История давно минувшего: Хозяин пустыни Страница 39

Поймав и успев убрать заклинательницу от лавы раньше, чем та жаркой волной дотянулась до неё, даглар, держа девушку на руках, уставился на поток, который повёл себя крайне странно. По рассказам дагларок он знал, что духи устраивают для зачаровательниц удивительные, а порой крайне опасные каверзы, но сам подобное видел впервые.
- Это нормально? - Гирван не отрывал взгляда от лавы, которая его игнорировала, словно он часть скалы.

Окуана не знала, что было ужаснее: серебрящиеся льдом высокие шпили Альфеллидиона, где когда-то вился в муссонах лазурный нируанский флаг, или то, что происходило у их подножья – на столь же холодной в своей беспристрастности плахе. Она смотрела, замерев от ужаса, на сизые волосы брата, подхваченные ветром – в тот день буря поднимала темные грохочущие волны, выбивающие камень из фундамента нируанской столицы; по улицам носилась пыль, мелькали голубые лоскуты порезанных знамен: все смешалось в каком-то фееричном хаосе. В начищенной до блеска стали поднятого топора отразилась смешанная личина толпы, замерший и чуть отступившей – никто даже не кричал, поминутно бросая взгляды наверх, на короля, замершего изваянием на балконе. Хотелось схватить его за грудки и в лицо выплюнуть: «в самом деле?», однако он, как и раньше, был тошнотворно недостижим, откуда-то сверху разрушая все, что было внизу.
Его хлесткий жест рукой, и топор обрушивается вниз.
Окуана задохнулась: горло сковало удушье, не вылившееся криком. Она почувствовала, как что-то внутри отмирает, и рефлекторно прижала ладонь к низу живота. Распахнутые глаза замерли, застыли губы в неясном, смутном выражении. Знакомые с детства черты стекленели, теряя схожесть с лицом из нежных воспоминаний; обезглавленное тело брата медленно съехало вниз, тут же грубо оттолкнутое сапогом палача, словно то был не человек, жизнь отдавший за честь своего народа. От места его смерти, как растущее пятно чернил, все словно меркло в глазах женщины – особенно бесцветны казались ярко-алые мардийские знамена, коими обвешался Брафит. Густое молчание, продлившееся несколько мгновений, вдруг оглушительно разразилось ревом. «Вожак восстания пал», торжественно объявил стоящий подле плахи министр, лукаво добавляя, глядя на беснующуюся толпу. – «А курица без головы долго не пробегает».
В Эули чем-то швырялись, бросались гневными выкриками, однако на полуслове проклятия терялись в предсмертном хрипе: Окуана видела, как впереди людей давит щитами гвардия, и медленно, на вялых ногах, отступала назад. Все теряло смысл, и она почти готова была просто рухнуть прямо там, отдавшись мечам предательской стражи – и когда каблук услужливо зацепился за щелку между плит, давая ей возможность просто упасть, не виня даже собственное бессилие, за спиной неожиданно вспыхнуло тепло.
- Ну, зачем ты пришла?
Тихий голос Фейлона прозвучал громче гомона вокруг, но она никак не среагировала: просто повисла на его руках. Мужчина обхватил ее голову ладонью, отворачивая, однако Окуана, сама того не осознавая, изо всех сил оборачивалась назад, словно бы брат вот-вот встанет и оживет. Осознание его смерти подступало медленно, вместе с тем, как скрывалось за доспехами гвардии его тело.
- Зачем это, - прошептала она, пока мужчина безуспешно пытался увести ее. – Зачем вы оба в это влезли? Почему арбаро живут в лесах, даглары – в горах, а мы не могли просто остаться в океане? Зачем вам эта суша? Зачем? Ну, что она вам дала? – с каждым словом голос ее становился все тише, наполнялся хрипом и слезами, которых до сих пор не было на ее лице: оно застыло, будто маска, и Криато ничего не могла, способная лишь на это бессвязное никому ненужное бормотание. – Я ненавижу Виса. Я ненавижу любое его порождение – и тебя, и брата.
Фейлон прижался губами к ее виску, наконец совладав с ее сопротивлением, и быстро повел прочь. Над его плечами воздух чуть колыхался, наполнившись мрачным бордовым отливом. На мгновение нити жизни мелькнули в воздухе, и двое стражников, помчавшиеся за бегущими Вивье, остановились, попавшись в сети жреца и мгновенно утонули в его темной магии, охваченные ловко пробуждённой им хворью.

