Poka-Moka
Мастер Беседы
![[Avatar]](https://staticgr.rmr.rocks/uploads/pics/15/42/480.jpg)
|
«Фей, мой Фей, - смущенно бормотала она, румяная, со слезами на глазах, - я замуж выхожу».
«Феликс! Мне предложили работу в Европе, - его восхищению не было предела, - Боже, спасибо!».
«Феликс… Ммм… Тебе, наверное, все равно, но... – говорил он неуверенно, - Я через полчаса улетаю. В Каир».
«Фел, не траться. Я оплатил лечение, - с извечным спокойствием и сухостью, без намека на обещанную благодарность вещал он, - Дела в норме. Пуля снова у меня в руках».
«Кудряшка, мы домой! Папа с мамой помирились и теперь у них все прекрасно! – кричал радостно, весело, задорно, - Спасибо! Я еще приеду!».
«Феликс, я восхищаюсь вами по-прежнему. Представить себе не можете, как мне больно от того, что я не смогу полететь с вами в Милан! – с досадой, с негодованием, с извинениями, - Но, понимаете, свадьба. Дело такое».
«О, мой кучерявый раб, - лукаво, но едва скрывая капельку грусти, - Ты был приятен. Однако на этом островке больше нечего ловить. Счастливо оставаться, работа с тобой – сплошное удовольствие».
«Феликс, солнышко моё, прости, что не позвонил. Простишь? – с привычным теплом в голосе, уютно, мягко, улыбаясь, - У меня для тебя пренеприятная новость. Я оставляю этот остров навсегда».
Все где-то, куда-то, с чем-то, зачем-то. Кто-то наконец, кто-то к счастью, кто-то неожиданно, кто-то спонтанно, кто-то наощупь. А он как-то, почему-то, не очень, как всегда. Он нормально, неплохо, ну, вполне сойдет. И, конечно же, он за всех рад, конечно же, все будет без проблем, конечно же, всем удачи, конечно же, просто конечно же.
То был переломный момент. Все, как песок, сыпалось сквозь пальцы, менялось так стремительно быстро, что он банально не поспевал. Стоял на перепутье в полной растерянности. А жизнь она расходилась, медленно текла мимо, люди сворачивали, брались за руки, исчезали, падали, выбиваясь из сил. А он все стоял, стоял… Затем его кто-то совсем близко стоящий, срываясь с места, задел плечом, и он опомнился. Наступила паника. Он метался, взглядом искал хоть одно знакомое лицо, но все чьи-то спины. Тогда случился самый серьезный за всю его жизнь приступ фобии.
Один в пустом, темном доме. А за окном постпраздничное веселье. Звонить некому. Позвать некого. Просить о помощи некого. Только себя. Но это «себя», как считал Фел, не поможет. Это были мучительные полтора часа. Задыхался, мерз, кричал, дрожал, боялся. Расцарапал себе всю шею. Страшно хрипя, уже в конце, совсем не ощущая воздуха, он думал, что совершенно жалко умирает. В том, что умирает, не было сомнений. Никаких. Он задохнулся.
Почему Феликс всегда искал помощи в таких ситуациях? Почему ему нужен был рядом кто-то? Почему он мечтал, чтобы кто-нибудь избавил его от видений из детства? Боялся, что очередной припадок окончательно лишит его способности дышать. Боялся, что фобия дойдет до своего апогея, который – смерть. Оказалось, никакого апогея нет. Потеряв кратковременно сознание, он очнулся.
Дальше было два часа истерического смеха. «Тупица, идиот, болван, придурок, дубина!» - кричал он радостно, - «Не сдох… живой… дышишь… И никто тебе нахрен не нужен!».
В один день случилось осмысление всех предыдущих двадцати восьми лет жизни. Феликс ощутил себя неуязвимым. То, чего он все время боялся, убить не может. Одиночество теперь не страшно. Позорное прошлое можно отпустить. Бояться людей больше не стоит. Развести руки навстречу судьбе возможно. Впустить других в свой мир теперь не проблема. Там больше никаких слабостей нет.
