История давно минувшего. Страница 32

Услышав сигнал тревоги Аану было испугался, но глянув на книженцию он успокоился, взял себя в руки и... И получил ножом в ногу. Взвыв от боли вся стойкость как улетучилась и он выдернув нож взял себя в руки и побежал вприпрыжку стараясь чтоб его нога левая нога не обо что не ударилась ибо тогда падение и кончина в лучшем случае в тюрьме, а худшем... Но у Аану не было времени продолжать это "в худшем" он быстро осмотрелся и понял что забор он не перелезет. Поэтому он принялся убегать от стражи судорожно ища выход.
Спасение пришло нежданно. Нырнув в одно из озёр он обнаружил деревянную дверь запертую на засов с его стороны. Почувствовав неожиданный прилив сил он в мгновение достиг засова, открыл его и вынырнул через подводный проход на свободу. Но не дожидаясь пока за ним последуют стражники он быстро поплыл в сторону суши. А за ним тянулся кровавый след...

И снова Ран, вместо того чтобы идти по своим делам, был увлечён Амелией и её новым знакомым в таверну. Тамаль был дружелюбный и улыбчивый, и даглар был не против того, чтобы подружиться ещё и с восточным мардом, раз уж тот попался на его пути. В таверне они оказались довольно близко к небольшой сцене. Как так получилось, Ран не понял, ведь казалось, что всё забито под завязку. Не став вникать в суть происходящего и усевшись за столик рядом с Амелией, Азагхаран покрутил головой. Он был единственным дагларом. И это было не удивительно. Те мохнатые, что остались во Врране, на представление нируанской певицы уж точно не пошли бы.
Зашелестел занавес, и на тёмной сцене вспыхнули магические огни, осветив тонкую фигурку нируанки.
После того, как она запела, Ран уже не слышал разговоров вокруг просто следуя за голосом девушки. Азагхаран любил слушать, как поёт Аани. Но голос его сестры был ниже и глубже. У Као же он был лёгкий, летящий и высокий.
Всю песню Ран просидел открыв рот, а когда все захлопали, даже не шелохнулся, так глубоко было его впечатление.

Ран хотел сразу ответить, что, конечно, хочет. Но шерсть ещё помнила встречу с предыдущей нируанкой, и он замялся.
- Народ ниру не любить даглар, - печально посмотрев на Тамаля, ответил Азагхаран. - Выдирать шерсть своими пальцами. - Он даже поёжился, словно снова ощутил цепкую хватку нируанки. - И мой плохо говорить. Ей не будет интересно.
Ран потянул себя за шерсть на макушке и снова огляделся. Встретившись с удивлённым взглядом северного марда, кивнул в знак приветствия.
- Тамаль-эн из Самага?

Огонь, огонь всюду. Поначалу он был молод и незаметен для огромного древа, но теперь все иначе. Черный дым клубится меж преград, увиливает, обходит, предвещает беду. С превеликим удовольствием жар поглощает нижние веточки, молодые побеги и почки, что готовы распуститься, будто после долгих заморозков. Легко и непринужденно он перескакивает с ярко зеленых листьев, пробираясь все выше и выше, желает подобраться к самому центру кроны. Брезгливо осыпает неприятной гарью, что цепляется за все вокруг, крепкие ветки, не трогает их, а лишь противно шипит, взвивается вверх, злобно бьется в бессилии оттого, что не может пожрать и их.
И действительно, не так легко всколыхнуть сердце, которое уже пережило не одну студеную пору, в нем не кипит кровь, разрываемая жаждой приключений и обидами несправедливости, такое сердце закалено, его обладатель будет дольше решаться на ответственный шаг, а гнусные шепоты в тавернах не привлекут слуха. Зато чего стоит увлечь молодежь, малейший шорох и стук из-под запретной двери и все до единого будут пытаться вначале осторожно подсмотреть в узкую щель или же замочную скважину. А после самые смелые рванут тяжелую ручку на себя, впустят в свою жизнь нечто неизведанное и опасное, что суровые отцы просили никогда не трогать и даже не смотреть.
Так сладкими речами туманятся молодые рассудки, обещания единства и братства застилают взор, хотя все мы знаем, что не бывает абсолютного равенства, кто-то всегда выше, а кто-то ниже. Одни с легкостью постигают чудеса сложнейших наук, другим хватает для счастья просторного дома и собственного хозяйства. Вместе с тем всегда присутствуют недовольные, их завистливые взгляды смотрят на кумиров, а воображение рисует заместо лица уважаемого воина или купца знакомые с детства черты своей собственной личности. И ладно бы, ведь некоторых это подталкивает на великие свершения, тяжелейшую учебу или иные активные действия. Но есть те, кто хотят всего и сразу, желают, чтобы божественная благодать возвела их, стремящихся лишь морально, на далекие и недостижимые вершины мира.

