История давно минувшего. Страница 51

- Послушайте, милейший, я не говорил, что мне нужна именно эта синга. Я хочу убедиться в том, что та, кого я ищу, и, что у вас - одно и то же существо. И вы, вы называете меня чьим-то сообщником!!, - Сот подпустил в тон чуточку праведного негодования, мысленно поджарив тощую задницу Фауло на сковородке без масла. Этот паршивец явно не может обойтись без того, чтобы не испортить кому-нибудь настроение., - Я аристократ! И вы подозреваете меня с кем-то в сговоре из-за жалкой рабыни!!?
Сот перевёл дух, глубоко вздохнул и уже более спокойным тоном продолжил :
- Прошу простить мне мою несдержанность, лин Муф. Но ваши необоснованные подозрения меня оскорбили. А что до синги... Мой покойный отец, да хранит Мардек его душу, когда-то был спасён сингами и дал им слово чести, что выполнит любую их просьбу. Он дал, а мне приходится расплачиваться. Та, кого я ищу - дочь спасителя моего отца вот и всё.,

Когда из-за занавесок вышла нируанка, Сот был буквально сражён. Ему даже не пришлось особо играть. Она была прекрасна. А седые волосы придаваи её молодому лицу особый, неуловимый шарм. К тому же, её окружала такая аура властности, что становилось ясно, что нируанка привыкла править всеми, невзирая на их происхождение и положение. Мард низко поклонился ей.
- Омуэ! Неужели перед мной сама Ниру?! Вы столь прекрасны, что любые сравнения просто жалки и неуместны, клянусь честью Дома Аймаар, да простится мне моя дерзость, - Восхищённо проговорил Сот. Было ясно, кто здесь на самом деле повелевает. Оставалось надеяться, что она более сговорчива, чем этот толстяк.

Сот медленно осмотрел сингу с ног до головы. Она полностью соответствовала описанию Асати. "Интересно, чем взял её Муф, раз она не пытается улететь", - подумал некромант, заметив необрезанные крылья. Он не спеша подошёл к ней и взял за подбородок, глядя ей прямо в глаза. Затем отпустил Азуму и повернувшись к ней спиной, прокашлялся, вспоминая наречие сингов. Их язык был прост, но каждое слово имело по несколько значений в зависимости от контекста, что создавало некие трудности.
- Ты Азума Альвана? И не вздумай мне врать, - медленно, стараясь избежать двоякого звучания, спросил мард. Чужие языки он понимал лучше, чем говорил на них.
- Да, господин., - слегка удивлённо ответила та, не ожидая, что кто-то знает здесь её семью.
- Отлично. Я куплю тебя. В исполнение своего долга.
- Но, господин..
- Я скажу тебе одно слово : Асати.
- Господин!!, - синга потеряла дар речи.
- Не говори -- слушай. Всё остальное потом.
Азума кое-как совладала с волнением. Сот громко сказал в пустоту, не сомневаясь, что пузан или его слуги подслушивают :
- Я закончил, лин Муф, и желаю её купить.

Спустя пару минут после слов Сота в комнату вошёл бурчащий что-то себе под нос Муф. Мард разобрал только "жена" и "женщины". "Кажется главная здесь именно та нируанка. И она хочет избавиться от Азумы. Что ж, будем надеяться, что у Муфа хватит ума не заламывать за неё безумную цену", - размышлял Сот.
- Это та синга, которая мне нужна. Сколько вы за неё хотите?, - некромант желал поскорее купить эту пичужку и покончить с этим маскарадом. Он устал, вездесущая пыль, пользуясь отсутствием маски, забивала нос и горло.

"Что-то такое я и предполагал", - Сот молча отстегнул от пояса мешочек с деньгами и бросил его на стол.
- Здесь две тысячи. Сдачи не надо., - Сота начинал раздражать этот нируанец и он изо всех сил пытался себя сдержать, чтобы не испортить всё дело под самый конец.
- Азума, ко мне. Мы уходим., - глядя, как Муф вывалил содержимое мешочка на стол, Сот не спеша направился к выходу.