«Да ну?! Сыскала, наконец, принца своего? – отвечал он ей насмешливо, - Смотри, чтоб до свадьбы не сбежал. Любви и секса вам безудержного».
«Ты, смазливая мордашка, главное не проколись, - шутливо, трепля его по волосам, - А то вернешься в слезах, а меня, чтоб конфеткой угостить, уже не будет».
«Прощаю, - просто говорил он, - Да, я говорил уже, что прощаю. Но то было неправда. Я просто психанул. А теперь, правда. Увидимся, я еще позвоню».
«Ты мастер, пап, - с улыбкой, спокойно попивая кофе в его кабинете, - Счастливого и прибыльного тебе правления».
«А я-то как рад, что у них все прекрасно, - смеясь, - Ну приезжай. Только куда, неясно».
«Конечно, свадьба важнее, - довольно глубокомысленно, а потом снова переходя на вечные шуточки, - Тем более, с милой твоей не шути. Габариты то смертельные в неправильном их применении».
«Тосковать по тебе буду ужасно, моя госпожа, - с наигранным вздохом, почти верится, что расстроился, - И работа с тобой тоже просто жуткое удовольствие».
«Ну, ты дал мне свой номер, так что возможности слушать твои непотребства я не лишился, - также тепло, как обращались к нему, - Единственное, буду скучать по твоему телу, засранец».
Вот и все. В чем состояла проблема?
Январь, Милан. Миланская неделя моды, мужские коллекции. Все прошло, в принципе, гладко. Однако после Фел понял, что подиум – не для него. По нему лишь тощим женоподобным парням щеголять. Разумеется, это был ценный опыт. И несмотря ни на что, Грог собой гордился.
Следующий год летел быстро. Феликс познавал себя заново. Он уничтожил все свои прежние картины, продал дом, квартиру, досконально сменил гардероб, перестроил привычки, избавился от старых знакомых, обзавелся новыми, завел себе собаку, даже речь его стала другой. Осталась лишь фамилия – Грог, да кудри – все такие же, торчащие в разные стороны.
Тогда Феликс аннулировал контракт с Некст. Это стало для всех настоящим шоком. На него было возложено много надежд, ему предсказывали блестящую карьеру, но он просто раз, и решил все бросить. Ничего не объяснил даже Миранде. Женщина тогда, наверное, заработала немало седых волос, ибо Грог доставил ей массу проблем своей безответственностью.
Кармела, уже замужняя, обзавелась животиком. Счастью девушки не было предела. Муженек ее не владел богатством, в высших кругах не витал, не снимался в рекламе, квартиру имел совсем небольшую. И красивым, возможно, казался только ей. Но Чато, ставшая Кармелой Одли, до этого гнавшаяся за материальными благами, как-то резко изменилась. Причем до неузнаваемости. Она полностью отказалась от денег отца, даже заявила, что после декретного отпуска пойдет работать. Благодаря чему Фел понял, что теперь его на острове окончательно ничего не держит.
Правда, брать билет на первый попавшийся рейс он не спешил. Первым делом он на два месяца слетал во Францию, прекрасно проведя время с семейством Фау. Вужоу, тот самый критикан-китаец, принял его. Удовлетворенный тем, что Феликс избавился от своих предыдущих работ и готов учиться, он основательно занялся им. После Грог вернулся на остров. Прислушиваясь к ощущениям, спустя время снова уехал, выбор пал на Испанию. Он подтянул язык и изучил немало новых рецептов их традиционной кухни. Все Феликс делал осторожно. Тогда он лишь пробовал мир на вкус, наблюдал, как тот принимает его. Снова возвращение, и снова Фел задержался ненадолго, решив восполнить знания и немецкого языка, отправившись в Германию. Именно эти кратковременные поездки, такие осторожные, скромные, наполненные огромным стремлением к новому, заставили его в этот мир влюбиться. Границы резко расширились, и Сан-Ривьер виделся лишь маленькой частью чего-то огромного и безмерно прекрасного. Феликс пообещал себе, что обязательно познает весь этот мир. И если умрет, не увидев той или иной страны, не познав той или иной культуры, не опробовав то или иное блюдо, не пообщавшись с теми или иными людьми, не решившись на то или иное, то никогда себе этого не простит. И конечно же он подарит миру еще множество гениальных картин. Он больше никогда не будет прятаться и играть в условности.