– Они не такие как мы!– Вскричали убийцы, лишь один из них стыдливо спрятал лицо в неуверенности и обернулся, украдкой глядя на товарищей. В глазах последних пылала ненависть, арбаро твердо верили, что преступление оправдано великой целью. Ведь толчок был дан прошлым днем, чаша терпения переполнилась, когда хлынула первая кровь недовольных порядком, когда провокация возымела успех. Единственным выходом виделась междоусобная война, противоречащая сущности лесных обитателей, и начать ее надо немедленно.
Холодный рассвет занимается над Орн’Терес вместе с жалобным криком женщины, которая секунду назад провожала своего суженного на работу, заботливо поправляя меховой воротник. А теперь она цепенеет от ужаса и наблюдает, как родной мужчина с предсмертным хрипом хватается за стрелу, пронзившую грудь. Он был уважаемым жрецом, коего любил народ, но теперь уже не важно, достаточным поводом для кровопролития послужило его более высокое положение в обществе.
На другом конце города взвыли тетивы, стрелами прорезая утреннюю дымку, за ними раздались воинственные крики.
– Кровь за кровь! – Раздавалось повсюду. – Убийцы! Лжецы!- Подхватывали другие голоса.
Выламывая двери и выставляя окна, арбаро врывались в дома честных торговцев, командиров караулов и известных ремесленников. Заставая тех врасплох, вытаскивали на улицы прямо в ночных рубахах, обвиняли в несуществующих грехах и преступлениях, которые никогда не совершались, а после чинили самосуд. Немногие пытались сопротивляться, драться против своих вчерашних друзей никому не хотелось, надеялись на благоразумие и крупицы справедливости, но им не находилось места в душах собратьев.
В только что зачищенном доме занимался пожар от свечи, что упала на бревенчатый пол, длинная занавеска, подметающая его, стремительно вспыхнула, подхватив творящееся рядом безумие. На улицах телеги блистали перевернутым товаром. Птицы, почувствовавшие неладное, тут же взвились черными тучами и покинули обезумевший город. Кони вставали на дыбы и храпели, пытаясь отвязаться или порвать уздечки. Воздух тяжелел с каждой секундой, наполнялся ужасом, впитывал в себя все эмоции, давил на округу отвратным смрадом побоища.

Нэйхи, что случайно оказалась в сердце бунта, рваными движениями подгоняла перепуганных женщин с детьми, которые визжали громче своих матерей. Сешат уверяла себя, что никто не осмелится бесчинствовать в храме, на глазах Сестер устраивать бесчестные казни своего народа, слишком высока еще вера в богинь, поэтому ее путь лежал именно в обитель жрецов.
– Сешат! Убейте лгунью! – Раздался противный визгливый голос на помосте чуть левее и выше головы шаманки. Сердце екнуло, когда чужие руки сомкнулись на хрупком плече, разворот, и пьяные от крови глаза бунтовщика встретились с обескураженным взглядом женщины. Арбаро искривил губы в дикой ухмылке и подло, как последний бандит, замахнулся кинжалом, целясь в живот, но не успел. Первая стрела прибила запястье к бедру, вторая вгрызлась в висок, а нападавший, до последнего не ослабляя хватки, сполз на каменную дорожку. Вновь раздались дикие вопли испуганной жительницы. Простые охотники, вставшие на защиту советницы, сами были скованы страхом и сомнением, впервые им пришлось убить собрата. Арбаро слишком медленно приходили в себя после нанесенного морального удара. Слишком нерасторопно анализировал ситуацию разум, он не мог принять гражданской войны. Для Эн’Ха противоестественно и чуждо все творящееся в данный момент среди зеленых гигантских крон.
– Не братья! – Расслышали острые уши. – Смерть иным! – Вновь и вновь скандировали всюду. Победно поднимали луки к небу ораторы, скалились, щерились, словно дикие псы, а другие внимали им, поддерживали яростными окликами и вновь принимались за мародерство.
– Что значит «иным», мама? – Захлебываясь слезами, вопрошал ребенок. – Что происходит? Папа скоро придет? Почему они так делают… Они же… Они.– Мальчика худого и нескладного разрывали изнутри вопросы, он никогда не слышал, а тем более не видел подобного, оттого трясся и жался к родной душе. Женщина не слушала, в ответ прижимала к груди свое чадо и озиралась по сторонам большими глазами испуганной лани. По спине, пятная кору и заполняя выщерблены, резво бежала кровь, молодую мать зацепили камнем, когда они убегали, но она не обращала на это никакого внимания, слишком жутко было вокруг. Укрытием им служил необъятный корень и лианы, безмятежно свисающие с него. Глава семейства одним из первых понял, в чем дело, он видел подобную жестокость в городах мардов, где остроухих теснят только за то, что они отличаются внешне. Он одним из первых схватился за лук и одним из первых сложил голову, защищая свой дом.
– Крысы, танцующие на спине кошки... – Процедила сквозь сжатые зубы Нэйхи, голос отдавал металлом, женщину обуревали чувства стыда и злости одновременно. Она злилась на всех нахалов, что сейчас режут и убивают почем зря, ведь именно она защищала их перед советом, выгораживала, говоря, что это только частные случаи недовольства. Как же она была слепа, ведь сегодня, с ее бессознательной помощью, единство лесного народа поставлено под сомнение, а многовековое внутреннее спокойствие леса нарушено.