Сот испытывал сильное навязчивое желание украсить эту опостылевшую ему комнату весёленькими гирляндами из свежих внутренностей нируанца, но сдерживался изо всех сил, до скрипа стиснув зубы. Наконец, всё закончилось. Мард схватил Азуму за руку и быстрым шагом, почти бегом покинул поместье Муфа.
Выйдя на улицу, Сот взобрался на коня и протянул руку синге :
- Чего стоишь? Забирайся, Асати ждёт тебя.
Азума буквально взлетела на коня, усевшись позади марда. Сот дернул поводья и конь неторопливой рысью поскакал в сторону постоялого двора.

Сот подъезжал к "Парящему Дракону", как оттуда донеслись странные звуки и громкий заливистый смех. Чуткому слуху некроманта почудился жалобный писк знакомого голоска. "Проклятье, так и знал, что что-нибудь да случится", - Сот соскочил с коня.
- Азума, будь пока здесь. Я постараюсь скоро вернуться., - мард быстрым шагом вошёл внутрь постоялого двора, застав сценку "Разврат нируанский" во всей красе. Затем он увидел, как хозяин приблизился к стойке, где была привязана Асати, поднял её в воздух и принялся трясти. Это подбросило ещё немного дров в пламя разгорающегося с самого утра гнева. Ярость бурлила в нём, ища выхода. Он дослушал гневную тираду хозяина и дождался, пока он развернётся к выходу.
- Эй, шваль, ты кажется меня искал?!, - в голосе Сота звенела властная сталь, словно все члены ныне несуществующего Дома Аймаар, не очень богатого, не очень известного, но очень гордого, стояли за его спиной.
- Сейчас ты отпустишь мою дочь. Причём медленно и ласково, иначе твой Минк и впрямь останется за тебя. Навсегда. А потом мы вместе пойдём в гильдию убийц и ты расскажешь там, как собрался надругаться над невинной маленькой девочкой, что по доброте душевной и незнанию подлила редкое дорогое, крайне дорогое, вино, твоим гостям. Отравительница? Где ты видишь мёртвых или бьющихся в агонии, а? Или ты настолько жалок и жаден, что решил таким образом прикарманить мои вещи и деньги?, - Сот быстро огляделся. Сидящие посетители с интересом смотрели за разворачивающимся действом.
- Честные жители Сэх-Ры! Призываю вас в свидетели! Вы только взгляните на это мерзкое отродье, прикрывающееся несуществующим отравлением в своей алчной злобе и жажде наживы. Да отсохнет его язык, поносящий честное имя людей, да сгниют и отвалятся его руки, поднимающиеся на невинных детей. Видать кто-то из его предков согрешил с гулем, иначе никак не объяснить столь вопиющую подлость.
Сот стоял, напряжённый, как натянутая тетива, его руки сжимались, словно уже душили этого марда. Но он всё ещё надеялся уладить всё миром - не стоило покидать Сэх-Ру, имея на хвосте гильдии и дияров.