Тогда Фел сказал себе: «Да начнется великая эпоха приключений!».
Он оставил все связи. В прямом смысле выкинул их из головы, не узнавая знакомых в лицах прохожих. Лишь изредка пробуждался, с удивлением вспоминая, что вот, надо ведь навестить того, того и того, а еще его, и кажется, было приглашение на свадьбу от нее и на похороны от него. Это было в порядке вещей. Он ничему не придавал значения, не запоминал, кого рисует, с кем спит, о чем и с кем говорит. Это не являлось беззаботностью, скорее мерой предосторожности, чтобы не запоминать никаких обид, и оставлять место действительно важному. Зато в его голове не было никакого мусора. Он избавился от обидчивости, ревности, фобий. Человек не мог вывести его из себя. Только событие, вдохновение или какой-либо изъян.
Но как-то раз, где-то спустя два года после этого, Карм в телефонном разговоре упомянула Санга. Девушка продолжала с фотографом общение, после того, как Феликс уехал с острова. Грог сказал ей, что скоро приедет навестить, и хотелось бы увидеть старых знакомых. Кармела быстро смекнула, что «старые знакомые» это один человек, и оповестила его, что Макс переехал в Англию, продолжать дело отца. Фел тогда задумчиво ответил «Вот как?», и после того, как они с девушкой распрощались, принял решение встретиться с ним. Припомнилось старое, последнее сообщение Санга, когда тот только уезжал в Каир. Мол, буду в Европе, хочу встретиться после соревнований, давай, не будем ссориться. Феликсу впервые за три года стало стыдно. Ведь тогда он это проигнорировал. Выпросив у Карм номер Макса, он позвонил ему. Должно быть, Санг был настолько удивлен, что аж согласился встретиться.
И они встретились. Да так, что уже не расставались никогда.
Мало-помалу, слово за словом, день за днем, встреча за встречей, между ними завязалась дружба. Не вновь, не возродилась, не продолжилась, а именно завязалась, именно мало-помалу, именно с самого начала. Она была совсем другая, не та, что они водили раньше. Это были уже вполне взрослые люди. Сначала выстроился фундамент, прочный, не допускающий никаких ссор и непониманий, а после стала расти сама дружба, выкладываясь из совместного времяпровождения, смеха, шуток и переживаний. Всего, что их связывало, связывало намертво. Не было ни одной щелки, ни одного изъяна. Такая дружба под любым натиском выстоит.
Где бы ни был каждый из них, они все равно были вместе. Пусть один хлопочет над делами отца в Европе, а другой, ища вдохновения, катается на разукрашенных слонах в Индии – все равно они вместе. Это было необъяснимо. Но факт.
Весь из себя эпатажный, мало кому незнакомый, безответственный и ненадежный, бездомный, вечно находящийся непонятно где, Феликс всегда оказывался рядом по первому же зову Макса. С ним он не проявлял ни одно из этих перечисленных качеств. Которые, по мнению окружающих, были основными его составляющими. Возможно, так оно и было, но только не в случае с Сангом. Проблемы? Фел рядом. Нужна поддержка? Фел рядом. Просто по душам поговорить? Фел рядом. Он всегда был рядом, если нужен. Если Макс был по уши в работе, он не мешал, шарахаясь бог знает где, и каждый раз возвращался с новой порцией своих картин, с новой порцией впечатлений и вдохновения.
Что касается Санга, года через три, после основных событий, он покинул остров, окончательно переехав в Лондон, где под его руководством стала процветать дочерняя фирма отца. Общество навязало ему жену, с которой они прожили ровно год, а потом она умерла при родах, оставив на руках Санга сына. И Феликс снова был рядом. И тогда остался надолго. Пусть Санг не скорбел по утерянной жене, так как любви между ними, как таковой не было, лишь контракт. Но тем не менее, Макс был в шоке. Детей он избегал всегда. А конкретно этого избежать было невозможно. И Фел, вдруг, показал себя с совершенно неожиданной стороны. Пока Макс погрузился с головой в работу, он нянчился с его сыном. Причём нянчил, как своего собственного, отказавшись на некоторое время от своей личной жизни.
