любимая поэзия - оцениваем Страница 11

Ивушка, молодец) Надо было и мне так сделать с самого начала))

Федерико Гарсиа Лорка - 10, конечно же)
Алексей Константинович - 10 тоже)

Итак, мое любимое) И в двух вариантах перевода)


[b]ФЕДЕРИКО ГАРСИА ЛОРКА [/b]

СОНЕТ


Этот не помню:

Я боюсь потерять это светлое чудо,
что в глазах твоих влажных застыло в молчанье,
я боюсь этой ночи, в которой не буду
прикасаться лицом к твоей розе дыханья.

Я боюсь, что ветвей моих мертвая груда
устилать этот берег таинственный станет;
я носить не хочу за собою повсюду
те плоды, где укроются черви страданья.

Если клад мой заветный взяла ты с собою,
если ты моя боль, что пощады не просит,
если даже совсем ничего я не стою, -

пусть последний мой колос утрата не скосит
и пусть будет поток твой усыпан листвою,
что роняет моя уходящая осень.




А этот знаю - он - любимый:

Мне страшно не вернуться к чудоцветам,
Твоим глазам живого изваянья.
Мне страшно вспоминать перед рассветом,
Как на щеке цвело твое дыханье.

Мне горько, что безлиственным скелетом,
Засохший ствол, истлею в ожиданье,
Неутоленным и неотогретым
Похоронив червивое страданье.

И если ты мой клад, заклятый роком,
Мой тяжкий крест, которого не сдвину,
И если я лишь пес, бегущий рядом, -

Не отбирай добытого по крохам
И дай мне замести твою стремнину
Своим самозабвенным листопадом.

Лорка - за оба по 10. Настолько разнятся переводы, сам бы Лорка удивился, наверное.
Вероника Иванова - 10. А выше был Окуджава, и его "Последний троллейбус" (тоже 10), спасибо Shiki Reiji, напомнил мне об этом барде. Отправилась искать любимое и вот нашла

ОХОТНИК
Булат Окуджава

Спасибо тебе, стрела,
спасибо, сестра,
что так ты кругла
и остра,
что оленю в горячий бок
входишь, как Бог!
Спасибо тебе за твое уменье,
за чуткий сон в моем колчане,
за оперенье,
за тихое пенье...
Дай тебе Бог воротиться ко мне!
Чтоб мясу быть жирным на целую треть,
чтоб кровь была густой и липкой,
олень не должен предчувствовать смерть...
Он должен
умереть
с улыбкой.

Когда окончится день,
я поклонюсь всем богам...
Спасибо тебе, Олень,
твоим ветвистым рогам,
мясу сладкому твоему,
побуревшему в огне и в дыму...
О Олень, не дрогнет моя рука,
твой дух торопится ко мне под крышу...
Спасибо, что ты не знаешь моего языка
и твоих проклятий я не расслышу!
О, спасибо тебе, расстояние, что я
не увидел оленьих глаз,
когда он угас!..


PS Хорошая тема - в нужном направлении посылает по просторам инета, давненько я стихов не читала...

Пастернак-10.Очень понравилось.Хочу выложить Киплинга в оригинале и парочке переводов.Мне никогда особо не нравилось его творчество.Но это стихотворение очень понравилось именно в оригинале.В переводе оно какое-то не такое.Объяснить внятно не смогу,лучше посудите сами.))
Редьярд Киплинг.
If
If you can keep your head when all about you
Are losing theirs and blaming it on you,
If you can trust yourself when all men doubt you,
But make allowance for their doubting too;
If you can wait and not be tired by waiting,
Or being lied about, don't deal in lies,
Or being hated, don't give way to hating,
And yet don't look too good, nor talk too wise:

If you can dream -- and not make dreams your master;
If you can think -- and not make thoughts your aim;
If you can meet with Triumph and Disaster
And treat those two impostors just the same;
If you can bear to hear the truth you've spoken
Twisted by knaves to make a trap for fools,
Or watch the things you gave your life to, broken,
And stoop and build'em up with worn-out tools:

If you can make one heap of all your winnings
And risk it on one turn of pitch-and-toss,
And lose, and start again at your beginnings
And never breathe a word about your loss;
If you can force your heart and nerve and sinew
To serve your turn long after they are gone,
And so hold on when there is nothing in you
Except the Will which says to them: "Hold on!"

