История давно минувшего: Хозяин пустыни Страница 6

«Ничего», - повторил Имран мысленно со странным тяжелым чувством в груди. Он редко пользовался авторитетом отца, ибо считал недопустимым использовать то, что в иные моменты отрицал. Нельзя было просто прибегать к нему, когда удобно, но в этот раз, казалось, слова должны были возыметь эффект – однако Оникс отмахнулся так просто, словно говорили не о Хозяине, а о второсортном илане.
Окрик Ярина стал неожиданностью, ибо такие, как он, редко оборачивались. Тихий легко узнал акцент: он был слишком привычен для Танааля, на ломанном нируанском часто изъяснялись рогатые, и их речь была точь-в-точь созвучна тому, как говорил Оникс. Оттого реплика вызвала немного возмущенную усмешку, и Имран, сложив руки у рта, крикнул в ответ:
- Тогда отчего не возвращаешься сам?!

Пару мгновений Имран стоял, задрав голову и просто смотря на темнеющий невдалеке силуэт Оникса, но вскоре шея затекла, а под плащ пробрался холодок сэхрийской ночи, велевший поскорее возвращаться домой. Тогда Тихий коротко вздохнул и отвел взгляд, хотел прокричать что-то еще, но язык отказался слушаться. Пора было возвращаться в зону комфорта, и Имран накинул капюшон, так ничего и не ответив и быстро направившись прочь. Как только он вышел за пределы ореола, его похитила слишком контрастная тень, и вскоре Тихий совсем скрылся.

***

Имран брел молчаливыми закоулками на окраинах Раббата. Там всегда воняло помоями и гнилью, в заросших мхом канализационных стоках шуршали крысы, они же объедали скукожившиеся трупы бездомных. С тех улиц начинался Муссан: редкие ступени вели все ниже, а дома становились ближе и ближе друг к другу, кое-где срастаясь в тупики. И несмотря на это, там лежал кротчайший путь до Ла-Урра – на границе трущоб стояла высокая стена, за чьей неуместной белизной виднелись богатые купола Ас-Сура. Имран проходил через нее, пользуясь ключом от потерны, и выходил у каменного берега канала, где от затхлых проулков не оставалось ни следа – над мостовыми шептались кроны кипарисов и банановых деревьев, у высоких резных заборов качались пальмы, персиковым цветом горели фонари, освещая роскошные фасады дворцов. И все бы ничего, но иногда насмешливый ветер приносил трупный запах из-за стены, напоминая богачам о неугодной близости бедняков.
Тихий торопился: данный Иши дневник жег внутренний карман, и марду не терпелось запереться у себя и погрузиться в чтение. Он отдал себя магии льда, столь странной для востока, но в груди его было живо чувство неудовлетворения, и вот, наконец, запретный плод мог это исправить.
Оттого он почти бежал, не замечая ничего вокруг. Улицы спали, и никто не встречался по пути до самой лестницы, ведущей к хозяйскому дворцу – там, на нижней ступени, прикрывая лицо руками, сидел человек, и Имран сразу узнал его. Шаг его стал медленнее, а из груди вырвался разочарованный вздох – возвращение домой откладывалось еще на неопределенный срок.
Сидящий на ступени Сахо поднял голову. Фонарный свет дал разглядеть его непривычно бледное лицо и незаплетенные волосы, что, спутавшись, лезли ему в рот. Под плащом виднелась домашняя туника, на руках не было колец, и, главное, за спиной не стоял Бакир.
- Я знал, что ты пойдешь здесь, - сказал, сглотнув, Двуликий. Голос его чуть дрожал, и Тихий стал подходить еще медленнее, скользя по нему чуть озадаченным взглядом. – Я… у меня нет никого, к кому бы я мог пойти. Я просто…
- Где Бакир? – пробормотал Имран.
- Не знаю, я сбежал, - Сахо шмыгнул носом и утер его, вновь опуская голову. Его чуть трясло. – Я знаю, тебе плевать на меня и все, что творится в этом городе, но у меня, кажется, истерика, и если я сейчас промолчу, то просто свихнусь, как твоя бабка. Может, это она, а? Ведь во всех несчастьях пока можно обвинять ее, типа, ведьма, проклятья, духи, прочая чертовщина?.. Сса урр, он просто переступил его, - Двуликий обхватил себя за плечи и чуть покачался. – Просто переступил… а потом сказал «уберите», как о каком-то разлитом вине, - Сахо прикусил дрожащую губу. – Я не трус, я здравомыслящий человек, обладающий инстинктом самосохранения. Неужели у каждого в заднице должна сидеть идея прославиться, разбогатеть, войти в историю, крошить людишек направо и налево? В самом деле? Я просто хочу жить, тра.хаться и потом нормально сдохнуть, понимаешь, нормально, от старости там или, может, меня девка какая из ревности зарежет… это все, чего я хочу. Разве обязан я впускать в свою башку и тело какого-то там… духа? Сса урр! Все ради того, чтобы травить одним прикосновением и не иметь возможности даже жить с женщиной. Да я… я же… я же, считай, просто яд, убивший свою мать, и это он сделал меня ядовитым. Мне с этим жить, черт возьми… я…
- Если ты сейчас разревешься, я скажу об этом Аин, - чуть нахмурившись, шепнул Имран, и Двуликий резко вздернул голову, вновь шмыгнул и облизал губы. Стал в спешке зачесывать волосы назад, но те, прилипая к вспотевшим пальцам, лезли обратно в лицо, и Тихий хорошо видел – мард в шаге от того, чтобы полностью сорваться.
- Восхитительно. Замечательно. Изумительно! – нервно выплевывал Сахо, не в силах справиться даже с собственными руками, и Имран вздохнул.
- Пошли спустимся к воде.