Она перестала вслушиваться в разговоры мужчин. В них, с меняющимися интонациями и контекстом, звучало только одно: «захватить, забрать, зажить». Никто из них не мог просто остановиться: не мог взять свои семьи и зажить спокойно, оставив треволнения поверхности – казалось, сокровища верхнего мира были им важнее, чем жизни родных. Так казалось Окуане, предвзятой и разбитой: никто не винил ее в этом, и она молчала, приняв, что ее слова ничего не значат.
Взгляд скользил по переливчатой спинке игривого ската, медленно плывущего за голубым стеклом. Криато коснулась холодной поверхности пальцами, фокусируя взгляд на своем отражении, а следом переводя его на тех самых мужчин за ее спиной. То были остатки лордов, не утратившие веру в свержение Брафита. Остальные давно затерялись в тихих водах Глубинного Альфеллидиона, решив уступить сушу мардам. Вивье, Гонне и Кайха – три рода, не считая Эули, много лет правивших народом Ниру. Еще неделю назад среди них был и лорд Лиам: брат Окуаны. Корни каждой из этих семей тянулись еще с Вамайя, то были те самые нируанцы, без примесей, кичившиеся своей чистокровностью, которая будто бы делала их лучше других; оттого не было ничего хуже, чем Эули, спутавшийся с мардийкой и явивший на свет Брафита Криато Эули, который в последствие превратился в настоящий кошмар, всего за десяток лет подкосивший древнюю нацию – приток мардов на острова сделал свое дело. Кровь мешалась, путалась культура, забывался язык: марды распространялись столь быстро, охватывая собой все и заполняя, что даже нируанцы не могли им противостоять – они сдавались под их суетливостью, резкостью и шумом. Жители материка столь быстро вытеснили коренных островитян, что те не успели заметить, как оказались под водой, оставив собственные дома на суше.
- …но тогда мы подставим под удар Танааль. Их финансовое положение не из лучших, если мы собственноручно подсобим Сэх-Ре, то, - Тоин Кайха замолчал, оставив продолжение мысли напряженно повиснуть в воздухе. Он скрестил руки на груди, беспокойно глядя перед собой. То был высокий широкоплечий мужчина, готовый поспорить в крепости со здоровым сингом; волевой подбородок и густые брови с прямым открытым взглядом делали его еще более похожим на крылатого, однако в остальном все – от серой кожи с серебристым отливом до темно-синих волос – выдавало в нем нируанца.
- Что важнее: родной дом или каменный склеп в чужой пустыне? – возразил ему Гонне, чей образ прямо-таки дышал лазурным цветом: от кудрявых волос и перламутровой кожи до складок мягкого одеяния; в отличие от остальных, он почти не поднимался на поверхность, издавна живя под водой, однако честь островов была для него так же первостепенна. Из-за редкого нахождения на суше плавники его распустились, а между пальцев переливались перепонки, глаза, между тем, окончательно лишились цвета, став похожими на блестящее стекло.
- Ответ очевиден.
Все трое оглянулись на Окуану, и та, сглотнув, облизала губы, ответив лишь после паузы:
- Вам мало брата, и вы хотите отдать в жертву этой бессмысленной войны и моего отца? – голос ее звучал негромко и беспристрастно, прямо как ее ледяная стихия. Криато продолжала наблюдать за мужчинами в отражении круглого панорамного окна. – Конечно, я не против.
Нируанцы обменялись молчаливыми вздохами. Никто не готов был упрекнуть ее. Она чувствовала, что сейчас ей начнут разъяснять все, как ребенку, и это раздражало. Ладони вновь спустились к животу.
- Тебе необязательно быть здесь, - мягко произнес Фейлон, подходя. Пальцы его опустились поверх ее рук. – Тебе нужен отдых.
Окуана опустила голову и поджала губы. Ей хотелось высказаться, но присутствие еще двоих лишало этой возможности. Она чуть наклонила голову, прислоняясь виском к его щеке.
- Мне обязательно. Ведь от моей семьи более некому здесь стоять, - глубоко вдохнув, ответила Криато, и Вис сдержанно возразил:
- Он был моим другом. Я знаю, чего бы он хотел, и до последнего буду считаться с его мнением, как и все здесь. Ты доверяешь мне?
Нируанка рассеянно кивнула, и Фейлон поцеловал ее в лоб.
- Пожалуйста, отдохни.
- Я… пойду помолюсь, - она заправила прядь светлых волос за ухо и, с нежеланием выпустив его руки, быстро, но чуть растерянно зашагав прочь. Стук ее туфель быстро стих в коридоре. Вивье обернулся к нируанцам.
- Мы в самом деле сделаем это? – Тоин с сомнением кивнул вслед Криато. – Если ты действительно готов считаться с мнением Алоиса, то не подвергай жену очередному кошмару.
- В тебе говорит Домус, а это последнее, что сейчас нужно, - отмахнулся Фейлон, испытывая, тем не менее, в глубине души досадное чувство вины. – Алоис вел нас к этому столько лет, и мы закончим его дело. Или тебя устраивают эти порождения тумана, засравшие наши святилища?
Кайха покачал головой, а Гонне, спрятав руки в широких рукавах, сказал спустя паузу:
- Решено. Последнее, чего я хочу, это чужой грязи в моем море – другое дело, что мардийская кровь придется по вкусу рифовым акулам. И я с удовольствием ее пущу. Алоис не настолько гордился своим параноиком-стариком, чтобы считаться с бестолковым правлением того в Танаале.
- Дай мне с собой своего человека, оставлю его после наместником. Возможно, Танааль будет приносить больше пользы, если в Верховной палате перестанет восседать маразматик.
Тоин в ответ на разговор товарищей снова вздохнул.
- Если все сложится, как надо, я возьму дворец, - заверил он.