О-о-о, как легко мардам: захотел податься в жречество – пожалуйста, в воду – без проблем, в огонь – просто замечательно; захотел взять в руки меч – никто отбирать не станет, лук – стреляй на здоровье. А что же нируанцы? Светлое жречество? Хочешь, чтобы бог Вис сгорел от стыда? Воздух? Хочешь стать человеком второго сорта? Земля? Идешь против природы? Огонь? Лучше сразу умри. Взял меч – забудь дорогу к магам, тупоголовый воин, а лук? С луком лучше даже не появляйся вблизи городов нируанских.
Что велел мардам Мардек? Жить, не стыдясь, жить разгульной свободой. Что велела нируанцам Ниру? Сохранять достоинство, честь, благородство, чтить традиции, правила, предков.
Такая вереница мыслей предшествовала одной лишь короткой фразе, брошенной вслед вышедшему марду:
- Легко тебе говорить…
Как заманчива и сладка была надежда на возвращение в родные морские просторы. Лид был не из тех кхасов, что презирали родные края. Нет. Он бы с радостью окунулся в воды океана, с радостью бы ощутил на губах морскую горечь, с радостью взглянул бы на блестящие белые стены Альфеллидиона, от света которых слепнут глаза. Вивье любил все это и продолжал считать, что вода – единственно верный путь для нируанца, что его народ – величайшее и совершенное творенье Ниру. Это было в его крови. Но откуда же взялся огонь? Он сам не знал. Однако переехав в Ниадис, посол буквально заболел этой стихией. Все началось со свечей, тайно покупаемых им. Он дрожащей рукой зажигал их, попытки порой с третьей от непривычки, и завороженно смотрел, как дрожит язычок пламени, слабый и жалкий. Можно было лишь слегка дунуть, и он потух бы. Но если поднести к нему край листа, огонь, как безумный, перекидывался на него, загораясь ярче и сильнее. Лидек не мог спать, мучаясь мыслью, что будет, если огня станет больше? Что, если поджечь не листочек, а целую книгу? Бревно? Дерево? Дом? Человека? Как они будут гореть? Какого цвета будет пламя? Какой запах будет источать дым? Как много будет пепла?
У него была целая кладовая, восковой рай. Постепенно жизнь стала немыслимой без запаха гари. И пока другие задыхались, он вдыхал глубже, чувствуя, как пламя загорается в жилах, как оно овладевает сердцем и разумом. Жречество перестало ему даваться. Он уже не мог колдовать. А руки щемило от желания поджечь что-либо.
Однажды он стал свидетелем занятия начинающих магов. Перед учителем сидели дети лет десяти и пробовали зажечь огонь у себя на ладони. У них не получалось, они обжигались и ругались. Оказавшись вечером дома, Лидек заперся в кабинете и… попытался. Всего его руки потемнели от ожогов, а поверх опаленной кожи теплился слабый огонек. Он так сильно жег и причинял столько боли, что нируанец не мог отвести от него взгляда. И он зажигал его снова и снова, не снимая на людях с рук перчаток. Вскоре Лид уже не мог без ощущения жжения в груди. Он сжег все пособия по жречеству, что хранил у себя на книжных полках, найдя свое утешение в огне. Ничто не было так близко его душе, как пламя.
Но глупо было считать, что огонь можно удержать. Когда-нибудь он все равно вырвется, явит себя, и также, как губит целые леса, он прожжет весь жизненный уклад, все счастье и богатство, оставив на бледной нируанской коже свое позорное клеймо.
Лидек посмотрел на свои руки, и на них без малейших усилий поселились огненные сгустки. Все источники огня в комнате вспыхнули, и стало светло, как днем, и жарко, как в месяца Ар`Бо.
- За пределами комнаты… я могу делать то же самое за пределами комнаты. Жечь… не скрывать лица… Сколько тебе лет, чтобы до сих пор бояться отца? И его ли ты боишься? Да не его… Себя… Так трудно удержать, - он сжал пальцы в кулаки, и лицо напряглось от боли свежих ожогов. В воздух взметнулся сизый дым. – Почти невозможно. Хочется спалить все к червям морским. Поджечь море… поджечь море, - в уголке рта нируанца возник намек на улыбку. – Безумец. Прям как он безумец. Он тоже маг огня. Только черного… самого жгучего. О, папаша, - Лидек взялся за голову и сильно сжал ее, хрипло рассмеявшись. – Избавь от своих глаз в моей же голове. Довольно этого презрения… Ты никогда не ненавидел меня сильнее, чем сейчас. Ты уже так стар, а что, как не ненависть, дает столько энергии для жизни? Даааа… Я живу, чтобы тебе жилось, - он задрал лицо к потолку и закрыл глаза. Выдохнул. Ковер на противоположной от него стене задымился. Вспыхнул огонек на книжной полке. Огненная кайма поселилась на шторе. Вскоре дышать стало нечем, комната наполнилась дымом и пламенем.