отказ от тетради, второй увеличивал в его глазах вероятность того, что Кирой являюсь я. Так или иначе, перспективы были вовсе не радужные и я был близок к провалу так, как никогда.
Я скрипнул зубами от злости и поморщился - не нравился мне этот звук. Неожиданно скрип повторился - правда, несколько в стороне и немного в другой тональности. Потом - несколько тихих шлепков и наконец - звук, будто в мою кровать опустился кто-то посторонний. Моя рука, которую я неосторожно положил слева от своей головы, сразу же послужила для этого неведомого существа подушкой. Борясь с желанием сразу же применить жесткие меры, я крепко сжал челюсти и расслабил их, затем повторил это несколько раз, пока не нашел в себе силы говорить более-менее спокойным голосом.
- Рюзаки, - я честно попытался сделать свой тон не ледяным, но, кажется, у меня не очень хорошо это получилось, - С тех пор, как мы не связаны цепью, нам вовсе не обязательно спать в одной кровати.
Он не ответил, но я почувствовал, как его бьет дрожь. На секунду мне даже показалось, что были слышны всхлипы, но когда я коснулся его щеки, ее температура была нормальной - совсем не как у человека, который плачет. Рюзаки в ответ на движение судорожно вцепился в мою ладонь обеими руками. У меня не получилось освободить ее, слегка потянув; действовать решительнее я не осмелился.
Так мы и уснули. На утро место рядом со мной опустело, простыня оказалась даже не примятой, и только восемь багровых полумесяцев на правой руке свидетельствовали о том, что Рюзаки провел рядом со мной почти всю ночь.