Мелкие камушки поднимались из песка, повинуясь воле мага, и горстью обрушивались в воду, вызывая всплеск и разбегающиеся по глади кольца. Они спустились к озеру – тому, в которое по легенде Сэйра бросил монету, обозначив место будущего города. Обычно марды предпочитали прогуливаться по мостам, глядя на воду сверху, но дети часто бегали вниз и даже купались, хотя в том было мало удовольствия – у берега тянулась тина, а в глубине водились весьма зубастые рыбы.
- Он помогал мне в детстве с арифметикой, - рассеянно пробормотал Имран.
- На самом деле он все это терпеть не мог, в том числе меня. Дамир говорил, что тот завидовал, но я не могу понять – чему? Придурок, - новые камни повисли в воздухе.
- Твой брат умер, - все еще не до конца веря, скорее для себя повторил Тихий, и Сахо поморщился:
- Мне все равно.
- Я плохо разбираюсь в человеческих эмоциях, но, кажется, «все равно» выглядит не так, - покачав головой, вздохнул Имран. – Не понимаю, почему Вукхзул не воспротивился тебе.
- Чертова палка! – галька яростно ударила по воде, и брызги окатили бы сидящих на берегу парней, но Тихий махнул рукой, и капли осыпались в метре перед ними, словно напоровшись на стену. – У моего-то папаши нет любовницы, на чьих детей можно спихнуть всю ответственность.
- Так ты обо мне думаешь? – поморщился Имран.
- Так все о тебе думают.
- Мать все равно никогда не позволит этого. Она уже всех ее отпрысков, кроме Эльмара, потравила. Как крыс каких, - Тихий не хотел говорить о дворцовой грязи, оттого тут же опустил голову, готовый надолго замолчать, словно зарывшаяся в песок ящерица.
- Малыш Имми до сих пор во всем слушается матушку? – саркастически поинтересовался Сахо, и Имран также язвительно ответил:
- Малыш Сахо до сих пор прудит в постель от страшных сказок?
Двуликий даже замер, во все глаза смотря на Тихого.
- Это что щас было? Это ты пошутил? Вот, прямо, как человек нормальный – пошутил? Не зря ты поехал в академию! Сделали тебя человеком! – весело воскликнул он, сильно шлепнув его по спине, отчего Имран даже дернулся, мгновенно морщась:
- Иди ты.
- Ну-ка, ну-ка, какие еще ругательства выучил маменькин сынок, оказавшись один в суровом мире?
- Ты все, закончил, мне можно идти?
- Да ладно, я же шучу.
- Значит, успокоился.
Мгновение Двуликий молчал, а после отвернулся и негромко бросил:
- Как тут можно успокоиться?..
- Господин!
Оба вздрогнули, оборачиваясь – Бакир стоял чуть выше на берегу, и его приход, как обычно, не был никем услышан. Сахо сморщил нос.
- Че приперся?!
- Проверять ваше моральное и физическое состояние, - северянин стал спускаться и, остановившись за ними, поклонился Имрану. – Пожалуйста, идемте домой. Брат за вас волнуется.
- Ага, как же. Еще скажи, батя распереживался.
Бакир вздохнул и посмотрел на Тихого, ожидая помощи. И тот помог.
- Я пошел, - сказал он, вставая, и Сахо возмущенно встрепенулся:
- Эй! Предатель!
- Иди домой и поплачь там в подушку.
- Сердце у тебя есть?
- Нету, - Имран кивнул Бакиру и поплелся наверх.

