Мир в рифме - стихи о жизни, о любви, о главном Страница 6

"Не надо бояться густого тумана"

Не надо бояться густого тумана,
Не надо бояться пустого кармана.
Не надо бояться ни горных потоков,
ни топей болотных, ни грязных подонков!

Не надо бояться тяжелой задачи,
а надо бояться дешевой удачи.
Не надо бояться быть честным и битым,
а надо бояться быть лживым и сытым!

Умейте всем страхам в лицо рассмеяться, -
лишь собственной трусости надо бояться!

Евгений Евтушенко 

Колокольчик

Он взмолился о любви,
Он звенел и тихо плакал,
Колокольчик из души,
Серебристым перекатом…
Он дрожал, мерцал во тьме,
Он летел к мечте далекой,
Колокольчик в глубине…
Он почти на самом дне,
Где-то в сердце одиноком…

2006г.

"Искупление"
Флёр

Скажи: "Ничего не было, нет."
Может быть, я поверю в это,
Если будет сказано с верой.
И не смогу найти двери,
Как будто я здесь в первый раз.
Не знаю значения стрелок,
Не понимаю, который час.

Но зато я так стремительно падаю вверх,
Как будто притяжения нет,
И нет ни законов, ни правил.
Я ничего не знаю о них,
Как будто в детстве не было книг,
И учиться никто не заставил.

Хочешь, я скажу: "Ничего не было, нет."
Может быть, ты поверишь в это,
Убаюканный музыкой слов.
И в мир неизведанный, новый
Осторожно сделаешь шаг,
Закрывая глаза от страха,
Трепеща и не зная, как.

Но зато ты так стремительно падаешь вверх,
Как будто притяжения нет,
И нет ни законов, ни правил.
Ты ничего не знаешь о них,
Как будто в детстве не было книг,
И учиться никто не заставил.

Смотри, мы так стремительно падаем вверх,
Как будто притяжения нет,
И нет ни законов, ни правил.
Мы ничего не знаем о них,
Как будто в детстве не было книг,
И учиться никто не заставил.

Красота какая =)

"Хранители" МКБ-10

How many angels can dance on the head of a pin?

1.
проснулся от боли. будто с моих лопаток
сдирали повязки, присохшие с кровью к коже.
песок на зубах был прян, тошнотворно сладок,
хотелось напиться. выпить, пожалуй, тоже.
и если б не глас, бессчетно твердящий "amen"
настойчивей летней мухи, противней дрели,
я начал бы верить, что выжил и сильно ранен.
что я в лазарете, может, в своей постели.
но спину рвало в клочки, как пакет из "Теско",
и кровь по скуле текла бесконечно вяло...
я встал на колени. мир зашатался, треснул.
я понял, что я... я понял: меня не стало.
простая, как выстрел, мысль - и глухая пропасть
меж мною и теми, с кем я отныне не был.
бесполый, безадресный, вездесущий голос
читал "pater noster". белым горело небо.
я дернул себя за ворот: дышать! пока мне
не выключат свет и воздух за неуплату.
бордовая кровь пятнала песок и камни,
а боль становилась горькой и пахла мятой.
и в белой звенящей тьме, в пелене бессилья,
пока мой мирок кромсали и потрошили,
прорвали мне плоть и вышли наружу крылья:
широкие, очень теплые и большие.

2.
вербовка сюда проходит вполне привычно: сначала они задают миллион вопросов. сухих, скрупулезных, порой чрезмерно личных. потом говорят, мол, не отвертеться, поздно, ты мертв, по тебе отплакали. в райских кущах давно для тебя бронируют нимб и тогу, но если тебе был дорог покой живущих, но если тебя любили там хоть немного... ты можешь помочь оставшимся. ты нам нужен. вступай в наш отряд: анкету отдашь капралу. работа - как все работы, ничем не хуже того, что ты делал прежде. отличий мало. вот разве что стаж в отряде... пока он скромен, побудь в рядовых. смотри и учись у профи... потом вопрошают вежливо: "что-то кроме?" глядят на часы и ждут секретаршу с кофе.
за офисным жалюзи к небу бежит дорога. крыло за плечом блестит от дневного света. ты шепчешь: "какого черта... какого бога? ведь я же и так...ведь я же всю жизнь... на это..."
и тот, что тебя вербует, качнув всем телом, встает и кладет ладонь на твое предплечье: "так в этом вся соль. ты попросту знаешь дело. и ты не просрал все важное, человечье. о прочем не беспокойся. всему обучим. так лучше, чем рак желудка, морфин и хоспис..." и ты, перебив, вдруг тянешься к авторучке: "давайте свою анкету!"
и ставишь подпись.