В дальнейшем ни одна связь Санга с женщинами, так и не преодолела барьера в одну ночь. Отец больше не наседал на него, так как наследник уже был. Лишь Лисса, всё чаще замечая рядом с братом Феликса, намекала, что это выглядит неоднозначно. На что Макс лишь смеялся и говорил, что не променяет своего «закадычного» друга ни на кого.
Гонки Санг так и не оставил, хоть и ушёл из большого спорта, став однажды вторым в мировом рейтинге. Парк его байков множился. В нём появились даже парочка, созданных по его эскизам. А фотография осталась лишь для Фела и пейзажей.
Макс – самое постоянное, что было в жизни Грога. Остальное – безумный водоворот лиц и событий, в которых он пытался найти себя. Оправдывая все свои поступки стремлением к новому, Феликс на самом деле просто искал то, что придется ему действительно по душе. Не просто понравится, а чего невообразимо захочется. Будь то страна, в которой хочется жить, будь то человек, с которым хочется разделить любовь, будь то занятие, которому не жалко посвятить всю свою жизнь. В этой безумной погоне он многое перепробовал. Однажды в Париже один знакомый помог ему устроить выставку. Аудитория оценила его картины. Все были в восторге. Распаленный и смущенный этим, он пылко пообещал, что состоится выставка еще одна. И она состоялась. Снова грандиозный успех. Фел готов был полностью отдаться этим людям. Они понимают его, они верят в него, им нравятся его картины! В третий раз были выставлены совсем личные работы. На них были, в основном, запечатлены необычные моменты. Однако парижским ценителям прекрасного больше по вкусу были изображения светских дам и праздничных обедов, а также величественной природы. Разрушенные города, нищета и грязные проявления желаний им не приглянулись. В то время как Фел видел в этом особый смак, стремился передать настроение, верил, что ни одному ему это покажется интересным. Но нет. Выставка не возымела зрительных симпатий. Феликс учинил настоящий скандал и окрестил всех предателями. Художник в нем был оскорблен, унижен, обижен. Забыв себя от негодования и горя, непонятного другим, он сломя голову понесся обратно, в свою родную Англию, к Максу. Долго жаловался ему, говорил, какие там всем нехорошие. Около месяца запивал и заедал произошедший провал в Париже, то нянчился с сыном Санга, то без дела слонялся по улицам, то помогал ему в работе, то наоборот мешал. А успокоившись, вернулся к типичному для себя образу жизни, очередной свой маршрут проложив по Европе.
В Провансе, Марсель, произошла неожиданная встреча. Тавиэн. Оба узнали друг друга сразу. И если Феликс сначала хотел пройти мимо, то улыбка Силаи сделала свое дело, приманив, как магнит. Грог остановился, подумал, загадочно улыбнулся в ответ и подошел. В уютном кафе на побережье состоялась приятная непринужденная беседа. Ни один, ни другой не вдавался в подробности как жизни собственной, так и в вопросы о жизни собеседника. Феликса это безумно радовало, и он вспомнил, что именно это обожал в их прежних отношениях. Тавиэн, по его мнению, совершенно не изменился. Как внешне, так и внутри. Разве что стал более открыт, но то и понятно, что Сан-Ривьер стеснял его и портил. Упомянули они и Агнию с Драконом, не рассказывали много, ведь по сути, кому это нужно. Все могло ограничиться разговором, но Фел не мог себе позволить упустить столь лакомый кусочек. О чем заявил прямо. Силая оказался с ним абсолютно солидарен, так что они переместились в отель. Без зазрения совести, без стыда, без сожалений и неудобства они подарили друг другу незабываемое удовольствие. Фальшиво обменялись номерами, где Грог наврал в двух цифрах, фальшиво пообещали друг другу созвониться, фальшиво сошлись на продолжении общения. И больше не виделись никогда. Зачем? Они и так закончили все на прекраснейшей ноте.