If you can talk with crowds and keep your virtue,
Or walk with Kings -- nor lose the common touch,
If neither foes nor loving friends can hurt you,
If all men count with you, but none too much;
If you can fill the unforgiving minute
With sixty seconds' worth of distance run,
Yours is the Earth and everything that's in it,
And -- which is more -- you'll be a Man, my son!

Заповедь (Перевод М. ЛОЗИНСКОГО)

Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех,
Верь сам в себя, наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех;
Пусть час не пробил, жди, не уставая,
Пусть лгут лжецы, не снисходи до них;
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.

Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив;
Равно встречай успех и поруганье,
Не забывая, что их голос лжив;
Останься тих, когда твое же слово
Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,
Когда вся жизнь разрушена, и снова
Ты должен все воссоздавать с основ.

Умей поставить, в радостной надежде,
На карту все, что накопил с трудом,
Все проиграть и нищим стать, как прежде,
И никогда не пожалеть о том;
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело.
И только Воля говорит: "Иди!"

Останься прост, беседуя с царями,
Останься честен, говоря с толпой;
Будь прям и тверд с врагами и с друзьями,
Пусть все, в свой час, считаются с тобой;
Наполни смыслом каждое мгновенье,
Часов и дней неумолимый бег,--
Тогда весь мир ты примешь, как владенье,
Тогда, мой сын, ты будешь Человек!

СУМЕЙ
Перевод К. Федорова

Сумей держаться в час, когда кругом
Теряют головы, тебя виня во всем.
Поверь в себя! Сумей назло судьбе
Простить неверящим сомнение в тебе
И ждать сумей без устали и срока.
Оболганный, сумей отвергнуть ложь,
И ненавидящих не проклинай жестоко,
И не бахвалься мудростью на грош.

Сумей мечтать, мечтам себя не вверив,
Раздумий в самоцель не обратив,
Сумей встречать победы и потери,
К обоим недоверье затаив.
Сумей стерпеть, когда твое же мненье
Подлец себе на пользу извратил,
Когда пылают рук твоих творенья,
Чтоб вновь из пепла ты их возродил.

Сумей все то, что выиграл помалу,
Поставить на последний чет-нечет
И проиграть. И все начать сначала,
Ни слова не сказав про свой просчет.
Сумей заставить сердце, нерв и тело
Служить тебе, когда в них жар истлел,
Когда, собрав всю волю до предела,
Ты им стоять и выстоять велел.

Будь человеком рядом с королями,
Среди толпы не становись толпой.
Неуязвим с врагами и друзьями,
Верь людям верой зрячей - не слепой.
Секунды, что летят быстрее света,
Сумей наполнить смыслом до одной,
Тогда твоею будет вся планета,
И станешь ты мужчиной, мальчик мой!

Два самые мои любимые перевода.У Федорова особенно нравится окончание-две последние строчки.))

Окуджава - 10
Пастернак - 9
Киплинг - 8 (не пошел мне этот стих)

Лев Голубев

Мы были, конечно, тогда всемогущи
Мы плыли разведывать райские кущи
По ломанной линии лихо секущей
Все “Маре Инкогнита” наискосок.

Матросы по вантам сновали, как в цирке
По карте гулял измерительный циркуль
И шкипер кресалом источенным чиркал
И трубкой дымил, и глядел на Восток

Безумные шквалы летели навстречу
И песню орали на буйном наречье
И древнее небо ложилось на плечи
Когда достигали мы края земли…

Мы темные тайны богов постигали
За это нас тысячи молний стегали
По лицам соленые звезды стекали
И грозные молнии небо секли

И несся откуда-то голос могучий,
И чьи-то глаза полыхали сквозь тучи
И высь и пучины болели падучей
И в нас проникало безумье миров.

Да что там! Мы были сильны и здоровы
Мы снова и снова срывали покровы
Природы и Рока, мы плыли по кромке
И слушали раненной вечности рев!

Бывало и нас постигала расплата
Бывало воронку разверстого ада
Со вздыбленной палубы кто-нибудь падал
Как падает мертвая птица с небес.

Но мы из крутого замешаны теста
Вставал его брат на опасное место
И песню в пучину обрушивал вместо
Щемящего плача, что друг наш исчез.