Почерк Ядовитого был лишен витиеватости, к коей часто прибегали его восточные собратья. Теан писал грубо и в чем-то даже некрасиво, зато всегда четко, и никогда не оставалось сомнений в том, что он имеет в виду. Вот и в этот раз на двух крохотных записках значилось лишь угловатая дата, без уточнений и обращений – дело его не было благим, но он им не гордился и своей роли не романтизировал, как это любили делать за него другие.
«Еще немного, и чела моего коснутся руки деда, а постель мою заправят шелком для чужого господина. С приходом того дня замри и задумайся, вспомни тронный зал и вглядись в лицо того, кто его занимает, - говорила ему Райша, уже прикованная к постели, но по-прежнему взором вхожая в каждый уголок Сэх-Ры. – Мой сын принесет востоку богатство и вечное процветание, но Самаг прожорлив, и Драконьи пики обратятся в его песок, поглотив все, что раньше ему принадлежало. Все золото мира может пасть к ногам в одночасье, но на другом конце стола этот пир будет разделять мертвец».
Дияр скрепил свертки маленькой черной печатью. Казалось, в темной комнате, сосредоточившейся в единственном пяточке света от свечи, ничего не происходит, но вдруг огонек чуть качнулся, словно от сквозняка, и из тени вышел человек. Сведя руки за спиной и опустив голову, он поклонился, и соскользнувшие вниз черные волосы скрыли его пересеченное шрамом лицо.
- Ничьи глаза не должны тебя увидеть, - произнес Ядовитый, и Бакир коротко кивнул. 
- Ничьи, господин. Или им придется их лишиться.
Уголок рта дияра чуть приподнялся, и он пододвинул послания к краю стола, где их забрал слуга. Вновь поклонившись, он исчез также незаметно, как появился.

Когда огонь полоснул по плечу, Бакир чуть дернулся, но взгляда от Хмурого не отвел. Приказ хозяина был строг: послание должно попасть в руки двум конкретным людям. Все должно пройти без свидетелей и без промедлений. Северянин часто выполнял такие поручения и всегда успешно. Выросший в Муссане, миновавший Раббат и осевший в Ас-Суре – он знал Сэх-Ру как свои пять пальцев, и также легко с нею обращался. Его не замечали, но слуга имел отличное представление о том, в какой дыре, если понадобится, схоронить труп так, чтобы он никем никогда не был найден.
Бакир проследил взглядом направление ближайшей к нему нити.
- Прошу вас это убрать, - негромко ответил мард. – Я по приказу Теан-бая, и при мне есть вещь, чье обращение в пепел крайне нежелательно.