На том приветы из жизни прошлой не закончились, и буквально через месяц он встретился с Агнией в Париже. Куда вернулся, чтобы еще раз посмотреть на гнусных людишек, посмевших оскорбить его творчество. Встреча произошла в театре. Альвезер была в компании мужчины, явного щеголя и франта, и приметила Грога первой. Если бы не это, Фел бы ее и не узнал. Нию больше нельзя было назвать сумасбродной девицей, коей Грог считал ее раньше. Это была полноценная женщина, которую язык не повернется окрестить «малявкой», подзатыльник дать тоже бы рука не поднялась, да и устроить битву подушками в одеяле – не вариант. Так что Агнии еще и пришлось получить не совсем приятный вопрос «Ты кто?». После объяснения Фел сделал большие глаза и воскликнул: «Да ладно?!», а потом «Ну ты и вымахала, капец. Вот это грудь!», чуть подумав, добавил, прищурившись недоверчиво «Настоящая?». После представления, Феликс украл Альвезер у ее спутника. Ему было банально интересно, во что превратилась та самовлюбленная блондинка. Началось все вполне цивильно. И, в отличие от разговора с Силаей, покопались они друг в друге основательно, расспросив все и про все. Оба прилично одетые, ведь из театра, как-никак, забрели в ресторан, где скромно отужинали и нескромно выпили. На улицу они выходили далеко нетрезвые. Один в дорогущем костюме, другая – в роскошном платье, пройдя улочку-другую, завалились в клуб. Отожгли там прямо в том, в чем были, вызывая недоумение окружающих. Фел столкнул стриптизершу со сцены, станцевав стриптиз сам. Агния подставляла грудь, и ей на нее лили спиртное, отчего платье промокало, являя все прелести утонченной фигуры. Они громко проорали какую-то песню, Феликс с кем-то подрался, Ния с кем-то занялась сексом. Это безумство продолжалось до утра. Проснувшись на неизвестно чьей квартире, они странно посматривали друг на друга, половину событий ночи не помня. Как-то скомкано распрощались да разбежались, кто куда.
В будущем они еще видели друг друга. Но не общались. Делали вид, что незнакомы, были лишь острые взгляды, коими они поддевали друг дружку каждый раз.
В очередной раз он поехал к Карм. Грог любил навещать ее. Девушка обзавелась двумя сыновьями-близняшками. И с мужем у них были все те же прекрасные отношения, чему оставалось только завидовать. Фел начал замечать за собой, что постоянно нянчит чужих детей, и что ему это нравится. Тогда к нему пришла неожиданная мысль: «А почему бы не остепениться?».
Дальнейшая суматоха была самой ненормальной за всю его жизнь. В поисках любви он совсем потерял голову, причем постоянно донимал этим вопросом Санга. Бедному Максу приходилось слушать его нытье. Понимая, что ничего не получается, Фел вернулся к своим хаотичным разъездам. Тут и началось самое интересное. Руководствуясь глупейшим «а почему бы и нет?» он женился. Женился раз, развелся, женился два. Все это время он не оставлял свой привычный образ жизни, жил себе и жил. Просто к этому прибавился и новый аспект. Один из браков даже принес ему сына. Был он и замужем. За мужчиной. Опять это ненормальное «А почему бы и нет?». Один Макс мужественно терпел его закидоны, в то время как Кармела волосы на себе рвала. Но потом он к их счастью успокоился.
Вернее будет сказать, не успокоился, а отчаялся. Разочаровавшись во всем этом, он опять вернулся в Англию. Пожалуй, лишь туда он и возвращался всегда. В этот раз он не стал жаловаться Сангу. Вместо этого Фел сдал его сына Лиссе, чтобы та отвезла его и своих детей погостить к бабушке и дедушке в Ривьер, а Максу своевольно устроил отпуск. Укатили они в Майами. Набрали себе уйму женщин, развлеклись по-холостяцки. Спустили, кстати, кучу денег, отчего Санг потом пришел в ужас, ибо благодаря Феликсу это деньгоспускание прошло как-то незаметно.