Мы плыли туда, где созвездья кипели
Мы пели о пенной, пьянящей купели
Мы пили настой настоящего хмеля
И были обильем загадок больны

А где-то вдали, различимое смутно
Шло курсом навстречу такое же судно
И так же им радостно было и трудно
Напев различить наш под грохот волны

И вот, в неизведанном встретившись море
Мы с ними всю ночь провели в разговоре
А где-то над мачтами, в звездном узоре
Где сотни галактик вращались, пыля,

На встречных, на нас и на наше братанье,
На нас, на усталых героев преданья
Откуда-то с той стороны мирозданья
Всю ночь изумленно смотрела… Земля…

8 ) Одиночка
Погас горящий факел жизни...
Погас горящий факел жизни,
Ничто не светит впереди,
А те кто в мире жить привыкли
Не с сыщут нужного пути.
Стоят как статуи все люди
И стоит их увидеть душу,
Там тьма давно сплела все сети
И не заметно всех их душит.
Не даром все святые плачут
В церквях и храмах у свечей,
Ведь все давно во злобе тонут,
Включая маленьких детей.
Меня судили за Свободу,
За выбор мой идти за светом,
Мне стлали камнями дорогу,
Желая мне погибнуть где-то.
И те кто здесь со мною рядом
Не знают до сих пор меня,
Всегда осудят мрачным взглядом,
Как буд-то я для них мертва...

8 Одиночке. Грустно...
Вот небольшой отрывок из "Корсар" авторства Байрона. в общем-то, больше всего цепляют 2 последние строчки...

Да здесь я, здесь и буду здесь опять,
Пока надеждам суждено сиять
И жизни цвесть. Но мигов быстрый лёт,
Неудержим, разлуку нам несет.
Что толковать, в какой плыву я край?
Всему конец в мучительном "прощай".

Высоцкий - 10) Второй раз голосую за этот стих)

А я все о своем...)


[b]Редьярд Киплинг[/b]

Мэри Глостер

(Пер. А. Оношкович-Яцыны и Г. Фиша)