* * *

- Ты - единственный подозреваемый.
Я искренне не понимал L, хотя его странное поведение было мне на руку. При желании он мог засадить меня за решетку еще на пару месяцев - он ведь это со мной уже проделывал. Тем не менее мотивы его действий оставались неясными, и мне приходилось напряженно следить за каждым его словом, пытаясь уловить хоть каплю смысла в его поведении.
Смысла я не видел никакого вообще.
Он совершенно не пытался сделать хоть что-нибудь. Даже то, что обстановка в нашей следовательской группе заметно накалилась в связи с прекращением смертей преступников (на меня стал косо посматривать даже мой собственный отец, что никак не вселяло оптимизм) не сподвигло его на какие-либо действия. Нет, формально он работал. Проводил за компьютером даже больше времени, чем раньше, анализировал накопившиеся данные какими-то запредельно сложными методами, полез в докторские диссертации по социологии (притом от молчаливого вопроса, постоянно витающего где-то в пространстве после того, как Рюзаки стал бормотать выдержки из той самой диссертации вслух, а именно, понимает ли он вообще что-то в этой тарабарщине, он просто отмахнулся), но при этом результатов у его деятельности было ненамного больше, чем бесконечно мало. Казалось, он специально выбирал те пути поиска, что не могли привести к каким-либо результатам - а попросту, тянул время. Был период, когда я предполагал, что он ведет активное расследование моего дела, а пустыми изысканиями занимается лишь для отвода глаз, но красноречивые взгляды, которые наша группа, не таясь, дарила ему все чаще и чаще, заставляли сомневаться скорее в том, уж не грозит ли нашему лидеру в скором времени суд Линча.
К тому же, это поведение никак нельзя было обьяснить его реакцией на смерть Мисы. По словам Матсуды, который в ярких красках расписал мне всю эту сцену позже, в тот день он наорал на провинившегося полицейского и чуть ли не начал крушить все подряд, а затем вдруг успокоился, неожиданно заторопившись обратно на базу. После этого у него начала проявляться заторможенность, накатывающая неожиданными приступами - например, он мог не донести ложку до рта, причем движение не прекращалось внезапно, а постепенно затухало; затем он медленно, отвев в сторону глаза, откладывал прибор, будто у него внезапно то ли кончались силы, то ли исчезал стимул, чтобы довести действие до конца, потом его глаза цеплялись за какую-то определенную точку и Рюзаки на несколько минут замирал, будто бы пытаясь что-то там разглядеть. Иногда, если я находился достаточно близко, эта точка совпадала с моим затылком, что жутко раздражало, но ни на ответные взгляды, ни на словесные обращения он никак не реагировал. За неделю с лишним я привык к этому, но тут началась вторая напасть. Рюзаки, видимо, решил, что я недостаточно понимаю сложившуюся ситуацию и начал приставать ко мне, серьезным тоном вещая вполне очевидные истины.
- ...Ты единственный подозреваемый,- медленнее повторил L и заметно наклонил голову, - Ау?
Внезапно я понял, что не реагирую на его слова уже минуты две, и попытался показать на своем лице какое-то подобие эмоций. Эмоции были явно не те, потому что детектив с унылым видом принялся вслух анализировать причины, по которым один я подходил на роль Киры. Вслушиваясь в анализ, я не без злорадства заметил, что большинство аргументов против меня были весьма шаткими, ни одна логическая цепочка не вела ко мне, не затронув еще половину Японии и основной причиной того, что Рюзаки унылым тоном сверлил мой мозг своими догадками, была его вопящая интуиция. Впрочем, радости хватило только до середины монолога, а остальное время я тщетно пытался отгородиться от все более пессимистичных предположений насчет моей истинной личности, чтобы хотя бы примерно прикинуть мой ответ на всю эту чушь.
В конце концов, когда Рюзаки закончил со словами «Ты Кира, и даже не пытайся это отрицать», моего воображения хватило только на фразу: «Ну и что ты со мной теперь собираешься сделать?»
- Ничего.
Наглость собеседника прочищает мозги не хуже, чем парализует их его очевидная тупость. Меня пробрало, и способность составлять и произносить связные предложения наконец вернулась.
- Уже несколько месяцев я работаю рядом с тобой, и все же до четверти твоих ходов остается для меня непостижимыми. Если я Кира, то что может быть проще, чем нейтрализовать меня и посмотреть, что будет дальше?
- Ты умен и хитер. Один раз тебе уже удалось ускользнуть из моих рук, и Мису вытащить заодно. А тетрадь смерти ты уже мог передать кому угодно и приказы отдавать... да к примеру, через шинигами - чем ангелы не шутят. Рюка ведь своего только ты можешь видеть?
"Рю...?! Что за нах...?!"- мелькнула мысль.
Потеряв почву под ногами, я прибег к последнему действенному методу - закосить под идиота. Выражение моего лица осталось непроницаемым, когда я недоуменно спросил:
- Рюка? Это шинигами, что ли?
- Да не стесняйся ты... - Рюзаки явно повеселел и на его лице появилась довольная ухмылка, - признавайся уже в существовании своего невидимого друга...
- Невидимого друга? Ты о чем?
Чувствовалось, что если бы мускулы лица детектива вообще могли бы выдать улыбку, то она бы уже достигла размеров банана.
- Прошлой ночью во сне ты клятвенно уверял его, что яблоки в доме закончились...
- Рюзаки!
Вот уж воистину - проколоться на пустяке... Я вздрогнул, представив себе, что я мог бы выболтать во сне при определенной доле невезения, но L видимо, не придал этому значения.
- Да ладно, не зацикливайся на этом. У всякого есть право на свои игрушки. Бедняга, тебе, наверное не дали наиграться в детстве...
- Рюзаки, ты не понимаешь... Вдруг я и на самом деле Кира? - прикинулся я дурачком снова.
- Это так и есть, просто ты притворяешься, что не осознаешь всю серьезность ситуации.
- Рюзаки, я знаю, что тебе хочется, чтобы я оказался Кирой, но от этого ты не приближаешься к разгадке его личности.
- Ты Кира.
- Тогда хотя бы попытайся наконец доказать это! Ты ничего не делаешь уже вторую неделю. Мне - да уже не только мне - это надоело! Проверь меня на детекторе лжи, проведи обыск в моей комнате, вскрой мне череп и потыкай в мозг электродами - но только перестань упрямо и голословно твердить, что я Кира!- я вспылил внезапно для себя самого, да еще и вполне искренне. Полностью дезориентированный отсутствием действий со стороны L, я и в самом деле начинал нервничать. Конечно, было ясно, что от таких взрывов положение не улучшится, и я немедленно зарекся в дальнейшем не терять самообладание, чего бы мне это не стоило.
- Я не могу,- просто ответил Рюзаки.
- Почему?
- Я все еще надеюсь, что ты просто Лайт. Знаешь... У меня все еще не получается полностью отказаться от этой счастливой иллюзии...
- Что?- я растерялся всерьез. Значит, он затормозил расследование из-за меня? Это переходило все границы здравого смысла.
- Теперь ты опять мой единственный друг,- сказал L устало,- А еще...
Внезапно он застыл и его взгляд затерялся в пространстве. Несколько секунд спустя он продолжил севшим голосом:
- Отсрочка. Делай что угодно, Лайт... Кира. Потом я перестану держаться.
Большего я не смог от него добиться.