Бакир подумал о странной братской преданности, вынуждающей Хмурого сторожить двери Кайрата, даже пока тот самозабвенно занят любовными утехами; по унизительности это напоминало рабство, и северянин часто задумывался о том, что движет Рагхом – вариант обычной человеческой привязанности им не рассматривался, будучи просто недоступным для понимания.
Уже подойдя к двери, он чуть обернулся и наткнулся на взгляд Хмурого. Пару мгновений Бакир не отводил глаз, и между бровей пролегла легкая морщинка, когда в подсознании неуловимо промелькнул какой-то эпизод.
Но Хмурый жестом велел ему заходить, и северянин отвернулся, толкнув дверь.
Лицо обдало горячим паром. Белые клубы скользили по полу и потолку, и все заволокло дымкой, сквозь которую смутно слышался плеск. Вместе с ним, подхваченный эхом, раздавался дамский смех, порою переходящий в стоны. В ответ на это неразборчиво слышался горячий шепот, мурчащий и рычащий, в чье пошлое бормотание Бакиру не хотелось вслушиваться совсем.
Мозаика напольных плит вела к бассейну, посреди которого возвышалась низкая постель. Впрочем, ее пара игнорировала, резвясь в воде. Северянин остановился у бортика, и забывшиеся в своих игрищах мард с нируанкой заметили его, лишь когда вместе с легкой волной переместились к соответствующей стене бассейна, готовые продолжить свое милование, но Бакир взглянул на них сверху и улыбнулся.
- Уделите мне секунду, Кайрат-бай?

Когда бы ни случалось оказаться в компании Гостеприимного и его брата, Бакир терялся в обилии слов, а после у него еще долго звенело в ушах от звонкого голоса Кайрата. Дияр был слишком ярким и праздным человеком, каких в окружении Теана отнюдь не водилось. Сахо, несмотря на дружбу с Каем, все-таки был сыном своего отца, и вся его болтология была абсолютно напускной и предназначенной для других, в то время как Гостеприимный, по мнению Бакира, любил поболтать и сам с собой, а также не чурался монологов.
Чтобы не наткнуться на очередную предлинную речь, северянин завел руку за спину и из чехла на поясе вытащил послание, в поклоне протягивая его Кайрату печатью вверх.
- Шеор-бай уже оповещен, - тихо произнес он.

Бакир чуть улыбнулся и снова поклонился. После каждого поклона его волосы оставались ниспадать на лицо, и Сахо всегда от этого раздражался, отождествляя образ северянина с разными страшилками, отчего раб стал кланяться только чаще.
- Не сомневайтесь в своей сохранности с таким человеком, как Рагхун-бай, - произнес он, поднимая взгляд на Гостеприимного, что стоял к нему спиной. Бакиру всегда было интересно, как Кайрат дослужился до дияра – если авторитет Шеора и Теана был бесспорен, то Кай у всякого вызывал сомнение своей распущенностью и напускным легкомыслием. Но отчего-то любое покушение на него оборачивалось провалом, и северянин предполагал, что дело не только в Хмуром.
Бакир выпрямился и направился к двери. Однако у самого выхода остановился и, не оборачиваясь, сказал:
- Я прошел Муссан и Раббат, меня сложно назвать девственником, - когда Кай глянул на него, мард улыбнулся и лишь после вышел.