Монумент Криато был извечным ее пристанищем – плавные изгибы статуи дарили странное успокоение, и казалось, что в каменных глазницах действительно живет богиня, взирающая на свою дочь с лаской и добротой. Окуана сидела у чаши с розоватой водой, катая в руках стеклянные шарики – за последние несколько месяцев она появлялась в храме чаще обычного.
- Фио ми, Лин Криато, - привычно начала нируанка тихим, хриплым голосом. – Брат не был женат и не оставил детей. У отца нет других наследников, а я продолжу род Вивье. Род Лиам прервался, - она погладила живот. – Но это ведь не значит, что у нас не осталось будущего? Пожалуйста, помоги мне сохранить любовь в этом браке. Не дай ужасам войны отнять у нас это. Фио ми…
Булькнув, шарик опустился на дно алтаря. Окуана вздрогнула: раздались шаги, и она обернулась – никому не позволялось входить, пока кто-то совершал молитву, то было слишком интимно и лично. Увидев мужа, нируанка смущенно спрятала шарики в руках.
- О чем попросила? – Фейлон чуть улыбнулся, опускаясь подле нее перед статуей. Женщина встрепенулась:
- Ты чего, вставай. Нельзя это делать неискренне.
- Отчего же неискренне?
- Ты никогда не молишься Криато.
- Может, пора начать?
- Для чего?
Мужчина раскрыл ладонь, показывая точно такие же шарики. Сложив ладони вместе, он прикрыл глаза и быстро пробормотал что-то, опуская стекляшку в воду, отчего та тут же растворилась в розовом цвете. Окуана смотрела на него, опешив:
- Что ты попросил?
- Ты ведь не ответила мне, вот и я не скажу.
- Фей!
- Я уважаю твою веру. Возможно, лишь благодаря ей мы все еще вместе и живы. Я не глупец, чтобы не верить в нее, - он кивнул на монумент Криато. – Но если бы все было так просто, здесь бы была лишь одна статуя. Их здесь не зря четыре. Это гармония всех составляющих мира. Понимаешь? – он поднялся, подходя к соседнему алтарю Домуса. – Одно невозможно без другого.
- Ты сейчас опять о невозможности победы без жертв? – поникнув, догадалась женщина и отвернулась.
- В том числе.
- Я готова смириться со всеми потерями. Но есть кое-что, чего я себе не прощу никогда. Ни себе, ни тебе. Я хочу, чтобы он родился в мире, - она посмотрела на мужа почти холодно, бескомпромиссно. – Ты так просто прощаешься со всеми, кто был прежде дорог. Это мне чуждо. Я не дам нашему ребенку стать очередной жертвой всего этого. Если будет нужно, я уйду под воду, я не гордая: жизнь для меня важнее, чем мнимое достоинство. Я выращу его в любви и безопасности. Он последнее, что у меня осталось, Фейлон. И я не дам вам это отнять.
Пару мгновений Фейлон молчал, перекатывая шарики между пальцев. После он повернул голову, посмотрев на зеленую воду в чаше Домуса. Рука уже поднялась, готовая опустить шарики в его алтарь, однако в последний момент мужчина задержал их.
- Я обещаю, что как только мы вернем дворец, я брошу все это. Мы заживем, как ты хочешь: в спокойствии и мире. На суше ли, под водой – как тебе угодно. Это мой наследник, сын от любимой женщины, - в уголках губ мелькнуло подобие улыбки, теплой настолько, насколько только был способен Вис. – Я борюсь именно поэтому, Ана. Я хочу, чтобы и ты, и наши дети жили под мирным небом. Чтобы они были уверены в завтрашнем дне.
- Пообещай перед своим богом, - тихо откликнулась Окуана. – Пообещай, что все будет так, как ты сказал, и я поддержу тебя во всем.
Фейлон обернулся на алтарь Виса. Вода в нем чернела, как беззвездная ночь. Два шарика по-прежнему оставались лежать в руке. Смотря на нируанку, он опустил их в темную чашу, проговорив:
- Клянусь.