* * *

В тот день на улице хлестал ливень, и Рюзаки с обеда куда-то запропастился. Матсуда сказал, что иногда он надолго исчезает на крыше, и я побрел туда. По дороге мне встретилась Рем, явно не в состоянии разговаривать. Я поприветствовал ее, и она, видимо, вспомнив о том, что я вынуждаю ее сделать, отвернулась. Оставляя шинигами за поворотом, я подумал, что это случится, скорее всего, сегодня или завтра. Мои губы невольно растянулись в улыбке. Скоро, совсем скоро.
Сквозь струи дождя я увидел это не сразу, но L и в самом деле был там. Насквозь промокший, смотрел куда-то вдаль, за линию горизонта. Я позвал его, но он сделал вид, что не слышит.
- Рюзаки!- воззвал я еще раз, но когда тот повернулся ко мне и красноречиво приложил ладонь к уху, я вздохнул и, поколебавшись еще секунду, вышел к нему под дождь. Видимо, он этого и добивался, потому что, глянув на меня, он снова отвернулся.
- Что ты здесь делаешь, Рюзаки?
- Ничего особенного... Ничего, что бы стоило твоего внимания.
Несколько секунд молчания. Дождь застучал еще громче и чаще; мне подумалось, что теперь уж точно вымокну. Рюзаки стоял спиной ко мне и разглядывал что-то в сером небе.
- Сегодня колокольный звон громче, чем обычно,- негромко заметил он.
- Я ничего не слышу,- ответил я, не прислушиваясь.
- Колокола звонят необычайно громко... То ли свадьба, то ли...
Он посмотрел на меня, и что-то не дало ему продолжить.
"То ли... похороны?"
- Прекрати нести чушь, Рюзаки. Пошли внутрь, я уже промок.
- Прости,- он сьежился и отвернулся,- я все придумал на ходу. Не бери в голову.
Пауза, на чверть минуты. Внезапно оказалось, что мне приходится выбирать между желанием ненавязчиво, на дружеских правах, унизить его и стандартным ответом "ничего", не задевающим его чувства.
- Кому как не мне знать, что тебе нельзя верить? - слегка улыбнулся я.
- Это правда...- снова пауза,- Но... можно ли верить тебе?
- Что ты имеешь ввиду?
- Ты что-то забыл? Или что-то скрываешь? Говорил ли ты чистую правду когда-либо, начиная с самого рождения?
- Люди не идеальны, Рюзаки. Все лгут, в том числе и я. Но я стараюсь не лгать, когда это может навредить другим.
- Такого ответа я и ожидал. Но разве это причина, чтобы лгать самому себе?
- Себе?..- я замялся. Вот уж на что я не мог пожаловаться - это на то что я не мог разобраться в собственной личности. Да и внешне - так мог быть истолкован только то эпизод, когда я предположил, что сам могу являться Кирой - еще до лишения меня памяти. Может, L считает, что я - Кира в бессознательном состоянии?
Наивный.
- Я не Кира, Рюзаки. Давно пора смириться с тем, что все не так просто, как тебе хочется.
- Проклятая простота очевидных решений... Мне действительно не хочется, чтобы все оказалось именно так.
"Не хочет", чтобы его "друг" оказался Кирой. Со стороны эту виртуозную игру действительно можно было принять за дружескую преданность. Но со слов о лжи L всего лишь начал новый раунд в нашей игре. Сейчас он снова будет выбивать из меня информацию, а я - всеми способами ее скрывать. Подобная словесная стычка могла завязаться где угодно и принимать любые формы от дискуссии о личности Киры или неспешной беседы о смысле жизни до обсуждения наших индивидуальных предпочтений в питании. Казалось бы - невиннейшая тема, но однажды L вытащил из меня таким методом признание, что в нашей семье чипсы с курицей ем только я.
Рюзаки сделал шаг в моем направлении.
- Я хочу тебя кое о чем попросить.
Еще шаг, затем - третий. Внезапно он оказался очень близко - так, что я мог разглядеть бисеринки дождя на его ресницах.
- О чем?
- Не дергайся.
Подошел вплотную... Выпрямился.
Внезапно оказалось, что он того же роста, что и я. Из-за этого его глаза оказались невыносимо близко... всего на секунду, потому что в следующее мгновение он зажмурился и слегка наклонил голову.
Коснулся губами моих резко пересохших губ.
На этот раз поцелуй был другим. Рюзаки попытался использовать язык... неужели по-французски? Кажется, да.
«Интересно, откуда у него такое мастерство в французских поцелуях? Ах... Ну да, ведь он в тех же отношениях с леденцами...»
Я сопротивлялся недолго, вернее - почти не сопротивлялся. Без излишнего противодействия я впустил его в свой рот, предоставляя ему полную свободу действий. Но вдруг его напор неожиданно ослаб и поцелуй начал прекращаться. «И что тебе от меня надо?»,- лениво подумал я и начал действовать своим языком. Рюзаки растаял окончательно, и ведущая партия, похоже, досталась мне. Я закрыл глаза и провел языком по его зубам. Он вздрогнул.
Холодало; мы оба промокли насквозь, а ветер усиливался. Он обнял меня за плечи - я знал это совершенно точно, но не мог вспомнить, когда же это случилось. Казалось неестественным, что мои руки просто висят вдоль тела. Поколебавшись, я обнял его за талию и прижал к себе. В ответ он тоже прижался крепче. Стало теплее. Я подумал, что мог бы стоять так вечно; наверное, это было из-за того, что в тот момент все вокруг зависло в хрупком балансе, когда телу было хорошо, а разуму не было смысла беспокоиться, потому что мой главный враг таял в моих обьятиях, намертво сцепив руки за моей же шеей. Тепло... Тепло.
Впрочем, гармония длилась недолго. Рюзаки отстранился, и мокрый ветер тут же унес остатки его теплоты. Какие-то секунды я смотрел на него, потом отвел глаза. Он так и не отпустил мои плечи, и немного погодя, сказал:
- Я отдал долг.
- Не стоило, - прошептал я. Мозг категорически отказывался работать над происходящим, и я действительно с трудом вспомнил наш первый поцелуй - тот, что произошел по моей инициативе.
- Это ни к чему нас не обязывает, - добавил Рюзаки, сжав мои плечи.
- Да,- согласился я, не глядя на него.
То, что мы снова прижались друг к другу, вышло само собой.
Ощущения изменились. Он внутренне сжался, возможно, от холода, и перестал цепляться за меня так крепко, как в первый раз. Я подумал о том, что, возможно, придется начинать новую игру, усложняющую основную в разы... А может, и упрощающую? Поцелуй не прошел для Рюзаки без следа, и... Он влюбился? Нет, глупости...
Глупости - рассмеялся я мысленно. Причина того, что мы стояли, обнявшись, на пронзительном ветру, промокшие до нитки, была очень проста, проста, как дважды два, и совершенно не требовала многократно усложнять мой рабочий образ L. Конечно, он всего лишь человек, и каждому человеку позволены свои обычные, человеческие слабости.
Ведь так и в самом деле было теплее.