– Как она?
– В порядке, тяжелых последствий не наблюдается. – Молодая арбарианка суетно поправила передник длинного платья. – Понаблюдать все же стоит, когда ее принесли, глаза не реагировали на свет, но это вполне нормальная реакция на болотные ягоды…
– Знаю-знаю, – взмахнул рукой старик, показывая, что разъяснения излишни.– Все еще не проснулась?
– Хороший сон еще никому не вредил.
– В наше время это непозволительная роскошь. – Иша тяжело вздохнул, наблюдая за птицей, которая, резво работая крыльями, летела прочь из лесов.
– Что же не так с нашим временем, Кхарм’Мо?
– Не к добру болит старческое сердце, чувствует перемены.
– У меня есть прекрасный настой от сердечных болей.
– В нем нет нужды, здесь другое.
Голоса стихали, а их обладатели все дальше и дальше удалялись от небольших аккуратных дверей, ведущих в покои Антаро. Первое пробуждение жертвы нападения было бурным, наполненным кучей ненужных движений и вопросов, тогда она еще боялась, что ее все-таки выкрали. Но жрица, которая как раз оказалась рядом, среагировала быстро, с помощью магии заставила успокоиться, отбросить сомнения и глубоко заснуть. Теперь Скива медленно приходила в себя, потягивалась под теплым одеялом, пыталась снова не провалиться в сон. Одна нога лениво свесилась с кровати, пальцы коснулись холодного пола, сквозняк холодным резким порывом укусил за пятку, но этого было недостаточно, чтобы остановить арбаро. Девушка подтянула к себе высокий кожаный сапог, застегнула крючки и поднялась с постели, одергивая к низу широкую льняную рубаху.
Послышались мелкие и частые шаги, кто-то несся по коридору, пытаясь изо всех сил догнать уходящего Ларха. На секунду все затихло, бегун прислонился плечом к стене, а рукой схватился за живот.
– Кхарм’Мо! Кхарм’Мо, подождите! Там это…– Гонец задыхался, глотал буквы, заменяя их глотками воздуха. – Орн’Терес. Мятеж, погром, война. – Он добрался до Шен’Ран в рекордные сроки, но из-за этого не мог собраться и выдать цельное предложение. Казалось, еще секунда и он сползет на пол, однако к нему подлетела жрица, смахнула со лба арбаро выступивший пот и вновь прибегла к помощи светлой магии. Ише не нужно повторять дважды, сообщение было передано чётко и емко. Он не сказал ничего в ответ, только выловил проницательным взором за спиной посыльного белые косы, что украдкой выглядывали из-за приоткрытой двери. Растерянность застыла на пятнистом лице Антаро, а улыбка, оставшаяся от хорошего сна, медленно сползала с губ.