Я платил за твои капризы, не запрещал ничего.
Дик! Твой отец умирает, ты выслушать должен его.
Доктора говорят - две недели. Врут твои доктора,
Завтра утром меня не будет... и... скажи, чтоб вышла сестра.
Не видывал смерти, Дикки? Учись, как кончаем мы,
Тебе нечего будет вспомнить на пороге вечной тьмы.
Кроме судов и завода, и верфей, и десятин,
Я создал себя и мильоны, но я проклят - ты мне не сын!
Капитан в двадцать два года, в двадцать три женат,
Десять тысяч людей на службе, сорок судов прокат.
Пять десятков средь них я прожил и сражался немало лет,
И вот я, сэр Антони Глостер, умираю - баронет!
Я бывал у его высочества, в газетах была статья:
"Один из властителей рынка" - ты слышишь, Дик, это - я!
Я начал не с просьб и жалоб. Я смело взялся за труд.
Я хватался за случай, и это - удачей теперь зовут.
Что за судами я правил! Гниль и на щели щель!
Как было приказано, точно, я топил и сажал их на мель.
Жратва, от которой шалеют! С командой не совладать!
И жирный куш страховки, чтоб рейса риск оправдать.
Другие, те не решались - мол, жизнь у нас одна.
(Они у меня шкиперами.) Я шёл, и со мной жена.
Женатый в двадцать три года, и передышки ни дня,
А мать твоя деньги копила, выводила в люди меня.
Я гордился, что стал капитаном, но матери было видней,
Она хваталась за случай, я следовал слепо за ней.
Она уломала взять денег, рассчитан был каждый шаг,
Мы купили дешёвых акций и подняли собственный флаг.
В долг забирали уголь, нам нечего было есть,
"Красный бык" был наш первый клипер, теперь их тридцать шесть!
То было клиперов время, блестящие были дела,
Но в Макассарском проливе Мэри моя умерла.
У Малого Патерностера спит она в синей воде,
На глубине в сто футов. Я отметил на карте - где.
Нашим собственным было судно, на котором скончалась она,
И звалось в честь неё "Мэри Глостер": я молод был в те времена.
Я запил, минуя Яву, и чуть не разбился у скал,
Но мне твоя мать явилась - в рот спиртного с тех пор я не брал.
Я цепко держался за дело, не покладая рук,
Копил (так она велела), а пили другие вокруг.
Я в Лондоне встретил Мак-Кулло (пятьсот было в кассе моей),
Основали сталелитейный - три кузницы, двадцать людей.
Дешёвый ремонт дешёвки. Я платил, и дело росло,
Патент на станок приобрёл я, и здесь мне опять повезло,
Я сказал: "Нам выйдет дешевле, если сделает их наш завод",
Но Мак-Кулло на разговоры потратил почти что год.
Пароходства как раз рождались - работа пошла сама,
Котлы мы ставили прочно, машины были - дома!
Мак-Кулло хотел, чтоб в каютах были мрамор и всякий там клен,
Брюссельский и утрехтский бархат, ванны и общий салон,
Водопроводы в клозетах и слишком лёгкий каркас,
Но он умер в шестидесятых, а я - умираю сейчас...
Я знал - шла стройка "Байфлита", - я знал уже в те времена
(Они возились с железом), я знал - только сталь годна.
И сталь себя оправдала. И мы спустили тогда,
За шиворот взяв торговлю, девятиузловые суда.
Мне задавали вопросы, по Писанию был мой ответ:
"Тако да воссияет перед людьми ваш свет".
В чем могли, они подражали, но им мыслей моих не украсть -
Я их всех позади оставил потеть и списывать всласть.
Пошли на броню контракты, здесь был Мак-Кулло силён,
Он был мастер в литейном деле - но лучше, что умер он.
Я прочёл все его заметки, их понял бы новичок,
И я не дурак, чтоб не кончить там, где мне дан толчок.
(Помню, вдова сердилась.) А я чертежи разобрал.
Шестьдесят процентов, не меньше, приносил мне прокатный вал.
Шестьдесят процентов с браковкой, вдвое больше, чем дало б литьё,
Четверть мильона кредита - и все это будет твоё.
Мне казалось - но это неважно, - что ты очень походишь на мать,
Но тебе уже скоро сорок, и тебя я успел узнать.
Харроу и Тринити-колледж. А надо б отправить в моря!
Я дал тебе воспитанье, и дал его, вижу, зря.
Тому, что казалось мне нужным, ты вовсе не был рад,
И то, что зовёшь ты жизнью, я называю - разврат.
Гравюры, фарфор и книги - вот твоя колея,
В колледже квартирой :бип: была квартира твоя.
Ты женился на этой костлявой, длинной, как карандаш,
От нее ты набрался спеси; но скажи, где ребёнок ваш?
Катят по Кромвель-роуду кареты твои день и ночь,
Но докторский кеб не виден, чтоб хозяйке родить помочь!
(Итак, ты мне не дал внука, Глостеров кончен род.)
А мать твоя в каждом рейсе носила под сердцем плод,
Но все умирали, бедняжки. Губил их морской простор.
Только ты, ты один это вынес, хоть мало что вынес с тех пор!
Лгун и лентяй и хилый, скаредный, как щенок,
Роющийся в объедках. Не помощник такой сынок!
Триста тысяч ему в наследство, кредит и с процентов доход,
Я не дам тебе их в руки, всё пущено в оборот.
Можешь не пачкать пальцев, а не будет у вас детей,
Все вернётся обратно в дело. Что будет с женой твоей!
Она стонет, кусая платочек, в экипаже своём внизу:
"Папочка! Умирает!" - и старается выжать слезу.
Благодарен? О да, благодарен. Но нельзя ли подальше её?