Но веселью не суждено было долго продолжаться. Макс вернулся к работе, все, вообще, вернулось к стандартной своей обыденности. Фел же все не унимался. Продолжались путешествия, появлялись новые картины, он пробовал все новое и новое. Когда казалось, что вот, уже испробовал все, находилось что-то еще. Этот мир был неисчерпаем. Познать его весь было просто невозможно. Но Грог отчаянно пытался, хватался за все, и становясь все старше, надолго не задерживался на одном месте. Боялся, что чего-то не успеет.
Вдруг внутри что-то щелкнуло, и мир в его глазах стал серым. Исчезло вдохновение. Наскучили вечные поездки. Захотелось постоянства. Тогда Карм сказала ему «Повзрослел наконец?». Фел уныло отвечал «Возможно». Феликс довольно долгое время никуда не уезжал, оставаясь с Максом. Снова женился. В этот раз вышло чуточку иначе, было похоже на настоящую семью. Родилась дочь. Однако это заурядное существование убивало в Гроге художника. Санг как-то пытался расшевелить его, но Фел, казалось, вообще утерял тягу к жизни. Не был похож на настоящего себя. А на самом-то деле, Феликс смотрел вокруг. Он уже был далеко не молод. Люди в его возрасте уже были самодостаточны, стояли уверенно, знали свое место. А он – нет. Он попробовал не все. Он своего не нашел. Медленно осознавал, что все эти метания были зря, что жизнь вообще прожита зря. Что он ничего не успел, ничего не сделал. Это была болезнь всех Фау – боязнь старости. У всех было все, а у него ничего. Даже Максу он был не так нужен. У него работа, сын. У Кармелы собственная счастливая семья. Феликс попробовал быть счастливым в браке. Ведь жена его действительно была прекрасной женщиной, дочь – умница. И у него получилось. Но он был счастливым ровно до тех пор, пока оттаявшее сердце художника не заныло, требуя вдохновения. Он снова стал уезжать. Сначала на пару дней, потом на недельку, затем на месяца. В итоге супруга, утомленная этим, предложила развод. У Грога тогда сердце екнуло. Он не хотел этого. Даже пробовал извиниться, пробовал дать обещание теперь всегда быть с ними, но та лишь устало качала головой. Они разошлись тихо, мирно, без ссор. Тогда Фел подумал, что, возможно, любил ее.
Грог осознал, что все. Наступила черная полоса. Словно истек лимит радости. Снова он был подле Санга, но уже не так, как раньше. Уже не человек-праздник. Он был уныл. Лишь изредка совместные вечера принимали живой окрас, они по-настоящему говорили, шутили. Иногда, выпив слишком много, Феликс переходил на откровения. Он говорил и говорил, захлебываясь словами, не беспокоясь, понимает его Макс или нет. Впрочем, он знал, что понимает. Макс его понимает всегда. Порой оживленный алкоголем и измученный сочиненным себе горем, он совсем уж обреченно рыдал. Не мог простить себе, что «прожил жизнь впустую». Никак Санг не мог вразумить его. Фел катился по наклонной. Ничего не было грустнее этого.
Все чаще он стал вспоминать свое детство, думать о матери. Задумчиво касался шеи, восстанавливая в памяти приступы фобии один за другим. Да и вообще размышления о Сан-Ривьере не оставляли его, и в конце концов, не выдержав, он вернулся туда.
Последние свои годы Луи вел честную жизнь. После того, как в Пуле произошла очередная смерть из-за русской рулетки, он на старости лет так растрогался, что продал казино. И без того слабое сердце мужчины было утомлено всей этой чернью. К нему приехал его брат, Льюис, и вместе они неплохо устроились. Грог старший переехал в Твосон, на самое побережье. Океан сделал его добрее. Он ни о чем не сожалел. Но, тем не менее, за все раскаялся. Когда приехал сын, впервые за столько лет, его, старика, охватила такая буря эмоций, что после он совсем недолго прожил, уморенный болезнью и непривычной радостью, которую каждый раз испытывал, видя сына. Он был почти слеп и каждый час спрашивал: «Ты простил меня, Фей?». Феликс неизменно отвечал «Уже давно». Луи облегченно улыбался, сжимал его руку в своих ладонях и извинялся еще раз.