3.
схоласт, что придумал глупость про ту иглу
и странных созданий, танцующих на конце,
был крайне наивен, а может быть, просто глуп.
но в этом и заключается наша цель:
быть тайной из тайн, стоять за чужим плечом,
беречь этот мир от горя, смертей и зла...
да, тут я смеюсь. и знание, что почем,
вонзается в сердце - метко, как та игла.

4.
сигнал. половина пятого. срочный вылет. ревущий от боли лайнер и шлейф осколков...
я все еще думал: бог мой из шляпы вынет, как фокусник, подкрепление. ровно столько, чтоб каждого, кто не силах уже спасаться, схватить под микитки, вытащить из геенны... но нас оставалось в воздухе лишь двенадцать, крылатых, но в целом - слишком обыкновенных. инструкций на этот счет не висит на стенде, в приказах обходят вежливо это место: для многих, увы, не пишутся хэппиэнды. не все умирают, чтобы потом воскреснуть.
...и вот я мечусь, хрипя, по всему салону ломая бездумно перья о переборки, наш страшный болид несется по небосклону, как полный вагон с безумнейшей русской горки. прижав к себе тех, кого защищать не поздно, укрыв от осколков крыльями и руками, мои сослуживцы плавно уходят в воздух и, с ветром борясь, сливаются с облаками. решения не находится, как не силься. спасу вот того очкарика в кресле справа, а это маньяк, какой-нибудь Деннис Нильсен, и с этим придется жить. а имею право?
мне больно, и крылья рвет раскаленный соранг, лишившись хвоста, мы словно на дне колодца.
...легко обнимаю женщину лет за сорок и падаю вниз из люка. в огонь и солнце.
она обмирает. в небе кружатся перья, ударной волной накроет секундой позже... я плачу, господь. я верую, но не верю. зачем ты придумал нам эту пытку, боже?
седой Рафаил (как звание, не как имя) подходит ко мне, садится в траву неловко. и просто кивает: "что, до сих пор не принял? да, все понимаю, - властно берет за локоть. - а как это вышло, братец, никто не знает. куда подевались Силы, Престолы, Власти... но мы... мы храним, насколько нас всех хватает. нас выбрали как-то. а на остальное класть им. держись".
в полумиле все тише ревет стихия. огонь замирает, смирившийся и бессильный.
держусь. у моей подопечной тахикардия, и где-то в кармане истошно гудит мобильный.

5.
если ты крылат, так просто утратить веру.
если слаб и наг - при силах и при костюме,
так легко считать себя господним... ха! той-терьером,
так удобно молча скатываться в безумье.
и вставая в строй, устало твердить "пустое.
не укрыть черноту за мыслями о хорошем".
понимать, что мир нелепо и страшно скроен,
не по мерке, что ли... надет пару раз и брошен.
но когда ребенок глядит на тебя - и видит.
но когда ребенка вот-вот размозжат о стену,
так легко забыть о господе, об обиде
и о том, какую за это запросят цену.
я сажусь на кафель. молча смотрю в глазищи,
понимая: да, вот это моя работа.
нас всего двенадцать. надо бы - пару тысяч,
но порой одного достаточно для кого-то.
если я спасен за тем лишь, чтоб делать дело,
я готов, мой бог. я твой до конца и в доску.
а потом, шепнув "не бойся. я здесь. будь смелой"
закрываю крыльями.
и подбираю соску.

31.03.15

Иосиф Бродский
Из поэмы "Шествие"

Романс князя Мышкина

В Петербурге снег и непогода,
В Петербурге горестные мысли,
Проживая больше год от года,
Удивляться в Петербурге жизни.

Приезжать на Родину в карете,
Приезжать на Родину в несчастьи,
Приезжать на Родину для смерти,
Умирать на Родине со страстью.

Умираешь, ну и Бог с тобою,
Во гробу, как в колыбели чистой.
Привыкать на Родине к любови,
Привыкать на Родине к убийству.

Боже мой, любимых, пережитых,
Уничтожить хочешь - уничтожишь.
Подними мне руки для защиты,
Если пощадить меня не можешь.

Если ты не хочешь. И не надо.
И в любви, испуганно ловимой,
Поскользнись на Родине и падай,
Оказавшись во крови любимой.

Уезжать, бежать из Петербурга.
И всю жизнь летит до поворота,
До любви, до сна, до переулка
Зимняя карета идиота.

1961