Твоя мать её не любила, а у женщин бывает чутьё.
Ты услышишь, что я женился во второй раз. Нет, это не то!
Бедной Эджи дай адвоката и выдели фунтов сто.
Она была самой славной - ты скоро встретишься с ней!
Я с матерью всё улажу, а ты успокой друзей.
Что мужчине нужна подруга, женщинам не понять,
А тех, кто с этим согласны, не принято в жёны брать.
О той хочу говорить я, кто леди Глостер ещё,
Я нынче в путь отправляюсь, чтоб повидать её.
Стой и звонка не трогай! Пять тысяч тебе заплачу,
Если будешь слушать спокойно и сделаешь то, что хочу,
Докажут, что я - сумасшедший, если ты не будешь твёрд.
Кому я ещё доверюсь? (Отчего не мужчина он, чёрт?)
Кое-кто тратит деньги на мрамор (Мак-Кулло мрамор любил).
Мрамор и мавзолеи - я зову их гордыней могил.
Для похорон мы чинили старые корабли,
И тех, кто так завещали, безумцами не сочли.
У меня слишком много денег, люди скажут... Но я был слеп,
Надеясь на будущих внуков, купил я в Уокинге склеп.
Довольно! Откуда пришёл я, туда возвращаюсь вновь,
Ты возьмёшься за это дело, Дик, мой сын, моя плоть и кровь!
Десять тысяч миль отсюда - с твоей матерью лечь я хочу,
Чтоб меня не послали в Уокинг, вот за что я тебе плачу.
Как это надо сделать, я думал уже не раз,
Спокойно, прилично и скромно - вот тебе мой приказ.
Ты линию знаешь? Не знаешь? В контору письмо пошли,
Что, смертью моей угнетённый, ты хочешь поплавать вдали.
Ты выберешь "Мэри Глостер" - мной приказ давно уже дан, -
Её приведут в порядок, и ты выйдешь на ней в океан.
Это чистый убыток, конечно, пароход без дела держать...
Я могу платить за причуды - на нём умерла твоя мать.
Близ островов Патерностер в тихой, синей воде
Спит она... я говорил уж... я отметил на карте - где.
(На люке она лежала, волны маслены и густы).
Долготы сто восемнадцать и ровно три широты.
Три градуса точка в точку - цифра проста и ясна.
И Мак-Эндрю на случай смерти копия мною дана.
Он глава пароходства Маори, но отпуск дадут старине,
Если ты напишешь, что нужен он по личному делу мне.
Для них пароходы я строил, аккуратно выполнил всё,
А Мака я знаю давненько, а Мак знал меня... и её.
Ему передал я деньги - удар был предвестник конца, -
К нему ты придёшь за ними, предав глубине отца.
Недаром ты сын моей плоти, а Мак - мой старейший друг,
Его я не звал на обеды, ему не до этих штук.
Говорят, за меня он молился, старый ирландский шакал!
Но он не солгал бы за деньги, подох бы, но не украл.
Пусть он "Мэри" нагрузит балластом - полюбуешься, что за ход!
На ней сэр Антони Глостер в свадебный рейс пойдёт.
В капитанской рубке, привязанный, иллюминатор открыт,
Под ним винтовая лопасть, голубой океан кипит.
Плывет сэр Антони Глостер - вымпела по ветру летят, -
Десять тысяч людей на службе, сорок судов прокат.
Он создал себя и мильоны, но это всё суета,
И вот он идёт к любимой, и совесть его чиста!
У самого Патерностера - ошибиться нельзя никак...
Пузыри не успеют лопнуть, как тебе заплатит Мак.
За рейс в шесть недель пять тысяч, по совести - куш хорош.
И, отца предав океану, ты к Маку за ним придёшь.
Тебя высадит он в Макассаре, и ты возвратишься один,
Мак знает, чего хочу я... И над "Мэри" я - господин!
Твоя мать назвала б меня мотом - их ещё тридцать шесть - ничего!
Я приеду в своём экипаже и оставлю у двери его;
Всю жизнь я не верил сыну - он искусство и книги любил,
Он жил за счет сэра Антони и сердце сэра разбил.
Ты даже мне не дал внука, тобою кончен наш род...
Единственный наш, о матерь, единственный сын наш - вот!
Харроу и Тринити-колледж - а я сна не знал за барыш!
И он думает - я сумасшедший, а ты в Макассаре спишь!
Плоть моей плоти, родная, аминь во веки веков!
Первый удар был предвестник, и к тебе я идти был готов
Но - дешёвый ремонт дешёвки - сказали врачи: баловство!
Мэри, что ж ты молчала? Я тебе не жалел ничего!
Да, вот женщины... Знаю... Но ты ведь бесплотна теперь!
Они были женщины только, а я - мужчина. Поверь!
Мужчине нужна подруга, ты понять никак не могла,
Я платил им всегда чистоганом, но не говорил про дела.
Я могу заплатить за прихоть! Что мне тысяч пять
За место у Патерностера, где я хочу почивать?
Я верую в Воскресенье и Писанье читал не раз,
Но Уокингу я не доверюсь: море надёжней для нас.
Пусть сердце, полно сокровищ, идёт с кораблём ко дну...
Довольно продажных женщин, я хочу обнимать одну!
Буду пить из родного колодца, целовать любимый рот,
Подруга юности рядом, а других пусть черт поберёт!
Я лягу в вечной постели (Дикки сделает, не предаст!),
Чтобы был дифферент на нос, пусть Мак разместит балласт.
Вперед, погружаясь носом, котлы погасив, холодна...
В обшивку пустого трюма глухо плещет волна,
Журча, клокоча, качая, спокойна, темна и зла,
Врывается в люки... Всё выше... Переборка сдала!
Слышишь? Всё затопило, от носа и до кормы.
Ты не видывал смерти, Дикки? Учись, как уходим мы!