- Я выйду отсюда вместе с вами, Гирван-эн, - всё так же безучастно, но твёрдо отказала заклинательница, вернувшись к регламентированному тону и не став разъяснять кто, кого и куда тут ещё должен посылать. Будь на её месте тот же лин Тамо, точно разразился бы тирадой по поводу упрямства рогатых, которое не уступало излишней гордости нируанцев. Бледные глаза неотрывно смотрели в контрастно яркие, ни на секунду не собираясь отходить от устава Ордена. - Вы исследуете, я сопровождаю.

- Забочусь, поэтому сейчас рядом с тобой, а не с ним. 
Нируанка выглядела просто непробиваемой даже не дёрнувшись, когда Гард сурово нахмурился и начал толкать пламенные речи. Самоуверенность гранморских проходчиков заставляла задуматься точно ли они даглары. Алэйа вышла из лифта и потыкала Гирвана пальцем в грудь.
- Вроде бы даглар, а ведёшь себя, как вздорный нируанец, - Гирван фыркнул, возвращая блондинку обратно на платформу, но та с необычайной ловкостью и подвижностью, не наблюдаемой за ней всю дорогу до места, нырнула под его рукой и отошла на пару шагов. С её лица можно было камни штамповать и расставлять вдоль дороги, никто бы и не заметил разницы в их выражениях.
- Это не Гранмор, где за поворотом максимум, что ты можешь встретить, это какого-нибудь подземного монстра. Здесь - территория древних морских духов и тех, чьи души лучше не тревожить. По твоему, Орден Заклинателей ради забавы отправляет нас вам помогать? Ради денег? Случайно открытая пещера с неизвестными духами может уничтожить весь Танааль. Если ты не осознаёшь, почему Великие не отправляют сюда своих проходчиков, то тебе не место в местных пещерах. Отправляйся в дом родной, Гирван-эн. Танаальские проходчики слушают Гахраамхир, а не гордыню свою.