Удушливая сухость, стянувшая горло, заставила очнуться. Раздался хриплый, словно старческий, вдох, и нируанка раскашлялась, держась за шею. Следующим звуком стал звон цепей, и девушка испуганно встрепенулась, попытавшись встать, но слабость вкупе с тяжестью оков удержали ее, и Ливия упала, ударяясь о каменные выступы стены. Ссадины тут же налились голубой кровью, и нируанка зашипела, глядя на это.
- Проснулась? – в голосе из-за спины слышалась беззлобная насмешливость. Девушка резко обернулась и взглянула на старуху, чей темный силуэт виднелся за прутьями соседней камеры. И тут Ливию настиг ужас осознания.
- Нет-нет-нет, - лихорадочно забормотала она на нируанском, в панике оглядываясь вокруг и шаря руками по стенам и полу, кои едва виднелись из-за тусклого света. – О, милостью Криато! Омуэ!
Арбаро хрипло засмеялась, прислонившись плечом к стальной решетке. Она ковырялась языком в зубах, где застряли остатки данного Кисточкой фрукта, и в целом выглядела так, словно ее рабское положение ничуть не волнует.
Ливия вздернула голову, поняв, что свет не от огня – в переливчатых глазах нируанки отразились голубые огни, плавающие у потолка, и она обмерев пробормотала:
- Это?..
- Именно. Тебя пленил твой же сородич.
- Что ты несешь, ведьма? – чуть заикаясь от растерянности, но все же возмущенно воскликнула Ливия, и арбарианка улыбнулась:
- Уже начинаешь проявлять характер? За весь мой век ни разу не встречала кроткой рыбы.
- За весь мой век ни разу не встречала крысы без ошейника, - в тон ей ответила девушка и все-таки встала, продолжая ощупывать камеру. Горло все еще жгла сухость, и взгляду попалась миска мутной воды у решетки. – Что за помои?!
- Попроси у Ави монта, - вновь засмеялась арбаро. – Не думаешь же ты, что он станет подносить рабам родниковой воды?
- Ави? – уцепилась за имя девушка. – Что за Ави?
- Линн Туэ Ави, - как заученное стихотворение произнесла женщина, и Ливия нахмурилась. – Ты не из этих мест?
- Чертовы Туэ! За золото и родину готовы продать, - проигнорировав вопрос, зашипела она. Заметив небольшое узкое окно у самого потолка, она попыталась уцепиться за него руками, но тяжелые цепи едва ли давали прыгнуть. – Это Танааль, - смутно помня все, что происходило под действием наркотика, Ливия растерянно оглянулась, а после зачесала иссиня-черные волосы назад, зарывшись пальцами в спутанные пряди и замерев, хаотично соображая. – Омуэ… знала я, что не стоит соваться за Пики!
- А ты, что же, беглянка?
Бровь Ливии дрогнула, и она резко припала к прутьям камеры, высунув между ними одну из рук. Пальцы сжались, и арбаро, глядя на это, ехидно прищурилась.
- Я бы поджарила тебя на месте, - прорычала нируанка. – Как его снять?
- Его? – старуха зацепила ногтем ошейник на собственной шее. – Ты правда просишь о помощи после угрозы?
- Духи заката! Ты бесполезна!
- А мне всегда казалось, что последовательницы Криато обладают милым нравом, - рассуждала женщина, будто не слыша громких возмущений соседки.
- А мне казалось, что вы неговорящие и сусликов зубами ловите, - огрызнулась Ливия и с силой ударила по решетке ногой, та загремела, но куда больнее было именно ноге, за которую нируанка тут же, шипя, схватилась. Следующей жертвой стал ошейник, но едва руки коснулись его, как их ударило током, и Криато вскрикнула.
- Тише, дорогая. В твоих интересах не будить хозяина.
- Хозяина?! Ты хоть видишь, с кем разговариваешь?
- А? Принцесска какого-то болотца?
- Я нируанка! Я не рабыня!
- Так гордо кричишь о том, что предала, - задумчиво говорила арбаро. – Огонек то жарче любого марда.
- Да что ты знаешь, - поморщилась Ливия и отвернулась, кусая губы.
- Верно, ничего.
Криато снова издала недовольный возглас и села, поморщившись от того, что наткнулась не нечто липкое. Раздался стон и протяжное «омуэ».