* * *

Лайт усмехнулся и прошел мимо. Я ненавидела его всей душой, и только то, что Миса была влюблена в него останавливало меня перед тем, чтобы вписать его имя в свою тетрадь. Миса... разве я могла загородить ей дорогу к счастью?
План первого Киры был гениален и прост. Используя мою привязанность к Мисе, он одним ходом убирал меня и Рюзаки, и к тому же получал место второго L - то есть полностью и безоговорочно побеждал. Дело оставалось за малым - то есть за моим решением.
Я решила, что это случится сегодня. Еще вчера мне невыносимо хотелось жить, но сегодня это желание погасло.
Я с неохотой взлетела со ступеньки и полетела на крышу; насколько я помнила, L был там. За последние несколько дней я успела выучить его имя наизусть, но мне захотелось хотя бы еще раз взглянуть на того, кого мне предстояло убить. Срезав путь сквозь стену, я выглянула на крышу, оглянулась и одеревенела от открывшегося мне зрелища.
Они целовались.
L обнял Лайта за плечи, тот, будто бы поколебавшись, положил свои руки ему на талию. Хлестал дождь, но парочка не обращала на него внимания. Они тесно прижались друг к другу; сквозь промокшую одежду четко прорисовывались тела. Казалось, они будут целоваться вечно, а может, у меня просто нарушилось восприятие времени. Так или иначе, когда я отклонилась назад, скрываясь в стене, у меня было четкое ощущение головокружения, хотя у шинигами чувство равновесия не играет такой важной роли, как у людей. Я с трудом соображала, зато руки уже сами доставали тетрадь и перо. Лишь уже записывая первую букву имени L, я опомнилась. Во-первых, вначале я все равно должна была убить Ватари, иначе план Киры и соответственно, жизнь Мисы оказались бы под угрозой, во-вторых, что-то было неясно в этом деле. Лайт и L... Он не были в близких отношениях. Никогда раньше они доброго слова друг другу не сказали, не говоря уж о поцелуе. Никаких влюбленны взглядов исподтишка, ни единой попытки приблизиться друг к другу. Друзьями они были, да - но только яойщица не способна разглядеть разницы между дружбой и любовью.
Меня начали одолевать сомнения. Может быть, я что-то пропустила? Кира никогда не говорил мне напрямую, что я должна делать. Правильно ли я поняла его план? Возможно, L не должен был умереть сейчас. Значил ли поцелуй, что он нужен Кире живым? Ощущение, что я вот-вот бы совершила что-то непоправимое, все не отпускало меня. Кто был инициатором? Определить не представлялось возможным. В любом случае, Лайт не отталкивал L. Принял бы он такого рода отношения в обычной жизни?
В глубокой задумчивости я спрятала тетрадь и решила: подожду. Расследование дела Мисы еще не продвинулось до критической точки, а мои сомнения были слишком сильны, чтобы решиться на какой-либо шаг прямо сейчас. День или два я понаблюдаю за ними... Возможно, спрошу напрямую у Киры. Время терпит.
Я выглянула еще раз. L держал Лайта за плечи, тот отвел глаза в сторону. Ничего не ясно.
"Бедная Миса",- подумала я, отвернувшись. "Бедная Миса"
Бедная Миса.
Боги, почему же я в нее влюбилась?