Большая просторная зала, потолком которой служит крона Великого Древа. Оно, не без помощи магии, обеспечивает светом, заботливо укрывает от холода и приятным шелестом напоминает о благоприятных временах. Здесь легко можно забыть какое сейчас время года и, какие страсти обуревают лес. Иногда в тени могучих колонн, что кругом оббегают комнату, с легкостью укрываются стражи, неслышной поступью они передвигаются от одного укрытия к другому, присматривают за главой, советом или иной важной персоной. Но сейчас по общему согласию все лишние уши были выдворены прочь, и только несколько душ собрались у расписного стола. Ножками ему служили пантеры, растянувшиеся в прыжке, а по самой столешнице причудливо вился плющ, самый что ни на есть настоящий вьюн, аккуратно обрамляющий кромку, изредка цветущий и пахнущий свежей травой.
По древесному узору, что за многие лета вырисовала природа, шелестя юбками и цокая небольшими каблучками, проплыла Сешат. Она думала, что прибудет на экстренный совет самая последняя, ведь после того, как Нэйхи с беженцами появилась в столице, целители настояли на беглом осмотре, вследствие которого ей перевязали руку и обработали мелкие ранки, полученные по неосторожности. Однако, Шин отсутствовал, за то остальные участники ее ждали, пребывая в угнетающем молчании, как это обычно бывает в преддверии тяжелого разговора. Она беззвучно заняла свое место, пальцами провела по лбу и развела обратно, вновь соединяя пальцы на подбородке. Сешат хотела начать, а поэтому взглядом обвела всех присутствующих, обращаясь в немой просьбе к каждому. Тем самым шаманка поймала взор Альфина, пресекла попытку Ишы рассмотреть морщинистую роспись своих рук, заглянула вглубь медовых глаз Антаро. Далее последовал короткий вздох, шаманка подбирала слова, пыталась обуздать эмоции, кипящие внутри.
– Чего? Чего вы молчите? – Все-таки не выдержала женщина. – От этого наши проблемы не исчезнут! Они не решаться сами собой, как это обычно происходило. – В сердцах женщина поднялась и решительно стукнула кулаком об стол. Не так давно перевязанная ладонь тут же отозвалась тупой болью, на которую шаманка не обратила ни малейшего внимания. – Нужно выдворить их! Перебить, как сделали это бездушные твари без зазрения совести, без жалости.
Бесконечно долго длилась пауза. Секунды будто замерли в страхе.
– Воистину, Сешат, ты имеешь женское сердце, которое любит свое чадо, не замечая недостатков, которое готово с яростью дикой кошки защищать родную кровь. – С неизменным спокойствием произнес Ларх. Шаманку передернуло от этого тона, ее обескуражил столь отвлеченный ответ.
– При всем уважении, Иша, сейчас не время для пустых разговоров. Никого из вас не было там, вы не видели того безумия…
– Ничего не попишешь, город потерян. Если мы попробуем его отбить, они будут готовы отбросить нас. Слишком большой риск. Да и эмоции ни к чему хорошему не приведут, необходимо обдумать.
Нэйхи ничего не сказала, только потупила взгляд и опустилась обратно в кресло.

- Как куплена? - удивился Фаано, глядя на Хакима.
Хозяин Закрытого дома устало посмотрел на нируанца, потирающего кончики пальцев. Он предполагал, что Талахаем дело не закончится. Но какими бы добрыми ни были его отношения с королевой Окуаной, позволить ей ради женской мести портить чужое имущество, он не мог. И ему даже не пришлось предпринимать каких-то шагов. Змей предоставил ему шанс спасти Кабири, послав ему Фауло Криато Файса, который в очередной раз купил Ману. В этот раз Хаким пошёл против своих же правил и позволил клиенту увести Кабири из Закрытого дома. Он не знал точно, какие отношения связывали двух представителей морского народа. Но предполагал, что два мастера боли точно не любви придавались. Если Фаано, сидящий перед Хакимом, был просто садистом, то те двое были творцами. Не зря Фауло был Криато.
- Это Закрытый дом, лин Фаано, что удивительного в том, что одна из рабынь куплена?
- Как жаль... Жаль... Я щедро заплачу же.
- Деньги за неё уже внесены. Я ни чем не могу вам помочь. Возьмите другую рабыню.
- Другую не хочу... Хм... Как же быть?
- Я не пойму никак, лин Фаано, что вы...
- Хаким-бай! Хаким-бай! - в кабинет вбежала девушка. - Простите. Но вы просили сразу вам сказать. Тал...он... Ему хуже.
Хаким сжал перо, которое держал в руках, и оно переломилось.
- Теперь извините меня, лин Фаано. Дело требует моего присутствия. Санна проводит вас, - он поднялся и быстро вышел из кабинета.