В залу тем временем вошли двое стражей с саблями на поясах и склонились перед Бесценной.
- Вы звали, госпожа?
Аин не ответила, глядя на улыбающуюся южанку и коря себя за проявившуюся слабость. Лингрен так сильно напоминала Алику-бай с её заливистым южным смехом и задорным огоньком в глазах, что принцесса споткнулась о собственную жалость, навеянную матерью к мардам южных кровей. Пальцы крепче сжались на письме, а по зале перестал гулять свободный ветер.
- Сядь, - бросила Бесценная, ещё борясь с мягкостью, но уже предполагая, какая её ждёт ссора с матерью, если та узнает о покалеченной девчонке. Самой ссоры она не боялась, однако, обретать врага в лице Вольной после столь неприятных событий во дворце было бы неуместным. - Вы свободны.
 Стражи, так ничего и не понявшие, снова склонились и отправились на выход. Сквозняк в комнате возобновился.
- Представься, раз твоя слуга не способна этого сделать.

- Ты... - Шеор с трудом пересилил себя, чтобы обратиться к Вольной на "ты", - ...замёрзла. - Он старался говорить тихо и спокойно, скрывая волнение, вспыхнувшее в груди с приходом любимой женщины. Её "домашний" вид взбудоражил сильнее, чем когда она сияла во всей красе на приёмах в Ла-Урре. А неуверенность в прекрасных глазах вызывала желание прижать её к груди и не отпускать, пока эта всегда сильная женщина не успокоится и не почувствует твёрдую почву под ногами, по которой может снова легко идти, гордо подняв голову. - Идём, - не почувствовав сопротивления, Неуловимый провёл её по тёмному коридору в свою комнату. Она походила на кабинет в гильдии, с одной лишь разницей - здесь стояла кровать. Шеор усадил Сагиру на кресло возле небольшого камина и накрыл ноги покрывалом. По велению мага в камине вспыхнул огонь. - Дракон забрал покой у многих в этом городе. Но твоя печаль связана не с ним? - Неуловимый протянул женщине бокал с вином.

Лингрен проводила упомянутую капельку довольно озадаченным взглядом. Как только она приехала в Ла-Урр, ей в глаза бросилось крайняя лень восточных господ: ее проявлением были и уже осмеянные ею опахала, однако Бесценная являла собой совсем другой уровень – казалось, слуги давно научились улавливать каждую прихоть, и были готовы, если понадобится, броситься на пол, чтобы послужить хозяйке подставкой для ног.
Мэрилайн вздернула бровь, прикрываясь веером, впрочем, ничего не сказала, наконец внемля дельным советам Лили о том, что в чужой монастырь со своим уставом лезть не стоит. Выждав, пока Карим трепетно промокнет ажурной салфеткой фруктовый сок с подбородка Аин, Лингрен подплыла поближе и, придерживая юбки, присела рядом с девушкой, чем вызвала новую волну бледности многострадального марда. Не обратив на него внимания, Мэри улыбнулась Бесценной и поставила руку на диван, опершись на нее, тем самым наклоняясь поближе к собеседнице:
- Я рада, что так сразу познакомилась именно с вами. Подружимся, да? – улыбка стала шире, а голубые глаза по-кошачьи довольно прищурились. В голосе и выражении лица, однако, все так же не появлялось даже отголосков корысти или насмешки. – Диадема дивная. Видела такие у нас в ювелирных салонах, боже мой, наверное, чтоб купить, надо продать душу всем господам Тильмы, - ее ничуть не смущало, что она уходит в примитивный треп о шмотках. Взгляд мечтательно побежал к потолку, а веер щелкнул, захлопываясь. – Я думала прикупить перед отъездом сари. Но решила, что все равно на рынке одни подделки – приеду да опозорюсь, - Лингрен вздохнула. – Мать говорила, есть тонкости. Повседневная туника, парадная туника, обеденная туника, туника для пожрать… но мне очень нравятся эти ваши брюлики, - она вновь указала на диадему Бесценной. – Диво дивное же. Идешь такая, блестишь вся. Кто блестеть не любит?