* * *

- Ты единственный подозреваемый.
Началось. По энному кругу. Каждый раз этот человекоподобный биоробот пригвождал меня к полу взглядом этакой гипножабы и начинал втолковывать мне эту неоспоримую истину. Я не имел ничего против обьяснений, но L начинало заедать. Складывалось впечатление, что эти ежедневные сеансы служили для него психологической разрядкой... хотя каждый раз после очередного внушения он выглядел еще более разбитым, чем до.
Вообще, он стал слишком дерганым в последние дни.
Накануне он распустил всю группу розыска, не обьяснив причин. Протестовал даже Матсуда, правда, когда L, приподняв брови, спросил, разве его не ждет на воле д... - тот замахал руками и поспешил признать, что он, пожалуй, прав. Мой отец настороженно спросил, что же он здесь собирается делать один, и Рюзаки ответил, что он не будет один, а оставит при себе своего лучшего помощника (он слегка кивнул в мою сторону головой) и нам можно звонить хоть каждые несколько часов, справляясь о нашем самочувствии, и тут же с неизменным выражением лица добавил, что если он умрет за это время, то я Кира. Я спросил: «А если я умру в течении следующих двадцати трех дней?». Он ответил (с легкой улыбкой, как ни странно), слегка поклонившись: «Тогда честь тебе и хвала», но никаких указаний на этот счет не дал. Вероятно, он собирался позднее передать команде подробные инструкции на случай своей смерти, да и другие меры он уже наверняка предпринял, но меня это не смущало. Слишком уж очевидно было то, что он не собирается продать свою жизнь настолько дешево. Вопреки собственным намерениям, я не обиделся даже для виду. Да ну его, гения.
Он даже Ватари куда-то отослал, правда, явно по делу. После его отьезда (через несколько часов после того, как L выпроводил основную группу) в огромном здании базы остались мы одни. Соответственно, все заботы по самообеспечению легли на нас. Для меня это означало в основном то, что я раз в два дня с болью в сердце провожал Рюзаки, отправляющегося в супермаркет, до выхода (представлять, как он выбирает продукты, я избегал, всерьез опасаясь заполучить инфаркт), а потом долго пытался сотворить из принесенного что-нибудь сьедобное; также это значило, что именно я должен был готовить Рюзаки пять-шесть чашек чая в день, бесконечно таскать ему пирожные, конфеты и мороженое с кухни и (что было самым сложным) заставлять его спать, чтобы он не потерял сознание от переутомления - ведь наша группа исправно звонила два раза в день - и для этого не было никакого иного способа, кроме как заставлять его принимать снотворное. Мне приходилось идти на хитрости, и далеко не все они удавались, хотя в последнее время я, кажется, думал об этом едва ли не больше, чем о том, как выбраться из неудобного положения единственного подозреваемого.
L по-прежнему усердно создавал видимость, что работает. Я был уверен, что он наблюдал за мной, но у меня так и не получилось подтвердить это фактами. Единственное, в чем можно было не сомневаться - в том, что, отделив нас от состава группы розыска, он преследовал определенную цель. Полностью изолировать меня от внешней среды? Защитить остальных от чего-то? Скрыть что-то от них? У меня не было предположений по этому поводу. Слишком абсурдным представлялось это действие в любом случае. Ни к чему ни привела и попытка узнать это от самого детектива через прямой вопрос: я получил в ответ неубедительную отговорку о том, что "люди нуждаются в отдыхе", впрочем, ничего большего я и не ожидал.
Дни - около двух недель, не больше тянулись медленно и одинаково, и в воздухе повисло напряжение, будто где-то за пределами нашей видимости вершилась наша судьба. Иногда на меня накатывало ощущение, что L запер здесь нас двоих, чтобы скрыть что-то от меня, хотя мне с трудом верилось, что я бы мог это исправить, даже если бы узнал.
Сегодня, едва я вошел в комнату Рюзаки, он подозвал меня к себе. Сейчас он выглядел немного лучше, чем в предыдущие дни. «Наверное, сегодня он выспался»,- подумал я, отметив, что круги под его глазами изрядно посветлели. Правда, усилилась его видимая нервозность - казалось, что его трясет от холода, но это впечатление было неясным и обманчивым. Зато его настырное внимание ко мне явно куда-то делось, и сейчас, стоя рядом с ним, я тщетно гадал, почему.
Помедлив с полминуты, он взглянул на меня хмуро и усталым голосом сказал:
- Сегодня пришли результаты испытаний Тетради смерти. Правило тринадцати дней оказалось фальшивым. Под подозрением еще несколько правил, в том числе правило уничтожения... Так что у тебя больше нет алиби.
- Поддельн...
- Молчи.
Он остановил меня жестом, устало прикрыв глаза.
- У тебя больше нет алиби... Я вынужден снова начать расследование по твоему делу. Боюсь, и Рюка я не смогу списать со счетов как инфантильную реакцию на одиночество...
Он помолчал и низко опустил голову.
- Как детективу, ведущему твое дело, мне трудно решиться на этот шаг. Это действительно глупо с моей стороны, но я даю тебе шанс. Еще два дня... Полная свобода. Излазь Токио вдоль и поперек. Достань доказательства своей невиновности любым путем - легальным, нелегальным - без разницы. Больше для тебя я сделать ничего не могу...
Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но Рюзаки, взглянув на меня исподлобья, перебил:
- Уйди.
Говорить мне расхотелось, но с места я не тронулся. Он в свою очередь не спешил отводить взгляд. Несколько секунд мы играли в гляделки, а затем Рюзаки вдруг капризным тоном пожаловался:
- Я устал. Знаешь, сколько нервных клеток на тебя потратил?
У меня внезапно улучшилось настроение.
- Тебе нужно больше спать, - безапелляционно заявил я, - Пойду приготовлю тебе чай со снотворным.
- Ну ладно...- Рюзаки повернулся к компьютеру и демонстративно набрал на клавиатуре код. На экране появилась иконка с изображением замочка.
- Не взломаешь, - сказал он, умело копируя тон пятилетнего ребенка.
- Больно надо, - хмыкнул я, направляясь к выходу из комнаты и на ходу пытаясь вспомнить ближайшее место, где можно раздобыть чай.
Два дня, два дня.
А почему бы и нет?