После похорон отца, Фел сразу уехал. Ему стало совсем неуютно.
В тот раз Макс встречал его в аэропорту, чего прежде не было. Санг выглядел взволнованным. Но Феликс лишь улыбался устало.
Тянулись дни, тянулись недели, тянулись месяца. Это был довольно творческий период. Грог не жил с Максом, сняв себе квартиру, но виделись они ежедневно. Фел не ограничивался картинами. Он писал и стихи, небольшие рассказы. Ему нравилось вспоминать свои приключения, и за два года набралась приличная по объему книга с очерками. Любил он иронично описывать причуды жителей других стран, будь то французы, немцы или японцы. Санг всегда, читая это, смеялся. Это мотивировало Феликса писать еще и еще. Он вообще разбавлял жизнь Макса юмором. У того было столько работы, что Грогу было больно смотреть, как он выматывается. А потому его партнеры и конкуренты, да вообще все, связанное с работой, подвергалось тщательной оценке Феликса, обрастало колкими эпитетами и, кстати говоря, нередко подводило Санга, когда он, на какой-либо важной встрече, вспоминая сказанное Грогом, отчаянно маскировал пытающийся вырваться смех за кашлем. Иными словами, Фел разносил все в пух и прах, отжигая не по-детски. На закате жизни он превратился в конченного циника. Это просматривалось в его картинах, и его рассказах. Некоторые из них он даже публиковал, как ни странно, на них нашелся свой читатель. Этим он и жил. Перерабатывая свое прошлое и выплескивая его на бумагу во всех проявлениях. Постепенно он вошел в раж и больше не сожалел. Ни о чем. Действительно ни о чем. В какой-то мере он был даже удовлетворен. Этому удовлетворению поспособствовала одна фраза Макса, сказанная однажды, когда они проводили очередной воскресный вечер за беседой. Тогда речь зашла о том, как же все-таки прожить жизнь счастливо. Фел долго рассуждал, почти не следя за произнесенным, и в каждом сказанном им слове Санг улавливал его истинное ко всему отношение. Феликс до сих пор думал, что ничего не добился и все сделано им зазря. Помолчав немного, Макс улыбнулся и без напыщенности, с коей говорил Грог, произнес: «Ты сделал мою жизнь счастливой, Фел. И это достижение несравнимо ни с какими другими. Ибо, что есть материальные достижения, когда сам по себе ты самое драгоценное, что только может быть». Не было в жизни Феликса слов, теплее этих. Тогда он так растрогался, что еще долго раскаивался и извинялся перед ним за свою глупость и эгоизм. Сангу оставалось лишь смеяться, ибо давно он смирился с тараканами своего ненормального друга. За этим последовала череда удачных картин, единогласно признанных Максом и Кармелой самыми лучшими из всего арсенала Фела. Карм, кстати, стала частенько приезжать к ним. Рассказывала о Сан-Ривьере, где, к слову, ничего не менялось. А после смерти ее мужа, почувствовав, что не справляется одна, перебралась с детьми в Лондон. Сказать, что она была убита горем, значило ничего не сказать. Но дружными усилиями, никто не дал ей окончательно предаться унынию, и уже через месяц в ее глаза вернулся живой блеск.
Феликс больше никуда не уезжал, ему оно было и не нужно. Общество признало его, как прекрасного художника. Оценило и как писателя. Он больше не чувствовал себя неполноценным. Он состоялся ровно так же, как Макс, как Кармела. И, что самое главное, последние свои дни провел в кругу самых близких людей. Дети насмешливо называли их троицей неразлучных пенсионеров. Пенсионеры эти были вполне себе счастливы.
|
![[Avatar]](https://staticgr.rmr.rocks/uploads/pics/03/25/642.jpg)
![[Avatar]](https://staticgr.rmr.rocks/uploads/pics/01/94/746.jpg)
![[Avatar]](https://staticgr.rmr.rocks/uploads/pics/09/89/712.jpg)