* * *

Наверное, тогда я окончательно сошел с ума.
Полтаблетки снотворного, одна успокоительного. Совместимость проверена заранее, доза просчитана на собственном опыте - так, на всякий пожарный. Чудесный эффект - полное отключение мышления, полная покорность внешним обстоятельствам - и все часов на пять.
Скоро я получил безвольный полутруп, мирно сопящий у меня на плече.
Протаскивая его по неестественно ярко освещенным коридорам здания, я молился о том, чтобы нас никто не заметил. Даже тот факт, что сейчас на базе находилось только мы двое, меня не слишком вдохновлял. В конце концов, все строение было спроектировано самим L, и в нем вполне могли находиться не только видеокамеры, о расположении которых никто, кроме непосредственного создателя, ничего не знал, но и люди, наблюдающие за каждым шагом каждого из присутствующих... впрочем, для L такое нетипично. Всю дорогу от зала наблюдения до моей комнаты с не таким уж, как оказалось, легким Рюзаки на плече я преодолел, опираясь лишь на эту надежду.
В своей комнате я обнаружил уже полностью собранную сумку. Честно говоря, я только тогда осознал, что собирал ее в течении всего прошлого месяца, не особо задумываясь над тем, зачем мне в ней нужно снотворное или второй комплект запасной одежды; а уж как и почему там оказались наручники и (страшно подумать!) упаковка рафинированного сахара, мне и вовсе не хотелось задумываться.
Схватив сумку, я двинулся с Рюзаки на плече к выходу.
Плестись по улицам полуденного Токио, изображая из себя пьяницу с бессознательным от алкоголя товарищем в обнимку, было стыдно. В ближайшем же переулке, где, скорее всего, не было видеокамер, я переодел нас обоих в запасную одежду. Влить в Рюзаки больше глотка алкоголя я не рискнул; но ополовиненная порция снотворного делала свое дело.
Еще минут десять блуждания по улицам; потом - остановка автобуса. Там я значительно "протрезвел" и, затаскивая Рюзаки на место около окна, виновато прятал глаза. Потом, усевшись рядом, притворился спящим. Голова со всей пьяной естественностью сама упала на его плечо, и следующие полчаса мной навязчиво завладела одна мысль. Всего одна.
«Он теплый...»
Он теплый. Он теплый... И мягкий. Настоящий, живой, дышащий. Не гипнотизирующий взглядом, не уходящий от самых случайных прикосновений, не согнутый так неестественно и болезненно. Снотворное убрало барьеры вражды и вернуло что-то... чего, возможно, никогда не было.
Не появится ли у меня привычка накачивать Мису снотворным и лежать с ней в обнимку?
Впрочем, Миса мертва.

* * *

Батарея, наручники. Туман в голове. Одежда - неудобная, явно чужая. Холодный, шершавый пол. Лайт...
Злой, аки демон.
Бил долго. Дважды или трижды пытался задушить, но каждый раз, оправляясь от удушья, я видел его, растерянно уткнувшегося в трясущиеся руки. Шли дни... по крайней мере, мне так казалось. Время от времени Лайт впихивал мне в горло какую-то таблетку. Если хватало сил, я сжимал зубы, отказываясь. Он злился, но молчал. Если не хватало - глотал... После таблеток приходило что-то среднее между сном и параличем, тяжелым, без сновидений. Я нырял в забытье и возвращался обратно, но легче не становилось ни там, ни там.
Больно. Живот болел. Один глаз не открывался, но я никак не мог вспомнить, когда его повредил. Ребра хрустнули пару раз. На кисть левой руки мне было страшно смотреть. Но все же я был жив. Может быть, я смог бы даже ходить... если бы не живот..
Пытался анализировать ситуацию. Не помогло. Некуда бежать. Может, если бы удалось разжалобить Лайта...
Он же меня не убил.
Он был странным. Иногда пытался чего-то от меня добиться. Раз за разом. Больно бил по ребрам, в живот. Умоляюще смотрел в глаза. Что-то говорил... Я честно пытался вникнуть. Не получалось.
Вот если бы не было так больно. Перед глазами висел туман и в ушах постоянно шумела кровь.
Прошло много, очень много времени. Наконец получилось нормально уснуть. Лучше не стало, снились кошмары. Разве что во сне не болели ребра и глаз видел. Когда проснулся, понял, что смогу говорить. Может быть, меня хватило бы даже на три или четыре слова.
- Что тебе... нужно?
Лайт рывком встал и подошел ко мне. Присел и сказал:
- Скажи свое имя и ты умрешь безболезненно... Я обещаю.
Мне вдруг стало невыносимо смешно. Все ясно. Теперь-то все ясно. Совсем как дважды два.

* * *

Рюзаки был в плохом состоянии с сегодняшнего утра. Мы находились здесь уже три дня и за все это время я влил в него четыре стакана воды (без воды снотворное в него было не впихнуть) и потому смерть от жажды ему не грозила. Зачем я давал ему снотворное - мне было неясно. Наверное, мне просто не хотелось слышать или видеть, что он что-то пытается сделать. Задушить его я пытался дважды, но мне не хватало сил довести дело до конца. Кто бы мог подумать, что убивать своими руками так сложно.
Я не ел последние два дня. Еды в сумке не было, а выйти из квартиры мне мешал какой-то суеверный страх. По той же причине невозбновимо исчезали запасы снотворного. Последнюю таблетку я берег на конец и вертел в руках так часто, что наконец перестал класть ее в сумку и она окончательно перекочевала в карман моих джинсов.
Все же, за неимением более простого способа покончить с ним, мне оставалось либо забить его до смерти, либо вписать его имя в тетрадь. Я пытался обьяснить ему это, обещая легкую смерть (наверное, я действительно не выдержал бы зрелища сердечного приступа; двое суток без еды и почти без сна заставляли меня нервно дергаться даже при малейших признаках нарушения его дыхания), но он, видимо, под действием снотворного, не отвечал.
- Ч-что тебе нужно? - тихий, рваный голос. Меня будто дернуло током. Я рывком встал и почти бегом кинулся к нему. Присел, повторил свои требования медленно и разборчиво.
В ответ прозвучал хриплый, булькающий смех напополам с кашлем.
- К-кира...
- У меня есть имя.
- Нет, ты не Лайт...
Он с трудом вдохнул и при

(Автор очень извиняется, она еще не успела разобраться с лимитом длительности сообщения )

Он с трудом вдохнул и приподнял голову, взглянув на меня.
- Ненавидишь... меня?
- Нет...- мимолетное колебание,- Да. Ты был бы неплохим парнем, если бы не сунул свой нос не в свои дела.
- Это нормально... L не скажет тебе имя. Это автоматич... - он запнулся на трудном слове, - автч...- в его рту забулькало и он сплюнул кровь на пол, - Это проигрыш,- наконец прошептал он, опустив голову.
- Так или иначе, предложение легкой смерти остается в силе.
- Ненавидишь меня? - тот же самый вопрос, но прозвучал как-то по другому.
- Ненавижу, - подтвердил я.
Пауза. L потерял сознание, по крайней мере, это так выглядело. Со вздохом я встал и отвернулся. Из-за моей спины прозвучало:
- Кого же ты ненавидишь? Рюзаки или L?
Этот вопрос слегка удивил меня. Поворачиваясь, я обнаружил, что он сидит, прислонившись спиной к стене, и сверлит меня взглядом. Ответил:
- Мы оба знаем, что ты цельная личность, без малейших признаков раздвоения. Или ты хочешь сказать, что одна твоя половина влюблена в меня, а мой главный противник - вторая?
- Наоборот.
У в моем горле неожиданно появился комок, и я не смог его проглотить. Вопрос «что наоборот?» повис в воздухе, не сорвавшись с губ.
- Назови имя,- проговорил он, глядя в мои глаза.
Меня пронзило электрическим током.

* * *

- Прости, прости, - повторил я в десятый раз, - Я сдерживался как мог...
- Не плачь. Такой большой, а плачешь,- безразлично сказал Рюзаки.
Я плакал от усталости и напряжения. Сил больше ни на что не оставалось. Даже стоять на ногах было трудно. Чуть шатаясь, я опустился на колени, а из моих распухших глаз продолжали течь слезы.
- Ты спас меня...
Тщетно подождав реакции на эти слова, я вдруг сорвался:
- Я люблю тебя!
Молчание. Я продолжал:
- Я был бы уже мертв, если бы не ты... Уже тогда, еще перед тем, как я нашел тетрадь смерти, уже тогда я разучился любить! Ты, ты спас во мне человека! Кем бы я сейчас был, если бы не влюбился в тебя?
Ноль реакции.
- Это все воспоминания... Кира не дал мне ни единого шанса, он просто вытеснил меня... Рюзаки...- мне с трудом удавалось подавлять рыдания и из-за этого было нелегко дышать,- Я сделал все, что мог. Прости меня... Я должен был быть сильнее... Я... Я... не заслуживаю прощения...
- Идиот,- услышал я.
Рука, ранее бессильно лежащая на полу, приобняла меня и с неожиданной силой он притянул меня к себе. Внезапно я оказался очень близко к нему. Он опустил голову мне на плечо и прошептал:
- Разве я могу тебя не простить? Моего милого Лайта...
Он оттолкнул меня и закашлялся, приложив руку ко рту.
Вдруг я понял, в каком состоянии он находится и уже собирался встать, когда он удержал меня рукой и снова притянул, но на этот раз - для поцелуя. Я ощутил на языке медный привкус крови, а еще, как он передал мне в рот что-то маленькое и твердое, правда, когда поцелуй окончился, я этого чего-то уже не нашел. Я снова попытался встать, но Рюзаки сказал:
- Останься.
Я знал что ему нужна помощь. Нужно вызвать скорую как можно быстрее... Но не нашел в себе сил возразить.
Он немного помолчал и добавил:
- Я устал. Обними меня...
Я осторожно обнял его и опустил голову на его плечо.
- Знаешь, у меня никогда не было девушки... Или парня... Ты можешь быть моим первым...
- Это предложение? - отозвался я невнятно. Меня внезапно заклонило в сон, и я не хотел с этим бороться.
Он не ответил, и я продолжил, уже шепотом:
- Тогда я согласен...
- Спи, - сказал он тихо, - Отдохни от всего этого...
- Тебе не тяжело? - я вдруг понял, что навалился на него всем своим весом.
- Нет. Не беспокойся.
Я засыпал под убаюкивающий шепот, нежно зовущий меня по имени. Мне больше не нужно было бороться или бояться, и никого не нужно было защищать. Казалось, я сам оказался под защитой... Только чьей?
Ты спасешь меня, Рюзаки?

* * *

- Спи... Ты не спал так давно, отдохни...
Лайт послушно засыпал, повиснув на моих плечах. Ребра, кажется, сломанные, болели ужасно, но я боялся издать даже звук, чтобы не потревожить его.
- Спи... Мой милый Лайт...
Я коснулся правой рукой его левой ладони. Поднялся вверх, к запястью. Наручные часы все еще были там.
«Четыре раза потянуть, да?»
Часы вскрылись и, как я ожидал, там оказалось несколько сложенных вчетверо клочков бумаги. Я достал один из них и положил на пол. Закашлялся, во рту скопилась жидкость. Облизнул палец.
«А это и в самом деле кровь»
Аккуратно, стараясь писать разборчиво, нацарапал кровью на бумажке несколько слов.

"Ягами Лайт, остановка сердца во сне"

«Умри человеком...»

Как бы то ни было, я не верил в счастливый конец. Лайт все равно бы проиграл Кире, а L никогда бы не дал тихой любви Рюзаки взять над собой верх. Эта игра стоила нам обеим слишком многого. Нам обеим приходилось быть жестокими игроками, а проигрыш означал смерть. В этих условиях чувства сыграли злую шутку. Они обрекли нас обеих на летальный исход.
«Я только помог Лайту спастись от Киры». Я повторил эти слова про себя несколько раз, но они так и не зазвучали правдоподобней. Но, по крайней мере, мне хотелось бы в это верить.
Насколько хватало сил, я прижался к нему. Он еще был жив, сердце билось мерно и тихо. «Теплый», - подумал я. Теплый... Ни к кому раньше я не бывал настолько близко.
Боль уже исчезала. Было тепло и спокойно. Я засыпал, вслушиваясь в медленно затихающие удары его сердца и почему-то именно сейчас мне верилось, что все будет хорошо.
А разве могло быть иначе?

* * *

Наверное, тот поцелуй можно было обьяснить любовью. Он был таким милым в своем разочаровании, когда обнаружил, что уже во второй упаковке не осталось ни единого кусочка сахара. Сластена Рюзаки. И этот профиль... губы сжаты, выдавая напряженную работу, глаза широко раскрыты, вылавливая крохи полезной информации из потока букв на экране.
Когда я коснулся его подбородка, он почти невольно повернул голову ко мне. Попытался отстраниться... впрочем, когда я накрыл его губы своими, он замер. Остатки сахара на его губах сделали поцелуй еще более сладким, а его неловкие попытки отвечать были такими искренними и трогательными...
Когда мы закончили, он смотрел на меня так странно. Я не привык к такому взгляду и это... Это было действительно здорово. В нем не осталось ничего от аналитика L. Это был простой и милый Рюзаки.
Я мучительно покраснел. Внезапно на меня обрушилось осознание того, что я только что сделал. Сделав над собой усилие, чтобы оторваться от его глаз, я метнулся к выходу, но...
Звяк.
- Цепь, - он держал ее двумя пальцами, и его взгляд напоминал взгляд котенка.
Я обреченно опустился в кресло, не осмеливаясь посмотреть на него. Что он теперь обо мне думает? Черт возьми... Черт возьми! Почему я поддался искушению?
- Ты Кира.
Меня обожгли эти слова. Неужели L видит во мне лишь Киру, который только что сделал свой очередной ход?
- Ты ведь не скажешь никому?
Я удивленно посмотрел на него. Легкая, почти незаметная улыбка блуждала на его лице, а его взгляд был направлен прямо в мои глаза. Кажется, он светился. Может быть, от счастья...
- Мое настоящее имя - Эл Лоулайт.
Что?.. Что это могло значить? Может, он считал меня Кирой? Или наоборот, был уверен, что я - не он? Зачем он шел на этот риск? Было ли логическое обьяснение этому поступку? Так или иначе... он говорил правду. Он доверял мне самое дорогое, что у него было - свое имя.
- Я никому не скажу. Я не скажу...
Несколько секунд он смотрел куда-то в пространство, а затем вернулся к работе.
И, возможно, никто из нас не придал этому значения, но в тот день сквозь теплый воздух, прорезанный лучами яркого солнца, летели, возвещая то ли о свадьбе, то ли о похоронах, едва слышные звуки колокола.

Бонус, что ли, добавить... для моей "обширной" аудитории ...

Вдохновила картинка. Ее нельзя назвать иллюстрацией, скорее, текст - приписка к ней. Итак...

Не успеть

В моем боку твердый, острый предмет. Ужасно больно.
Лайт ударил меня ножом.
Наверное, он хочет меня убить.

Я должен пройти целых десять шагов. Я должен поднять голову и коснуться губами его губ.
Мне нужно поцеловать его.
Он должен узнать, как я его люблю.

Мне больно. Мне холодно. Мне жарко.
Озноб.
Я скоро умру.

У Лайта расширены зрачки. Он отшатнулся.
Он удивлен и немного испуган. Он хочет моей смерти.
Он не понимает, что я хочу сделать.

Я дошел. Я уцепился за его рубашку. Я поцеловал его в уголок губ.
Я смог. Я смог сделать это.
Мне больше не надо бороться за жизнь.

Я сполз вниз, цепляясь за его одежду.
Он не пытается меня удержать; он вообще не двигается.
Он знает, что я скоро умру.

Теплые руки перевернули меня, сверху глядят карие глаза.
Лайт смотрит на меня удивленно и обеспокоено.
Он...

В глазах темнеет. Холодно. Больно.
Я умираю.
...
...
«Рюзаки... Рюзаки... Рюзаки! Нет... подожди...»
...
...
Все не так уж... плохо...